Взлет и падение Лысенко. История биологической дискуссии в СССР (1929-1966)
Шрифт:
Таким образом, и это условие расцвета лысенкоизма связано с политической ситуацией, существовавшей в стране.
4. Многолетняя практическая изоляция советских ученых и советской интеллигенции от мировой науки. С 1933–1934 годов возникла тенденция резко ограничивать возможности участия советских ученых в международных конференциях, конгрессах, симпозиумах, проходивших за границей. Свертывалась переписка, резко уменьшился обмен работами, книгами. Прекратились растениеводческие и географические экспедиции. Естественное и обычное для любого ученого желание к общению с зарубежными коллегами, к обсуждению текущих и перспективных проблем, желание, осуществление которого ни в одной цивилизованной стране обычно не вызывает препятствий, у советского ученого в 1937–1938 годах рассматривалось как политическое преступление, как доказательство неблагонадежности. Даже простая деловая научная переписка могла служить поводом для ареста, а пребывание в прошлом за рубежом долгие годы затрудняло ответ
Ситуация начала меняться в 1955 году, после первой Женевской конференции ООН по мирному использованию атомной энергии. Мы стали заново открывать для себя другие страны. Однако долго еще свободное общение советских ученых со своими зарубежными коллегами встречало немало серьезных препятствий.
Многолетняя изоляция от внешнего мира в огромной степени способствовала созданию и длительному процветанию различного рода псевдоучений, полностью защищенных от той внешней критики, которая быстро обеспечила бы нормальную ситуацию, создав в форме международного общественного мнения серьезный заслон для распространения псевдонауки.
5. Отрицательное влияние жестокой централизации на управление наукой. В большинстве экономически развитых стран финансирование и управление научных лабораторий децентрализовано, и институты, колледжи, лаборатории, университеты, входя в те или иные добровольные объединения, независимы. Никакая административная власть не может сместить со своего поста создателя лаборатории, отменить решение ученого совета факультета о присуждении ученой степени. Академии наук — добровольные организации типа научных обществ и не входят в правительственную систему ведомств.
Совершенно невозможно директивное введение каким-либо органом одной универсальной программы по биологии для всех высших учебных заведений, одного учебника, обязательного для системы вузов (например, сельскохозяйственных). Всегда много индивидуальных программ, разных учебников. Направление исследований обеспечивается созданием специализированных финансовых фондов, и ученый, получивший финансовую поддержку на определенный срок, может работать независимо от любых административных органов.
Такого рода система практически застрахована от принудительного распространения лжеучений типа лысенкоизма. Напротив, при крайней централизации управления наукой и образованием длительный «захват» лысенковцами ключевых административных постов (Президиум ВАСХНИЛ, Министерство сельского хозяйства, сельскохозяйственный отдел ЦК КПСС, Высшая аттестационная комиссия, Министерство высшего образования и т. д.) обеспечивал им полный контроль практически над всей биологической и сельскохозяйственной наукой и образованием, давал в их руки реальную власть в масштабах всей страны.
Таковы основные причины и факторы, создавшие условия и стимулировавшие столь позорное и тяжелое по своим последствиям явление, каким представляется сейчас многолетнее господство лысенкоизма в нашей стране.
Вместе с тем никоим образом нельзя заключить, будто лысенкоизм оказался побежденным потому, что все эти факторы и причины исчерпали себя. С октября 1964 года исчезла избирательная поддержка, которую Т. Д. Лысенко и его сторонники получали от государственной и политической власти, и это весьма существенно. Прекращение поддержки и последующая постепенная элиминация лысенкоизма связаны с тем мощным научным (патриотическим по своему характеру) общественным мнением, которое исподволь, в течение многих лет формировалось в среде советских ученых всех специальностей, в среде журналистов и писателей, в среде общественных деятелей и руководителей народного хозяйства. Никакие методы административного подавления дискуссии не прекращали ее. Менялись лишь формы и способы этой дискуссии. Открытые формы борьбы в тяжелые периоды становились скрытыми, полулегальными, но борьба никогда не прекращалась. И та победа, которая была в конечном итоге одержана настоящей наукой, не пришла случайно.
Послесловие
Прошло почти 25 лет с того времени, когда я заканчивал заключительную, третью часть этой книги, выполняя просьбу академика Н. Н. Семенова, председателя комиссии Академии наук СССР, созданной специально для того, чтобы решить вопрос о публикации этой работы. Особую инициативу в создании такой комиссии проявил Б. Л. Астауров. Комиссия рекомендовала книгу для издания, но поскольку в 1966 году официально считалось, что эпоха Лысенко в советской биологии уже закончилась и научная истина восторжествовала, автору предложили написать оптимистическое заключение. К истории «взлета» Лысенко следовало добавить и его «падение». Однако мой вариант «падения» Лысенко и его «учения» не
был признан достаточно оптимистичным. Особенно неприемлемым было в нем то, что явление лысенкоизма рассматривалось как один из симптомов общей болезни всего общества. Среди факторов, способствующих «подъему» Лысенко, были указаны и такие, которые не исчезли и в 1966 году. Это прежде всего цензура и относительная изоляция советской науки. Не исчезли и попытки политического вмешательства в научные исследования. В последующие годы чисто партийный контроль науки в СССР даже усилился, став особенно жестким в области присуждения ученых степеней, выдвижения ученых на руководящие должности, участия их в международных конференциях, при создании новых научных центров и лабораторий. Реальная интеграция советской науки с мировой также не произошла. Лояльность ученых по отношению к тем или иным научным догмам, теориям или авторитетам уже не имела большого значения, но политическая лояльность оставалась незыблемым требованием — науку должны были творить лишь политически благонадежные кадры.Сельское хозяйство страны также не обрело необходимого ему разнообразия и свободы выбора. Оно управлялось не на основе ясных принципов агрономической науки и сельскохозяйственной экономики, а методами директивного политического руководства. Крестьяне, создающие своим трудом главный продовольственный базис общества, продолжали оставаться его самой низшей социальной группой, лишенной каких-либо реальных прав и свобод. Это и привело к тому, что даже через 27 лет, после того, как Лысенко был разоблачен, расцвет сельского хозяйства не только не наступил, но даже и не наметился. Страна все в большей и в большей степени становилась зависимой от импорта продовольствия, а колхозы и совхозы не могли собирать и то, что было выращено на полях, без массовых ежегодных мобилизаций миллионов горожан и военных.
Но если идеи Н. И. Вавилова не воплотились пока еще в жизнь в его собственной стране, они все же не пропали для мирового земледелия. Они лежат в основе так называемой «Зеленой Революции» — введения в практику новых генетически планируемых высокопродуктивных засухоустойчивых и иммунных сортов пшеницы, риса, сорго и других культур, выведенных из мировых коллекций растений, мирового генофонда. Эта «Зеленая Революция», осуществленная в течение 20 лет (1946–1966), более чем удвоила мировое производство зерна и радикально снизила угрозу голода прежде всего в Азии и в Южной Америке. Именно этой революции Мексика, Южная Америка, Индия, Пакистан, Индонезия, Китай и многие другие страны обязаны своим сравнительно благополучным продовольственным положением, несмотря на удвоение своего населения.
«Зеленая Революция» началась в Мексике, где группа генетиков и селекционеров из 17 стран, возглавлявшаяся американским селекционером и генетиком Норманом Борлогом, собрав мировую коллекцию злаковых культур, часть которой была получена из СССР, начала в 1946–1947 годах планомерное накопление определенных качеств, путем введения в гибриды специфических генетических комплексов. В течение 15 лет они смогли создать более урожайные, устойчивые и неполегаемые сорта, которые обладали также и большим коэффициентом использования вносимых в почву удобрений. Поскольку не существует Нобелевских премий по сельскому хозяйству и поскольку теоретические идеи этих усилий были разработаны еще Николаем Вавиловым, Нобелевский комитет присудил Норману Борлогу в 1970 году Нобелевскую премию мира, а не премию за достижения в науке. Эта премия подчеркивала, что борьба с голодом — это прежде всего борьба за мир между народами. В настоящее время генетика растений и животных делает еще один радикальный шаг в сторону прогресса, создавая гибриды не только путем скрещивания, но и путем биотехнологии, включая нужные гены непосредственно в хромосомы яйцеклетки, укорачивая этим сроки получения нужных свойств. Будущее селекции связывается с этой новой техникой, и для ее реализации знание мирового генофонда растений особенно важно.
Сейчас в последнем десятилетии XX века рассказанные в этой книге события и судьбы все более м более уходят в историю. Живя с 1973 года в Великобритании, я смог оценить события этой истории не только с позиций советского ученого, тогда, в 60-х годах, еще сравнительно молодого и полного надежд, но и позиций западной, а точнее мировой науки. Я могу сказать вполне определенно, что главные герои книги действительно вошли в мировую историю — Николай Вавилов, «как сделавший величайший индивидуальный вклад в изучение популяций культурных растений, в теорию гибридизации растений, систематику и эволюцию» (цитируется по Британской Энциклопедии), Трофим Лысенко, «как самый знаменитый псевдоученый XX века, ставший диктатором биологии в коммунистическом мире в период Сталина и Хрущева» (там же).
В заключение я хочу выразить надежду, что эта книга, хоть она и опубликована с 25-летним опозданием, поможет тем целям, которые ставили перед собой Николай Вавилов и его соратники.
Лондон-Москва, 1991 г.
Иллюстрации