Взлетная полоса

Отодвинувшись от стола, Шиллер заглянул в побледневшее лицо Антона и миролюбиво завершил:

– Конечно, надо еще учитывать то, что вос-точнохристианская система ценностей не приемлет навязываемый нам дух обогащения, характерный для протестантизма. Но об этом неоднократно упоминается в моих статьях, которые разбирают механизм действия рекламы изнутри. Если вы так хорошо осведомлены, значит, наверняка их читали.

– Ну а с Барсом как же? – задал волновавший его вопрос Антон.

Шиллер приподнял дворянские дугообразные брови:

– С каким, простите, барсом? Из какого зоопарка?

– Из вашего. Я о парне, которому вы на форуме отвечали… Ну которого девушки не любят, который поэзию Серебряного века читает, а еще он бегает трусцой…

– А, вспомнил. Ну и что же с этим представителем семейства кошачьих?

– Я не знаю, что с ним. А вы знаете? Вы об этом задумывались? Вот вы дали ему совет громить витрины или не помню что еще. – Антон говорил сбивчиво, он волновался. – Ну посадят его в тюрьму, а что хорошего?

– А что хорошего в его сегодняшней жизни? – отрезал Шиллер. – Если бы она его устраивала, он не писал бы таких сообщений на форум. Может быть, кстати, ему подсознательно хотелось пойти и разгромить что-нибудь в отместку за то, что он не может ничего добиться. Я всего лишь вывел его желание на поверхность – и заодно показал, что исполнение таких желаний доводит до тюрьмы. А дальше пусть поступает, как хочет. Я всего лишь дал ему совет. Чужих советов бояться – в Интернет не ходить.

И добавил другим тоном:

– Как же вы наивны, а еще сыщики! По-вашему, я убил Кирилла из-за того, что он рассказал своему исполнительному директору о моем интернетном имидже, в то время как самого исполнительного директора почему-то оставил в живых. Где логика? Если убивают во имя нераспространения какой-либо информации, то убивают всех, кто ею располагает.

– Ага. – Антону вдруг все стало безразлично. – Ну спасибо, мы пойдем…

– Нет, постойте! – В голос Дмитрия Шиллера пробрался металл. – Вы вторглись в мое агентство и много чего мне тут наговорили, дайте же и мне высказаться. Я не отпущу вас, пока не расставлю все точки над десятеричными «и». – Все-таки бывший филолог проступал в нем. – До вас наверняка дошли слухи, что мы с Кириллом друг друга недолюбливали, так? И что мы не сработались? И что он ушел из агентства вследствие моего деспотизма?

– Ничуть, – собрался с мыслями Антон. – Говорили просто, что у вас разные методы работы. Кирилл Легейдо относился к подчиненным, как к друзьям, а вы по… этому самому… патерналистски…

– Да-да, – словно бы успокоился Шиллер, – конечно. Эти слухи отчасти правдивы: у нас действительно были разные представления о том, как руководить людьми. У Кирилла эти представления были либеральные и, следовательно, бабьи, поскольку вообще либерализм – это женская, если хотите, бабская философия. Она выстраивает мир по горизонтали, тогда как мужской дух ценит строгую иерархию и стремление ввысь… Да, ну неважно. Дело не в том. Что бы ни провозглашал вслух Кирилл, поступал-то он по-другому. Поступки человека свидетельствуют о нем лучше, чем его слова, не правда ли? Так вот, Кирилл обращался со своими подчиненными так же патерналистично, как я со своими. Он слишком много брал на себя.

– Что вы имеете в виду?

– Он многое делал в обход своих сотрудников.

– А еще конкретнее?

– Конкретнее вам должны поведать об этом сами сотрудники. Если же они ничего вам не расскажут, значит, они ничего не замечали. Следовательно, Кирилл поработил их больше, чем я своих, хотя я деспот и тиран, а он был – как же! – благодетелем человечества. Но поверьте мне, господин сыщик, тайное всегда становится явным. Хотите проверить работу начальника – посмотрите, как работают подчиненные в его отсутствие. Если после гибели Кирилла с агентством «Гаррисон Райт» все будет в порядке, значит, я заблуждался. Однако предвижу, что без Кирилла их ждет скорый и неминуемый крах.

Того, кто избил Жанну, все-таки нашли. Это даже не составило особого труда, так как особые приметы этого странного юноши были неплохо известны жителям окрестных дворов возле места нападения. Он тут жил. Он тут гулял – чаще всего под ручку с пожилой строгой женщиной в очках. Он всегда был таким тихим, никто никогда не слышал, чтобы парень повысил голос, не то что ударил кого-нибудь… Двое собачников, выгуливавших своих питомцев регулярно в девять часов вечера – то самое время, когда парень показывался на улице, – сообщили, что это внук известной общественницы, Валентины Семеновны, проживающей в первом подъезде того дома, который стоит в глубине двора за ветеринарной лечебницей. Эта весьма деятельная для своего возраста бабуля всем заметна и всем известна…

Валентина Семеновна Федькина гостей из органов правопорядка встретила приветливо и сразу же проводила в главную комнату, или, как она ее выспренне именовала, «залу» – заставленную старой мебелью, цветочными горшками, дряхлыми сувенирами из союзных республик не существующего более государства. Треть комнаты занимало пианино; судя по окутывающим его завалам газет, на пианино никто не играл.

– А, так вы из милиции? – обрадовалась Валентина Семеновна. – Наконец-то, наконец-то спохватились! Вы представить себе не можете, как я борюсь за зеленые насаждения. В городе каждый листочек, каждая травка должны быть объектом государственной заботы, да-да, я не ошиблась, именно государственной. Зелень – источник кислорода, мы задыхаемся в этом смоге, наши дети вырастают рахитиками и астматиками… А эта шлюха с первого этажа обрезала нижние ветки нашей сирени, потому что, видите ли, она ей свет загораживает и ребенок не может читать. Ее ребенок вырастет – мне спасибо скажет! Потому что кусты – это кислород, а кислород – это здоровье, а здоровье – это…

– Кстати, насчет детей, Валентина Семеновна, – прервал поток красноречия милиционер, – где сейчас находится ваш внук?

– Боренька? Где ж ему быть, он у себя в комнате. Мальчик тихий, смирный, никаких с ним хлопот. Всем бы таких детей!

– Он у вас работает, учится?

Валентина Семеновна оскорбленно поджала губы. Вид у нее стал такой, будто ее спросили, влюблялась ли она в учителя географии, когда была пионеркой.

– Боренька на инвалидности, – сурово ответила старуха-общественница. – На учете в районном диспансере состоит. И в армию ему нельзя!

Последнее она прибавила, как бы сообразив, что посещение милиции не имеет никакого отношения к проблеме кустов, загораживающих чьи-то окна.

– Нельзя так нельзя, – успокоил Валентину Семеновну участковый. – А в каком диспансере состоит на учете ваш Боря?

– По заболеванию, – старуха сглотнула и произнесла следующее слово тоном ниже, – психическому.

– Справка имеется?

Выпуклые очки Валентины Семеновны заполыхали совсем уж злобным пламенем. Она отошла к книжной полке, привешенной над пианино, и стала копаться между книгами. Очевидно, в этом доме придерживались опасной привычки прятать в книгах деньги и документы… Почему опасной? Во-первых, потому, что воры о таких тайниках осведомлены; во-вторых, потому, что хозяева, забыв о том, в какой именно книге хранится секретный пакетик, способны прихватить ее с собой в транспорт или попросту дать кому-нибудь почитать… Однако это отступление к делу не относится, поскольку, где бы ни хранилась справка, Валентина Семеновна не торопилась ее предъявлять. И посетители были вынуждены сначала наведаться к Боре.

Если «зала» походила на склад обветшалых вещей, то комната внука Валентины Семеновны, которому недавно исполнился двадцать один год, была типичной, хотя и старомодной, детской. И по сути, и по оформлению. Тахта с покрывалом веселенькой расцветки. Над тахтой – коврик с вышитыми по нему тремя шишкинскими медведями, допотопными и неизменными. Поверх коврика свешивался, напоминая удавленника, плоский плюшевый лев, из кармашка в брюхе которого высовывались полосатые носки. На спинку стула небрежно брошена та самая майка «Олимпиада-80», которую, наверное, носил в молодости кто-то из родителей Бореньки, если только не сама Валентина Семеновна. Майка могла бы послужить особой приметой. Но зачем? Такой особой приметой являлся сам Боря, внешность которого полностью совпадала с Жанниным описанием. И лоб прыщеватый, и губы облизывает, и глаза неспокойные… Парень сидел за письменным столом школьного образца; слева перед ним громоздились горкой разноцветные детальки, справа дисциплинированно выстраивались ряды некрасивых деревянных лис, которые держали на носах ухмыляющихся деревянных колобков. Боря как раз намазывал клеем нижний полюс колобка, намереваясь посадить его на нос очередной лисе, но вследствие вторжения гостей рука дрогнула. Колобок очутился не на носу, а между лисьими ушами.