Взлёт и падение. Книга первая. На высоте

А делали они так. Дягилев выруливал на полосу и устанавливал самолёт точно на взлётный курс по ГПК (гирополукомпас), который, как известно, реагирует на малейшие отклонения и не подвергается магнитным помехам от северных сияний. По нему и выдерживал направление на разбеге, поставив штурвал нейтрально. Скорость нарастала и самолёт, согласно закону аэродинамики, отрывался от земли сам. После отрыва он немного придерживал штурвал, чтобы машина не вышла на большие углы атаки, и они спокойно уходили вверх. Эдуард же, страхуя каждое движение командира, контролировал взлёт визуально, как и положено. Они взлетали так несколько раз, и ни разу Доронину вмешиваться не потребовалось. А вскоре подобная тренировка им пригодилась.

Они прилетели на этот аэродром и сели при нормальной погоде. Пока самолёт разгружали, их пригласили пообедать. Покушали, попили чаю, покурили, вышли на свет божий и… света божьего не увидели. Погода на севере изменчива, словно избалованная кокетка. Откуда-то со стороны океана натащило густой туман. Он мог рассеяться через час, мог стоять и неделю. Оборудования для длительной стоянки на ледовом аэродроме не было. Печек для подогрева двигателей – тоже. Возникла перспектива заторчать на этом аэродроме неопределённое время. Лётчики знают, что значит ждать лётной погоды по 5-6 дней. И Дягилев решился.

Запросили погоду на базе. Она была хорошей.

– А что туман возник, передашь через пол – часа после нашего взлёта, – напутствовал он радиста аэродрома.

Эдуард тогда признался себе, что он на такое бы не решился. В условиях сильного тумана и белой полярной мглы видимость не превышала полтора десятка метров.

– Конечно, какой-то риск был, – сказал после полёта Дягилев. – Но он основан на трезвом расчёте. Я был уверен, что взлечу, ведь уже не раз пробовали.

Из-за этого тумана тогда не летали в этот район четыре дня.

Как-то Эдуард, уже летая с Васиным, рассказал ему о том памятном взлёте.

– Дягилев, несомненно, классный лётчик, – выслушав, сказал Васин. – Для него особого риска, может, и не было. Тем более, если уже взлетал подобным образом. Да в нашем деле и нормальный полёт не без риска. Дело в другом. Иные люди не знают границы между обдуманным, здравым риском и необдуманной бесшабашностью. Напролом прут. Вот как твой Горюнов. Зачем ему нужно было под провода лезть? Себя показать? Дескать, чем мы хуже Чкалова? Но сейчас за чкаловщину в тюрьму сажают. Из-за них и говорят, что наставление по полётам кровью написано. Конечно, мало кто в эти слова высокий смысл вкладывает, но, согласись, что много происшествий происходит по недисциплинированности. Дурак, он и на самокате шею свернёт. А риск в вашем том взлёте был. Хотя бы потому, что такой взлёт не диктовался необходимостью и нужен был только вам. Вы не захотели ждать. А в авиации терпение, выдержка и умение ждать порой многого стоят.

– И сидели бы там четыре дня? – возразил Эдуард. – А потом ещё техническую бригаду пришлось бы туда везти с подогревателем.

– Таков наш удел. Конечно, на Ан-2 и вертолётах минимумы для взлёта и посадки неоправданно высоки. Два, три километра – это много. Да любой, далеко не лучший лётчик спокойно взлетит при тысяче метров. Ведь летают же при таком минимуме по санитарным заданиям. А вот грузы почему-то возить нельзя. Перестраховка всё это.

– Так ты считаешь, Герард Всеводолович, что нам не нужно тогда было взлетать?

– Я бы не полетел, – ответил Васин. – В нашей работе даже минимальный риск должен быть сведён к нулю. Дождался бы видимости метров двести и спокойно взлетел. Без всякого риска. Вы тогда просто не захотели ждать.

– Двигатели прогреты, можно взлетать, – доложил Устюжанин.

– Экипаж, взлетаем! – Доронин вывел двигатели на взлётный режим и отпустил тормоза.

И сразу же отсчёт времени пошёл на секунды. В размытом туманом свете фар полоса казалась какой-то громадной лентой всё быстрее вращающегося транспортёра.

Завибрировала на стыках бетонки кабина. Полёт начался.

На эшелоне Ипатьев привычно взял управление на себя. Они шли параллельно линии терминала, которая отступала всё дальше на запад. На востоке небо было аспидно-чёрным. Там вступала в свои владения ночь. А на западе горизонт светился ещё красно-багряным светом, постепенно затухая и причудливо меняя тона и скоро, блеснув последним всполохом преломлённых в атмосфере лучей, исчез. После Камышина штурман подвернул самолет на северо-восток, и они стали уходить навстречу ночи. Полёт был спокоен. И только вспыхивающие проблесковые маяки излучали в мёртвое холодное пространство красный мерцающий свет, который оставлял на крыльях неземные фантастические блики.

В салонах проводники накормили людей и выключили большой свет, оставив дежурное освещение.

– На обратном пути никто не родит? – спросил Пашка проводницу Люсю, когда она принесла питание. Та осуждающе посмотрела на него и ничего не сказала.

Домой прибыли ранним утром. По прежнему шёл дождь с мокрым снегом, дул сырой западный ветер. За машиной сопровождения зарулили на стоянку, быстро провели разбор, который нужно наговаривать на магнитофон. Стандартные фразы, никому не нужные и ни к чему не обязывающие. Настоящий разбор бывает за бокалом пива, когда можно поговорить не спеша. А тут… какой к чёрту разбор в четыре утра!

Трап подошел сразу же. Покидали самолёт, как и положено, соблюдая никем не писаный порядок. Командир, за ним второй пилот, затем штурман. Это в аварийной обстановке командир уходит последним. Механик остался сдавать самолёт наземным службам. Автобус за пассажирами не подошёл (спят, гады!), и они цепочкой, поёживаясь от холода, потянулись к вокзалу.

В Краснодаре они всё-таки успели сбегать на рынок на привокзальной площади и купили всё, что им заказывали. Но в это время их никто не встречал, и все коробки ребята оставили в штурманской комнате. Утром разберутся сами, кому там и что.

– Ну что, братцы-кролики, наш резерв досрочно закончился. Можно и по домам, – сказал Васин. – Правда, автобусы ещё не ходят.

– А такси слабо нам? – спросил штурман. – Только Пашку подождём.

В машине, лязгая зубами от холода, механик спросил:

– График на завтра смотрели? Опять в ночь улетаем.

– Не на завтра, а уже на сегодня, – поправил Эдуард. – Вот приедем домой отоспимся – и снова сюда.

– Так я никогда не женюсь, – проворчал Устюжанин.

– Почему?

– А когда же даму сердца искать? Они днём работают, я – ночью.

– А-а, – зевнул Доронин, – ты ищи такую, которая по ночам работает.

Через полчаса они въехали в ещё спящий город. Первым вышел Доронин.

– До завтра, мужики, – прощаясь, хлопнул дверцей.

– Будь здоров! – ответил за всех Пашка.

Вторым вышел у своего подъезда Ипатьев и, задрав голову вверх, где на шестом этаже была его квартира, сказал:

– Прихожу – спят. Утром они уходят – я сплю. Вечером ухожу – они спать ложатся. Так и живём. Ну, пока!