Взращение грехов

— Почему в прошедшем времени? — сразу поинтересовался Дронго. — Почему «представлялась»? А не «представляется»?

— Именно потому, что я все знаю. Ни одной зацепки у Вано нет и не может быть. Ни одного шанса на освобождение. Любой суд гарантированно вынесет высшую меру наказания — пожизненное заключение. И никто не поможет несчастному.

— А вы согласны помочь?

— Безусловно. Сделать все, чтобы вытащить Тевзадзе. Вы должны понимать, как к нам относятся люди после этого случая. Для них ведь все кавказцы на одно лицо. Азербайджанцы, армяне, грузины, осетины, лезгины. В общем, все. На рынках уже говорят, что нужно гнать отсюда «чернозадых». Говорят еще более грубо. И боюсь, что такие настроения будут провоцироваться еще больше после возможного осуждения Тевзадзе. Тогда нам всем действительно придется отсюда уехать.

— Защищая Тевзадзе, вы думаете прежде всего о своих интересах, — заметил Дронго, — мне кажется, что это не совсем честно. Ведь он не был членом вашего преступного клана?

— Не был, — согласился Саакян, — он вообще старался держаться в стороне. Привез товар, получил деньги, уехал. Никаких лишних встреч, никаких лишних разговоров. Я только после его ареста узнал, что он был еще и осведомителем уголовного розыска. Но здесь у меня к нему нет никаких претензий. Он ни разу никого из наших не сдал. А сдал только один раз двоих «беспредельщиков», которые кустарно планировали нападение на банк. Если бы не Тевзадзе, эти двое отморозков могли бы устроить кровавую бойню. Нет, у нас к нему нет никаких претензий. Он человек опытный. Знает, что можно говорить, чего нельзя. Два раза в колониях сидел. Когда я узнал, что его в камере избили, я думал, что всех уродов, которые его били, накажу. Потом понял, что нельзя и здесь вмешиваться. Формально он был стукачом, а мы не имеем права таких защищать. В общем, вы уже поняли: все смешалось в один клубок. И все наши проблемы сейчас завязаны на этом судебном процессе. Если вдруг случится чудо и Тевзадзе оправдают, то это будет самым лучшим результатом. Но если его посадят, последствия будут просто непредсказуемыми. Хотя я почти убежден, что его наверняка посадят. Никаких других вариантов я пока не вижу.

Саакян взял свой бокал с коньяком и сделал несколько глотков. Поставил бокал на столик.

— У нас уже начались очень большие неприятности, — честно признался он, — исчез курьер, которого послали сюда из Ингушетии. Месяц назад прислали, а он словно в воду канул. И теперь мы все ждем, когда здесь появятся его друзья, которые попытаются выяснить, куда и как пропал их курьер. Хорошо, если эти разборки не превратятся в настоящую криминальную войну всех кланов. Мы этого не хотим. Но и удержать других от войны мы не сможем.

Марлен Ашотович даже вздохнул, словно заранее сожалея о тех жертвах, которые могут быть в этой войне.

— Вам нужна наша помощь? — уточнил он.

— Пока нет, — ответил Дронго, — но вполне вероятно, что она может понадобиться. Хотя не стройте иллюзий. С бандитами я обычно не работаю. Слишком противно.

— Вы смелый человек, если смеете так разговаривать со мной, в моем доме.

— Я всего лишь излагаю вам свою позицию, — возразил Дронго, — если у меня появится хотя бы один шанс, чтобы помочь вашему знакомому, я его использую и без вашей помощи. И без ваших денег. Я обязан помогать людям.

— Патетические слова, — поморщился Саакян, — давайте не будем об этом вспоминать.

— И тем не менее это действительно так. Один из английских королей говорил, что он в ответе за всю красоту этого мира. Может, и я чувствую нечто подобное?

Услышав эти слова, хозяин дома снова улыбнулся. Во второй раз протер стекла своих очков.

— Дело в том, что сам Проталин никогда не был ангелом, — пояснил Марлен Ашотович, — он тоже был встроен в систему тех взаимоотношений, которые определяли наш бизнес и нашу деятельность. Но Тевзадзе совсем другой случай. Он никогда не занимался подобными делами. Купить, достать, продать, приобрести, отнести, договориться, перепродать — вот основные направления его деятельности. Говоря языком старого уголовного мира, он был барыгой, а никак не членом наших организаций. У них с Майдановым был свой бизнес. Достаточно чистый и непротивозаконный. Они могли делать деньги в своем мебельном комбинате. Должен сказать, что некоторые мелкие группировки пытались на них наехать, но Майданов достаточно сильный и независимый человек. Он быстро пресек такие попытки. В городе знали все, что он никому не платит. Принципиально. А Тевзадзе именно поэтому согласился сотрудничать с милицией, чтобы вообще исключить всякую возможность наезда. Можно сказать, своебразное разделение труда. Майданов защищал комбинат от возможных рэкетиров, а Тевзадзе — от милиции. Хотя и те и другие, по большому счету, хотели только одного — получить свою долю в их комбинате. Но когда у человека есть его дело, к тому же чистое и честное, отнять его почти невозможно. Ведь платят обычно люди, которым есть чего бояться. Они не могут обратиться за защитой к милиции и соглашаются на своеобразную защиту наших людей.

— Целый гимн безнравственности, — заметил Дронго, — сколько я слышал таких речей. В их основе всегда жажда наживы и пропаганда вседозволенности.

— Нет. Просто реалии современной жизни, — возразил Саакян, — каждый пытается устроиться как может. И каждый пытается приспособиться. У некоторых получается, у некоторых — не очень. Одни успевают схватить большой куш, другие остаются ни с чем. Вечная борьба за выживание. Раньше дрались за еду, сейчас дерутся за миллионы долларов. Вот, собственно, и вся разница. И никто не может отойти в сторону и сказать: я не хочу драться. Мне это неинтересно. Хотя нет, сказать можно. Но тогда останешься голодным и легко сдохнешь. Очень быстро станешь добычей других хищников, у тебя отнимут твою женщину, вытолкают из твоей пещеры, лишат твоего копья. Так было миллионы лет. Так происходит и сейчас. Можешь уйти в сторону и остаться голодным. Будешь питаться падалью и корнеплодами, считая, что лучше жить спокойно, чем драться за свое место. А можно попытаться рискнуть и получить свою долю мяса с кровью. Выбор есть у каждого человека. Просто деньги стали символом хорошей шкуры, доброй еды, красивой женщины, теплой пещеры, надежного копья и всего остального, что нужно человеку для счастья. Только деньги, и ничего, кроме денег.

— Неправда, — спокойно возразил Дронго, — деньги — талоны на жизнь, но не талоны на счастье. Какими деньгами мог бы вернуть свою жену Вано Тевзадзе? Какими деньгами измеряется любовь к детям? Счастье любимой женщины? Жизнь ваших родителей? Дружба, наконец? Я имею в виду не дружбу тех подонков, которые нас сюда привезли, а настоящую дружбу.

— Схоластический спор. Будешь иметь сто рублей, и будет у тебя сто друзей, — улыбнулся Саакян.

— Это не друзья. Это нахлебники. Вы даже не слышите, что говорите. Количество друзей точно равно количеству рублей. Какие же это друзья? Это купленные нахлебники.

Марлен Ашотович нахмурился, поправил очки.

— Вы так и не захотели ничего понять. А жаль. Я думал, что вы гораздо умнее. Впрочем, как хотите. Все, что нужно, я уже вам сообщил. Вот мои карточки, вдруг вы захотите со мной еще раз пообщаться. Спасибо за ваш визит, господа. Не смею больше вас задерживать, — сказал он своим гостям.

Дронго поднялся первым. За ним поднялся Славин. Саакян сидел в своем кресле, уже не поднимаясь и не протягивая им руки. Он мрачно кивнул на прощание.

— Вас отвезут, — сказал он, не поднимаясь, — и подумайте еще раз о нашем разговоре.

Они вышли из дома. На том месте, где раньше был синий «Рено», стоял серебристый «Мерседес». Гости залезли в салон автомобиля. Незнакомый водитель уселся за руль машины.

— А где наши ребята? — невинным голосом поинтересовался Дронго. — Где Камиль и Хасан?

— Им стало плохо, и обоих увезли обратно в город, — пояснил молодой водитель. — Куда вас отвезти?

— В гостиницу «Звезда», — попросил Вячеслав.

Машина плавно тронулась. Дронго оглянулся на дом. Там стоял высокий мужчина, которого Саакян называл Юрием.

— Хорошо отделались, — шепотом сказал Вячеслав, — вы иногда меня просто пугаете. Так преображаетесь, прямо на глазах. И мне трудно бывает уследить за полетом вашей мысли.

— Не нужно следить, — устало ответил Дронго, — лучше в точности исполняй все, что я тебе скажу.

Они выехали на улицу. Там уже стояли три автомобиля местной милиции. Из первого вылез высокий грузноватый мужчина с большой родинкой на щеке. Некоторые стражи порядка были с автоматами.

— У вас все в порядке? — пророкотал он. — Значит, все нормально. Ложная тревога. Нам так и сказали, что вас привезли сюда. Позвонили из дежурной части. Я Медведев, начальник уголовного розыска. А вы, наверно, помощник адвоката?

— Да, — ответил Дронго, выходя из машины. — Спасибо, что приехали.

— Нам сразу сообщили, — пророкотал Медведев, — и я подумал, что все правильно. Все знали о связях Тевзадзе с хозяином этого дома. Наверно, Тевзадзе использовали в качестве подсадной утки, чтобы свалить на него всю вину. Или подготовить его так, чтобы потом использовать в своих целях.