Взрыв

«Пятнадцать минут, — подумал Хаблак, — четверть часа было у Ивана Петровича Бляшаного, чтобы положить взрывчатку в тещин чемодан». А сказал другое.

— Хорошо живете, — похвалил, обведя взглядом со вкусом обставленную комнату. — Квартира у вас уютная.

Варвара довольно улыбнулась:

— Да, четыре комнаты и почти в центре, лучше не может быть.

Вспомнила: а еще несколько минут назад хотела поменяться, — стало стыдно, будто и впрямь провинилась.

— В такой квартире только жить не тужить, — начал осторожно Хаблак. — В мире и согласии…

— Конечно! — радостно согласилась Варвара. Мелькнула мысль: правду говорит этот милицейский майор, вот, посторонний человек, а понимает все, не то что Иван…

Ну чего он бесится? Да, у мамы характер — не подарок, но к каждому характеру можно приспособиться, живет же она с Иваном уже шесть лет тихо и спокойно…

Вдруг встревожилась.

— Вы скажите все-таки, — попросила, — что с мамой? Милиция ведь даром не приходит…

— Не приходит, — согласился Хаблак. — Я сейчас объясню все, однако хотел бы еще спросить вас, Варвара Владимировна, извините, может, это не очень тактично, но должен: в вашей семье все в порядке?

— То есть у меня с Иваном?

— И это… Но меня интересует, какие отношения у Ивана Петровича с вашей мамой?

— Нормальные, — ответила вполне искренне. — Не ссорятся, ну, конечно, не без трений, но дай бог, чтобы у всех было не хуже. — Внезапно насторожилась. — А почему это вас интересует?

— Потому, — ответил Хаблак, — что в чемодан одного из пассажиров самолета, которым должна была лететь в Одессу Мария Федотовна, подложили взрывчатку.

Майор увидел, как снова кровь отлила от щек Варвары Владимировны, она буквально побелела и испугалась; но отчего так пугаться сейчас, когда знает: все обошлось и мать жива-здорова?

— Ваш муж работает в мостоотряде? — спросил.

— Да, — подтвердила. — Инженером.

— Варвара Владимировна, только что вы подумали о муже нехорошо, не так ли?

Покраснела, и глаза налились слезами. Но все же возразила:

— Ошибаетесь,

— Какие у вас были основания так думать о нем?

Но Варвара уже взяла себя в руки. Ответила твердо:

— Я же говорю, вы ошибаетесь. У меня прекрасный муж, и все ваши вопросы ни к чему. — Вдруг глаза у нее снова округлились, и она заговорила быстро, словно убеждая себя в чем-то: — И что за манера — подозревать? Сказано вам: живем нормально, уважаем друг друга, а вы лишь бы внести раздор!..

Хаблак поднялся. Варвара Владимировна не убедила его, теперь следовало побывать в мостоотряде. Если Иван Петрович действительно соорудил мину с часовым механизмом, должен был оставить там хоть какие-то следы.

Взрывчатка ведь на улице не валяется.

8

Кузьма поставил на стол три бутылки сухого вина, выложил пакет с закуской, начал разворачивать, мурлыча под нос:

А я еду, а я еду за туманом,

За туманом и за запахом тайги…

Демьян, внимательно и молча наблюдавший за товарищем, подправил не без иронии:

А я еду, а я еду за деньгами,

За туманами пусть едут дураки,,

Кузьма захохотал весело и незлобиво.

— Ты мне все равно не испортишь настроение, — ответил. — Не сердись.

— С чего взял?

— Будто не видно: сидишь как барсук в норе,

— Думаешь, приятно терять товарищей?

— А ты не теряй — поехали вместе,

— Скажешь такое. Не в Боярку смотаться… И даже не в Херсон…

— Подумаешь: полсуток — и в Братске. Не успеешь и выспаться. Летишь, дремлешь, красивые стюардессы кормят тебя…

— Но ведь Киев! — уверенно возразил Демьян. — Один Днепр чего стоит!

— А ты Ангару видел?

— Говоришь, вроде сам видел.

— Не видел, — вздохнул Кузьма. — Но Коля Петренко твердил: красота! А послезавтра и я увижу…

— Увидишь, — согласился то ли с сожалением, то ли осуждающе Демьян. — Хоть напиши.

— Не забуду. — Кузьма выложил на тарелку хорошо поджаренных, еще тепловатых цыплят, развернул кулек с пирожками. В комнате запахло так вкусно, что Демьян не выдержал и глотнул слюну.

— Куда же Глеб делся? — спросил.

— Торопишься?

— От цыплят такой дух — попробуй не спешить!

— Да, посидим мы сегодня хорошо, — сказал Кузьма, и, будто в ответ на эти слова, дверь распахнулась, и в комнату ворвался Глеб Ластивка, возбужденный, растрепанный, в небрежно заправленной в брюки клетчатой рубашке. Обошел вокруг стола, изучая бутылки, и сказал презрительно:

— «Оксамит Украини», «Перлина степу», «Гурджаани»… А водочки не взял?

— Перебьешься! — отрезал Кузьма.

— Все же товарища провожаем. За это не помешало бы граммов двести — триста..»

— А я «сухарь» уважаю, — возразил Демьян, — в голову не бьет, веселит и пить приятно. Где «Гурджаани» взял?

— В винном.

Глеб налил всем по полстакана красного густого вина, подумал немного и долижи еще.

— Так выпьем за будущего первопроходца Кузьму Зинича, чтоб он с необмороженным носом ходил. За тебя, друже!

Кузьма отхлебнул, смотря, как Глеб опорожнил стакан. Стало жаль оставлять и друзей, и Киев, и эту не очень большую и комфортабельную комнату в общежитии, где прожил более трех лет.

Всего жаль, и как еще там в Сибири сложится все..»

Вон Демьян смотрит грустными глазами, что поделаешь, может, и не скоро придется встретиться…

Демьян наконец допил вино и потянулся за пирожком. Демьян все делает медленно, однако добротно, не очень-то перевыполняет нормы, процентов на пять, но в цехе его уважают больше, чем некоторых предприимчивых болтунов-ударников, у Демьяна вообще не бывает брака, не существует детали, которую бы испортил, — токарь высокого полета, классный специалист, член парткома завода.