Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки — Мэрилин Монро
Шрифт:
Мэрилин окинула взглядом собравшихся и подумала, что они похожи на персонажей миллеровских пьес — только добрее, сильнее духом и лучше приспособлены к успеху. Наконец она могла порадоваться тому, что этот этап ее жизни пройден. Впрочем, она догадывалась, что никогда не перестанет выискивать в семейных парах черты, которые помогают людям держаться вместе, — и те, что приводят семьи к краху. Сегодня ее посетила простая и свежая мысль: счастливые пары не провоцируют друг друга на конфликт едкими замечаниями. Какая трогательная истина. Я видел немало совсем молодых семей, которые в промышленных масштабах генерируют в адрес друг друга бессмысленные, колкие — если не сказать злобные — высказывания. Однако Триллинги были не из таких. Их ссоры проходили
— По-французски? По-английски? И это говорит человек, написавший «Замок Акселя»! Знаешь, Эдмунд, эти исследования американских сражений ударили тебе в голову. По-моему, ты с ума сходишь. Или перепил?
Диана совершенно вышла из себя, и Лайонел попытался угомонить жену одним словом и кивком.
— Диана, — сказал он.
— Постой, Лайонел, — вмешался Уилсон, — миссис Триллинг наверняка припасла веский аргумент. И, кстати, она права. Я сегодня выдул столько виски, что хватило бы поднять корабли конфедератов, затонувшие у острова Гвинн.
Уилсон пошатнулся и наступил мне на хвост. Я пискнул, но никто не заметил.
— Работа, работа… — добавил он. — Убивает всякое желание выступать на публике.
— Б-брось, Эдмунд, — с запинкой сказал Казин (старые привычки давали о себе знать).
Уилсон поглядел на него с нескрываемым презрением и жалостью, которую приберегал для иммигрантов, поставивших слишком много на американские идеалы и обещания. Он подумал, что в воззрениях мистера Казина сквозит нотка старого Бруклина, Браунсвилла, а его стремление на любой вопрос давать правильный ответ попахивает городским колледжем.
Уилсон осушил бокал, и кубики льда звякнули о его зубы. Профессор Триллинг вернулся в себя — туда, где плохое поведение окружающих лишь подтверждало безупречность его собственного. Однако в мыслях он задавался вопросом, почему не пустил Казина в Колумбийский университет: по уважительным причинам или только потому, что одного еврея там достаточно?
— Я неправильно выразился, — сказал Уилсон. — Порой я крайне туманно выражаю свои мнения. Я только хотел сказать, как мне грустно видеть слепое преклонение перед английскими ценностями.
— Может, на каком «берегу интеллектуалов» им и преклоняются. Например, в Уэллфлите, — сказал Ирвинг Хоув. — Вон стоит Стивен Спендер. У него все мысли о великих англичанах.
— Ах да, Стивен, — кивнул Уилсон. — Как и многие англичане, он не знает, куда идет, зато всегда знает кратчайший путь.
Лайонел посмотрел на Диану и указал на часы. Мэрилин подумала, что им наскучило ее общество, но из окна веяло холодным ветерком, и ей было хорошо.
— Англичане — слепые предводители слепого стада, — сказал Уилсон, едва продирая глаза. — И потому заслуживают презрения. Все эти второсортные художники и профессора с высокими тонкими голосками… Презираю!
С этими словами Уилсон наклонился и поставил пустой стакан на пол. Он сделал это очень медленно, и публика за это время успела разойтись.
— Не обращай на меня внимания, я всего лишь уроженец лжи, — сказал я. Он пропустил мои слова мимо ушей и, не выпуская из рук стакана, откинулся на спинку стула. Еще не поздно, сказал я себе, еще есть время. В следующий миг я рванул вперед и попытался оттяпать Уилсону пальцы.
— Ай! — красноречиво воскликнул он. — Паршивый пес меня цапнул!
— Вот тебе, — сказал я. — Кровь патриота! Я тебе покажу, злодей! Я тебе покажу, как принижать мой народ!
— Ой-ой, — сказал Уилсон. — Мерзкая шавка. — Он осмотрел свои розовые пальцы-сосиски, потом утих и вновь закрыл глаза. — Ах, эта неотменимая модальность тактильного…
— Маф! Я прямо не знаю, что сказать! — Мэрилин взяла меня на руки и виновато поглядела на хозяев. — Обычно он такой… спокойный, добрый, не то что сегодня.
— Не переживайте,
это пустяки, — сказала миссис Триллинг. — Приятно с вами познакомиться. У вашего песика очень тонкий критический вкус. Подыскать бы ему место на факультете!Когда в тот вечер мы добрались до дома, по поведению моей хозяйки стало ясно, что я попал в немилость. Я тыкался в нее носом и ластился, но она полностью ушла в свои мысли и, по-видимому, решила реже брать меня на вечеринки.
Мэрилин сидела перед туалетным столиком и по очереди снимала накладные ресницы. Домработница Лена гладила ее одежду и аккуратно складывала в два громадных чемодана.
— Лена, будь лапочкой, прогуляйся с Мафом в парке, — попросила Мэрилин. — Он сегодня скверно себя вел. Надоел до ужаса. — Она прикусила губку и взяла в руки серый блокнот, который часто брала с собой на занятия мистера Страсберга. — Он сознательно безобразничал.
— Неужели, мисс Монро?
— Да. Укусил двух гостей на вечеринке. Очень именитых гостей.
— Вот негодник!
Мэрилин причесалась, а потом вдруг замерла и опустила расческу на колени. Я посмотрел на нее и понял, что это тоже часть истории нашей любви. Наверное, я больше никогда и ни с кем не ощущал такой близости; дело было не только в чувствах, которые Мэрилин мне дарила, но и во многом другом. Она научила меня сопереживать. Как прекрасное у Китса, она пленяла навсегда. Наблюдая за Мэрилин, читая ее мысли, я влюбился. Она полностью сформировала меня как личность, включая мои воззрения на литературу. Она взглянула на меня — пусть гневно и раздраженно, — и я вдруг понял, что мое призвание — стать рассказчиком. «Роман должен быть тем, чем может быть только роман, — он должен будить мечты, снимать шоры». Мэрилин достала из сумки «Братьев Карамазовых» и стала разглядывать заднюю обложку, выпятив нижнюю губку и, точно ребенок, сдувая упавшие на лоб волосы. Ей было странно от того, что у стольких людей есть свое мнение об Артуре.
С реки доносился прохладный ветер. Я чувствовал себя плохим — мне было не просто стыдно, я казался себе никчемным эгоистом, собакой, с которой никто не захочет прожить жизнь, вроде тех конандойлевских псин. Лена повязала на голову шарф и со спины стала вылитая Мэрилин: я принялся гадать, как она живет, как ладит с мужем и с детьми, которые сейчас уже спят, и какой опрятный, наверное, у нее дом. Ее близкие считали, что работа у нее шикарная, — о такой можно часами разговаривать с любителями посплетничать. Огни на мосту Гринсборо вытянулись в ниточки, словно гирлянды на рождественской елке. О Боже, как меня неправильно поняли! Как несправедливо обругали! Некоторых животных за творческую натуру, между прочим, уважают — взять хоть Конго, талантливого шимпанзе, чьей живописью восхищались великие Миро и Пикассо [40] .
40
Впрочем, Конго не ответил им взаимностью. Шимпанзе мнил себя социальным реалистом и обозвал работы Миро «подсознательной каталанской бредятиной». В мае 1960-го его пригласили на телешоу Десмонда Морриса. Пока натуралист увлеченно разглагольствовал об абстрактном импрессионизме, Конго ритмично возил кисточкой по холсту и бурчал, что вообще-то рисует портрет усопшей матушки. — Примеч. авт.
Из-за скамейки выскочил самец таксы, чей хозяин присел выкурить сигарету. Пес был мордастый мизантроп похуже Эдмунда Уилсона. Потом к нам подошел красивый доберман, точно сошедший с полотен Эдвина Ландсира.
— Они не знают, кто они и чего хотят, — сказал таксик.
— Ты о ком, шеф? — спросил доберман.
— О них, — ответил такс. — О людях.
— Да брось ты, — сказал доберман. — Я сегодня три ужина слопал — и не жалуюсь. Приятный вечерок. Оставь людей в покое, помилосердствуй. Ты чего такой кислый, дружище?