Взрыв
Шрифт:
«Хорошо, — сказала примирительно, — может, ты и правильно поступил. Но, — погрозила указательным пальцем под самым его носом, — чтоб в последний раз. Все деньги домой. До копеечки!»
«Кое-что придется вложить в машину, — попытался хоть немного отбиться Татаров. — Автообслуживание. Иначе потеряем гарантию».
«Увидим…» — ответила уклончиво жена.
На том и сошлись.
Дети восприняли приобретение машины совсем по- иному.
Володя обошел «Ладу», похлопал дверями и, усевшись на сиденье водителя, покрутил руль.
«Тачка
А Томочка, пританцовывая перед капотом, чмокнула отца в щеку.
«Ты, пап, наилучший в мире, — прошептала умильно. — Теперь и мы как нормальные люди…»
Через несколько дней Володя, улучив момент, когда по телевизору закончили демонстрировать фильм, а программа «Время» еще не началась, подмигнул сестре и сказал, обращаясь главным образом к матери:
«Товарищи родители, нужно двести рэ… Желательно завтра».
Клара пошевелилась на диване.
«Зачем?» — спросила она.
«Один деятель устроит мне права. По-быстрому».
«Автомобильные? — уточнил Гаврила Климентиевич. — Для чего это?»
«Мы с Томой в Крым подадимся», — ответил сын, будто этот вопрос уже обсуждался, все решено и дело только за деньгами.
С Томой он и в самом дело договорился. Согласились на том, что он возьмет Соню, однокурсницу, классная девушка, у него с ней давно, как говорится, свободная лю бовь. А Томка тоже прихватит мальчика…
Гаврила Климентиевич ответил кратко и твердо:
«Нет».
«Хочешь сказать, что не дашь нам машину?» — удивился Володя.
«Не дам».
«Почему?»
«Потому что она мне слишком дорого стоила».
«Это ты серьезно?»
«Не может быть серьезнее».
Клара лениво потянулась на диване.
«Дети просят… — сказала мягко. — Неужели ты можешь отказать своим детям?»
«Машину не дам», — повторил Татаров упрямо.
Дочь села возле него на поручень кресла. Потерлась о его небритую щеку.
«Ну, пап, — заканючила, — неужели ты не любишь свою Тому?»
Прикосновение к отцовской колючей щеке вызвало отвращение, а тут еще упирается этот старый черт, и как паршиво все складывается: уже предупредила Олега, тот раззвонит всем знакомым…
«Нет», — сказал Гаврила Климентиевич таким тоном, что все поняли: он принял окончательное решение.
Дочка надула губы и удалилась в свою комнату, сын ушел из дома, а Клара, воспользовавшись их отсутствием, спросила:
«Ну зачем ты так?»
«Машину не дам!»
Татаров не стал даже объяснять свою позицию. И действительно, никогда никто не садился за руль его «Лады» — всегда чистой, отполированной, будто вылизанной.
С того дня прошло уже немало времени, и Татаров подписал не одну бумагу, подготовленную Гудзием. Немного привык, и совесть уже не мучила его, держал сберегательную книжку в тайнике, в гараже на даче. До пенсии оставалось все меньше, собирал деньги, мечтая о солидно обеспеченной старости, и уже не боялся грядущей неизбежности, наоборот, с нетерпением ожидал
дня, когда его с почестями отправят на заслуженный отдых — вероятно, тогда наконец избавится от постоянного страха и будет спать спокойно.Появления Гудзия — особенно такое, как сегодня, полуофициальное, когда Леонид Павлович заходит со своей фамильярной, мерзкой ухмылочкой, — свидетельствовали об очередной операции с алюминием, что, соответственно, вызывало и очередную волну негативных эмоций у Гаврилы Климентиевича, смягчающихся, правда, очередным пополнением его нетрудовых доходов. Такие эмоции и сейчас захлестнули Татарова, и он едва сдержался, чтоб не одернуть этого улыбающегося проныру, опершегося локтями о его стол и заглядывающего в глаза.
— Вчера я разговаривал с Геннадием Зиновьевичем, — начал Гудзий, — и он передавал вам самые добрые пожелания.
«В гробу я видел твоего Геннадия Зиновьевича», — злорадно подумал Татаров и действительно представил себе Геннадия Зиновьевича в гробу, в роскошном гробу с цветами, представил реально и зримо, хотя никогда в жизни не видел Геннадия Зиновьевича, лишь выполнял его приказы. Распоряжения шефа передавал Гудзий, а деньги — Манжула, теперь уже не наличными в «дипломате», как было впервые, а, по требованию Татарова, сберегательные книжки па предъявителя.
Иногда, правда, Манжула приносил подарки от Геннадия Зиновьевича. Объяснял, что это премия за ударную работу: флакон парижских духов для супруги Гаврилы Климентиевича, импортные туфли для дочери или даже шикарное пальто для самого Татарова. Собственно говоря, это пальто Гавриле Климентиевичу так и не досталось. Клара сразу забрала для Володи, стараясь хоть как- то компенсировать моральный урон, нанесенный сыну категорическим запретом отца водить «Ладу». От этих подарков Татаров тоже имел прибыль. Говорил, что дефицитные вещи достали сотрудники, и Клара охотно платила за них по государственной цене.
Гаврила Климентиевич немного расслабился после приятного, хоть и эфемерного, созерцания роскошного гроба шефа и не сразу сообразил, о чем ведет речь Гудзий.
— Извините, — переспросил, — что вы сказали?..
— Геннадий Зиновьевич просил передать: до конца года на алюминии ставим точку. А дальше видно будет.
Татарова выдала довольная улыбка, и Гудзий погрозил ему пальцем.
— Только передышка, — объяснил он, — возникли какие-то сложности, и должны переждать.
— Сложности? — встревожился Татаров.
Гудзий увидел, как вытянулось лицо у всегда сухого инепроницаемого Гаврилы Климентиевича, и не смог отказать себе в удовольствии хоть немного испортить ему настроение.
— Шеф сказал, кто-то засыпался. Я так понял, кого- то даже заграбастала милиция… А Манжула погиб.
Думал лишь о легкой издевке, но, заметив, как побледнело лицо Татарова, испугался и потянулся к графину-
Но Гаврила Климентиевич сразу овладел собой.
— Не надо, — остановил Гудзия, — думаю, все это несерьезно.