Взломщики — народ без претензий

— Надо поговорить, — сказал он. — Тебя это заинтересует.

— Давай здесь, — сказал я. — Мы знакомы?

— Нет. Идет, можно и здесь. Народу не густо. Небось в выходные больше?

— Как правило, — ответил я, поскольку в такие забегаловки валом валят в конце недели. — Часто сюда захаживаешь?

— Первый раз.

— Надо же! Я тоже тут редко бываю. Раза два в месяц. Интересно, что мы встретились именно тут. Тем более, что ты, кажется, меня знаешь, а я тебя, кажется, нет. И все же...

— Я следил за тобой.

— Не понял.

— Могли бы встретиться и поговорить, натурально, и в твоих краях. В пивных на Семьдесят второй. Ты там часто ошиваешься. Нет, думаю, не стоит. Он, видно, тут поблизости и проживает. Не следи, где сидишь, верно говорю?

— А-а... — протянул я, как будто это что-нибудь объясняло.

Решительно ничего не объясняло. Вы-то, надеюсь, сейчас понимаете, поскольку пришли к этому пониманию не сразу, а у меня не было ни малейшего представления, чего хочет от меня этот тип. Потом перед нами возникла фигура официанта, я услышал, что незнакомец хочет двойное виски с содовой. После того, как ему принесли виски, а мне добавили вина, я наконец узнал, что еще он хочет.

— Хочу, чтобы ты раздобыл мне кое-что, — сказал он.

— Что-то не улавливаю.

— Не крути, Роденбарр, я знаю, кто ты.

— Еще бы! По крайней мере знаешь, как меня зовут, а я твоего имени не знаю. Вдобавок...

— Не валяй дурочку, Роденбарр! Мне известно, чем ты зарабатываешь на жизнь. Ты — вор-взломщик.

Я нервно огляделся. Говорил он тихо, и в зале било шумно от голосов, но все равно у него получилось громко, как у актера, говорящего на сцене шепотом, и я на всякий случай посмотрел, не прислушивается ли кто-нибудь к нашему разговору. Судя по всему, никто не прислушивался.

— Не понимаю, о чем ты.

— Слушай, кончай, а?

— Ладно, — сказал я, отхлебнув вина. — Считай, что кончил.

— Понимаешь, надо выкрасть одну вещицу из квартиры. Я скажу, когда это можно сделать. В доме швейцар дежурит, круглые сутки. Но ни охраны, ни сигнализации — ничего. Только швейцар.

— Это нам запросто, — машинально сказал я, потом пожал плечами. — Ты, кажется, кое-что обо мне знаешь.

— Знаю. Например, чем ты зарабатываешь на хлеб с маслом.

Я же сказал:

— Раз знаешь, должен знать и то, что я работаю один.

— Я не собираюсь идти с тобой.

— И что я сам ищу себе работу.

— Слушай, я предлагаю тебе хорошие условия, Роденбарр. Час работы, и ты получаешь пять тысяч. Клево, верно я говорю?

— Клево.

— Прикинь, сколько бы ты загреб при сорокачасовой рабочей неделе?

— Двести тысяч, — быстро подсчитал я.

— Видишь, сколько получается.

— Столько и получается. А в год... Постой, дай подумать... В год набегает десять миллионов. Это при двухнедельном отпуске летом.

— Валяй, валяй...

— Может быть, стоит неделю брать летом и неделю зимой. А еще лучше, знаешь, идти в отпуск осенью или весной. Межсезонье, кругом скидки — красота! Впрочем, чего уж экономить при десятимиллионном доходе! Начну кидать деньги направо и налево. Летать только первым классом. По городу — исключительно таксомотором. Сухого калифорнийского брать сразу ящик, а не жалкую бутылку, опять же десять процентов экономии, хотя никакая это не экономия, потому что, когда у тебя ящик, ты и выпьешь больше. Сам, наверное, замечал, правда? Само собой, и при деньгах, бывает, вымотаешься так, что сил нет, тогда и вали в отпуск, и...

— Очень смешно! — сказал он.

— Нервы пошаливают, вот и все.

— Нервы так нервы. Выговорился? Отвел душу? Значит, так, мне очень нужна эта вещь. А для тебя это раз плюнуть. Плата, сам видишь, нормальная.

— Плата обычно зависит от того, что надо выкрасть. Если, к примеру, это бриллиантовое ожерелье, тянущее на четверть миллиона, то пять тысяч — нищенская плата.

На его лице появилось нечто напоминающее улыбку. Она отнюдь не озарила все вокруг.

— Никакого тебе бриллиантового ожерелья.

— Рад слышать.

— То, что ты должен принести, обойдется мне в пять косых. Для других эта вещь не представляет никакой ценности.

— Может, все-таки скажешь, что это за вещь?

— Шкатулка, — ответил он и начал ее описывать — впрочем, об этом я уже рассказывал. — Я скажу тебе адрес, где она лежит и прочее. А тебе это — все равно что стащить конфету с уличного лотка.

— Конфет с уличных лотков не таскаю.

— Что-что?

— Микробы, говорю.

Он помахал своей короткой ручонкой.

— Хватит с меня твоих шуточек! Прекрасно понял, что я хотел сказать.

— А почему ты сам ее не возьмешь, свою шкатулку? — Его глаза скользнули по моему лицу. — Ты знаешь квартиру и все прочее. Ты даже знаешь, что в шкатулке. Ничего этого я не знаю и знать не хочу. Отчего бы тебе не сэкономить пять тысяч?

— Самому пойти на дело?

— Почему бы и нет?

Он покачал головой.

— Есть вещи, которые я не делаю. Не вырезаю себе аппендикс. Не стригу волосы. Не ремонтирую сливной бачок. Такие вещи делает специалист. А мое дело — найти его.

— Я, выходит, по-твоему, специалист?

— Тебе открыть замок — все равно что утке переплыть пруд. Так говорят.

— Кто говорит?

— Разве теперь упомнишь, что где слышишь? — Он выразительно пожал плечами.

— Я всегда помню.

— Странно, — сказал он, — а я нет. У меня память дырявая, провалиться можно. — Он дотянулся до моего локтя. — Народ набивается, может, перенесем переговоры на улицу? Походим взад-вперед, глядишь, и утрясем дельце.

Мы вышли, походили взад-вперед и утрясли дельце, хотя не стащили ни одной конфеты у лоточников. Условились, в частности, что следующие полторы недели у меня будет свободный график. Дольше не понадобится, заверил он.

— Я сам на тебя выйду, Роденбарр. Следующий раз я скажу тебе адрес, точное время, все, что нужно. И аванс получишь, штуку.

— Могу сейчас получить?

— При себе нету. Зачем таскать вечером крупные суммы? Все эти воры, грабители так и шныряют.

— Да, на улицах теперь небезопасно.

— Какие там улицы — джунгли!

— Кстати, адресок хорошо бы заранее знать, — предложил я. — И того малого, которого не будет дома, когда я приду его навестить. Лишнее время для подготовки не помешает.