Взлёт и падение. Книга вторая. Падение

– Там сразу в конце поля высоковольтная линия, видишь?

– Угу! – промычал по СПУ Митрошкин. – Придётся раньше в набор уходить.

– Ничего, потом пару заходов вдоль линии сделаем. Пошли на заход.

Самолёт резко накренился и со снижением пошёл к земле. На высоте 5 метров, когда, казалось, катастрофа неизбежна, он выправился и понёсся на поле вдоль створа сигнальщиков. Те, поняв, что их увидели, опустили свои знаки и на всякий случай попадали на землю. Когда прямо на тебя со страшным рёвом несётся двадцатиметровая в размахе железяка, становится жутко.

– Сброс!

Григорий повернул рычаг. Словно клубок разъяренных змей зашипел сжатый до десятков атмосфер воздух, открывая клапаны подачи жидкости в распылительные штанги под крыльями и за самолётом, искрясь на солнце, словно вспыхнувшая радуга расцвёл сорокаметровый шлейф распылённых на мелкие капли химикатов. С земли это было красивое, эффектное зрелище. Словно огромное одеяло шлейф стал медленно оседать на землю.

По фонарю кабины то и дело стали ударять какие-то твари. От удара они погибали мгновенно и размазывались по стеклу, ухудшая обзор.

– Чёрт, что это? – спросил Митрошкин, не отрываясь от управления и не на секунду не выпуская из видимости землю. Отвлечение от земли тут смерти подобно.

– Ты никогда не работал с саранчой? – спросил Григорий.

– Не приходилось. Это кузнечики что ли?

– Они самые. Мы их тысячами убьём и без яда.

– Они же нам весь самолёт испоганят.

– Ничего, отмоют потом. В набор!

Самолёт перед проводами ЛЭП резко взмыл вверх и начал разворот на повторный заход. Сигнальщики быстро отмерили саженями сорок метров и снова подняли свои знаки, попадав на землю перед приближением самолёта.

За 15 минут они сделали шесть заходов на поле и вылили полторы тонны ядовитой гадости. Самолёт сажали с открытыми форточками, так как лобовые стёкла все были заляпаны красно-зелёными останками кузнечиков.

– Мать твою! – ахнули рабочие, потрогав кромки крыльев и посмотрев на фонарь кабины. – Да сколько же их там?

– Так, так! – засуетился Кутузов и завертел головой, выбирая из рабочих мужика покрепче. Ткнув в него пальцем, спросил: – У тебя голова не кружится?

– Если когда переберу – кружится, – осклабился тот.

–С перебора у всех кружится, – отмахнулся техник. – Вот тебе бачок с водой, вот тряпки. Будешь после каждого полёта забираться на самолёт и мыть стёкла фонаря.

– Какого фонаря? – вытаращил глаза мужик.

– Это кабина пилотов так называется.

Только тут до Митрошкина и второго пилота дошло, зачем Кутузов прихватил с собой массу различного тряпичного хлама.

– Хоть у нас в воздухозаборнике и решётка, – сказал Митрошкин, – но… не забьют ли нам его эти твари? Шлёпнемся на поле вместе с кузнечиками.

– Я периодически буду проверять его, – успокоил Кутузов. – Так положено на таких работах. В кабине, небось, жареными кузнечиками пахнет?

– Ещё как!

Рабочие удивлённо посмотрели на техника и засмеялись. В кабине жутко воняло химикатами.

– Кузнечики попадают на рёбра охлаждения цилиндров и тут же поджариваются, так как температура двигателя 200 градусов, – пояснил Кутузов. – Дошло? В некоторых странах жареные кузнечики – ужасный деликатес и стоит столько, сколько вы за месяц не получаете, – пояснил он.

– Да мы тут давно вообще ничего не получаем, – ответили ему. – А про деликатес этот не заливай. Кто ж эту мразь жрать-то будет?

– Ещё как жрут. И не жрут, а вкушают. Это дефицит.

– Эко, дефицит! Вон его сколько летает!

– Там где его вкушают, он не летает табунами.

– Степан, собирай в мешки их, – посоветовал другой рабочий. – Этот, как его, бизнес сделаешь. Пару мешков продашь и разбогатеешь. Один коньяк пить будешь. Ха-ха-ха!

– Тьфу! – сплюнул Степан. – Сам собирай!

Сделали ещё полёт, мужик, кряхтя, полез на спину самолёта мыть стёкла, а Кутузов, подтащив к двигателю стремянку, полез проверять воздушный тракт.

После пятого полёта Долголетов покинул кабину.

– Летай! – сказал он Митрошкину. – Талант от времени не ржавеет. Чего я сидеть тут буду? Даже ни разу в управление не вмешался.

К вечеру они обработали два поля. Теперь любая гадость, туда севшая и попытавшаяся заняться пожиранием урожая, там и останется. Уже в качестве удобрения.

– Завтра чуть свет начнём, – сказал Григорий, – до восхода солнца, пока эта гадость ещё летать не начинает.

– Сторож! – заорал Кутузов. – Принимай дела! – И он вытащил журнал передачи и приёма аэродромного имущества.

Из будки, пятясь задом, кряхтя и охая, выполз старикан лет восьмидесяти.

– Мать твою! – ахнул Кутузов. – Он наверно ещё нашествие Мамая помнит. – Концы не отдаст тут?

– Он ещё нас переживёт, – неуверенно сказал агроном. – Ну, где я молодого сторожа вам возьму? Они и за деньги-то ночью не хотят работать, а за так тем более.

– Ох, дела, дела! – вздохнул Кутузов. – Везде бардак. Он ручку-то держать может? Ему ж расписываться надо.

– Крестик поставит, – засмеялся кто-то из рабочих.

– Как твоё фамилиё, дед? – спросил техник, открывая журнал.

– А? – приложил ладонь к уху старик.

– Фамилия, говорю, как твоя?

– Чего, чего? – дед стянул с головы военную шапку времён финской кампании 39 года и наклонил голову.

– Он ещё и глух, как пень. Точно, Мамая помнит. Как фамилия, говорю? – наклонился к самому уху деда.

– Чья?

– Да твоя, твоя!

– А, моя-то? Шевелёвы мы.

Дрожащей костлявой, как саксаул рукой, дед поставил закорючку в том месте, где указал Кутузов. Инструктировать его было бесполезно. Расписавшись, дед снова полез в будку к лежанке.

– Террористам тут ни за что не пройти! – сказал Митрошкин, садясь в машину. – Будем надеяться, что их отпугнёт смердящий запах химикатов.

– Да уж, – вздохнул второй пилот, – вряд ли найдутся желающие угонять этот летающий клозет.