Взрыв

Полина слонялась по этажам. Она не находила себе доеста, прислушивалась ко всем разговорам, приставала к каждой кучке. Потом все опять побежали к проходной — из шахты выходили бурильщики Ржавого и другие рабочие, находившиеся с ним в гезенке. Эти шли бодро, шутили и смеялись, только двоих пронесли на носилках. Полина все больше тревожилась — Камушкина снова не было. Вестибюль опустел, шахтеры разбредались по домам и сидели в столовой, ожидая дальнейших вестей. В просторной столовой было тесно и шумно, люди не ели, а обсуждали события. Полина забежала сюда, но сейчас же ушла назад. В коридоре мимо нее прошли Мациевич и Симак. Она поклонилась главному инженеру, он даже не взглянул на нее. Это сильно ее обидело, она отвернулась от обоих с негодованием. В таком взвинченном настроении она повстречала Камушкина — он один выходил из шахты. У нее дрогнуло сердце, когда она его увидела, подобным — страшным и истерзанным — она не могла его даже представить. Она побежала к нему и остановилась, не желая показывать ни радости, что он невредим, ни жалости к нему.

— Долго ждать себя заставляешь, — сказала она нарочито весело и развязно. — Вижу, вижу — жив!

— Жив, просто себе не верю — жив! — отозвался Камушкин. Он остановился, улыбнулся ей — старой, дружеской и доброй улыбкой, давно он так хорошо не улыбался. Полина понимала, что ему хочется поделиться событиями этого трудного дня, может быть, похвастаться своим мужеством, это и раньше с ним бывало — бахвальство. Он сказал чуть ли не с гордостью; — Ну, натерпелись мы, Полина. Метров десять протащило меня второй взрывной волной.

— И, кажется, не одного, — заметила она. — Ловко ты Машу спас. Между прочим, этому особенно не радуйся.

Это выговорилось случайно, Полина и не думала уязвить Камушкина, хотела искренне восхититься его геройским поступком. Но на нее вдруг накатило, а раз начав, она никогда не останавливалась. Она продолжала с вызовом:

— Что так выставился на меня? Я серьезно. Что человека выручил, это хорошо, никто не спорит. Но она тебя не поблагодарит. Да еще неизвестно, выживет ли. Тут слушок ходит, что если и выживет, так тоже не сладко придется — под суд ее хотят, как виновницу.

Он с укором посмотрел на нее. От усталости он не мог вспылить и разразиться ругательствами, как иногда случалось у него. И она слишком больно его уколола — грубостью это нельзя было стереть. Он проговорил тихо и горько:

— Вон ты какая! Все о тебе думал — сумасбродка, хулиганка, мир перевернешь, если не по-твоему. А ты — просто скверная!

Он отвернулся, отошел от нее. Она глядела ему вслед, прижав руки к груди. Слезы стояли у нее в глазах, она не стирала их. Потом она пошла за ним — крадучись, чтоб он не заметил.

Камушкин вошел в бухгалтерию — Маша еще лежала там. Полина притаилась за щитом с портретами лучших рабочих. Камушкин появился минут через пять. Он был мрачен и подавлен, шел не поднимая головы. От острой жалости к нему Полина снова прослезилась.

Она опять подошла к комнатам временного лазарета. На этот раз ей удалось проникнуть во внутрь. Ей дали халат и приспособили к делу. Она деятельно помогала санитаркам. Проходя мимо кровати, на которой лежала Маша, Полина останавливалась — Маша, обмытая и перевязанная, была недвижима и бледна, она по-прежнему не открывала глаз.

Полина спросила сердитого молодого врача:

— Скажите, доктор, как эта — Маша Скворцова? Очень больная?

Доктор буркнул, не глядя на Полину:

— Больше, чем очень — жизнь в опасности. Часа через два отвезем в центральную городскую больницу. — Он с недоверием посмотрел на Полину. — А вас почему она интересует?

— Понимаете, — объясняла Полина, страшно волнуясь, — подруга это моя, самый близкий человек, понимаете? Доктор, я прошу вас, только не отказывайте, ладно? Возьмите у меня кровь перелить ей, у меня хорошая кровь. Сколько надо, столько берите!

Она торопливо засучила рукав. Доктор вдруг сильно разозлился.

— Вы что — взбесились все? — закричал он. — Один предлагает кровь, другая пристает. Думаете, больше и нет крови, кроме вашей? Не мешайте работать!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Восстановление шахты было сейчас самой важной задачей. Мациевич занимался только этим. Дело двигалось медленно. Подземный пожар начавшийся на средних горизонтах, захватывал все новые выработки, наступал на соседние угольные поля. Его вначале пытались погасить огнетушителями и искусственно нагнетаемой в очаги углекислотой, но воздух, видимо, натекал по трещинам в породе, огонь разрастался. Даже вода, грозный враг всякого пламени, тут была бессильна — чуть ли не целую реку гнали в штреки и штольни, обратно вырывался пар, а огонь неторопливо продвигался дальше. Мациевич заранее предвидел неудачу этих быстрых способов борьбы с пожаром, он именно об этом говорил с Симаком, когда они возвращались после спасения шахтеров. И если он согласилась на эти меры, не веря в них, то лишь потому, что Пинегин требовал немедленного эффекта, — нужно было ему доказать, что немедленный эффект невозможен. На одном из совещаний у Озерова, где присутствовало все городское и комбинатское начальство, — такие совещания теперь происходили ежедневно — Мациевич предложил единственно реальный метод борьбы с пожаром.

— Мы отгораживаемся от огня бетонной стеной, воздвигаем подобные стены на всех ходах, ведущих к очагам пожара, — говорил он. — В стенах закладываем стальные трубы, будем по этим трубам непрерывно накачивать жидкую глину, чтоб она затянула все трещины и оборвала доступ воздуха. Кроме того, она сама лучше воды гасит огонь. Как только воздвигнем стены, можем начинать работу. Пожар, конечно, будет продолжаться, но мы оборвем его распространение и преградим выход ядовитым газам. Такие случаи часто бывают — работают в шахтах, где бушуют изолированные, но не погашенные пожары.

Другого выхода не было, план Мациевича был принят. Теперь Мациевич торопил его осуществление.

На шахте появились два новых человека — председатель комиссии по расследованию причин взрыва Владимир Арсеньевич Арсеньев и член комиссии Алексей Петрович Воскресенский. Им отвели кабинет Мациевича, главный инженер перебрался к Озерову — их столы теперь стояли рядом. Арсеньев, по специальности инженер-электрик, работал в энергетической лаборатории комбината, заведуя там сектором высоковольтных испытаний и наладок. Это был худой, сосредоточенный и жесткий человек — он был резок и не стеснялся в выражениях, если ему что-нибудь было не по душе. Воскресенский, химик обогатительной лаборатории, человек обширных знаний, даже внешне являлся противоположностью Арсеньеву — он был невысок, толст, приветлив и добр. Отношения у Арсеньева с Воскресенским установились сразу и более уже не менялись — Арсеньев спрашивал и командовал, Воскресенский отвечал и подчинялся. Даже живой, энергичный Симак почувствовал стеснение от ледяной сдержанности Арсеньева, когда комиссия собралась на свое первое заседание.

— Я очень ценю вашу помощь, товарищ Симак, — учтиво заверил его Арсеньев. — Вы у нас единственный горняк, будем прислушиваться к вашим замечаниям. Пока я вас не задерживаю, хочу сам обойти шахту и составить представление о взрыве, потом сравним наши выводы.

С этого началось и на этом закончилось первое заседание комиссии. Симак усмехнулся, рассказывая Озерову об этом заседании: «Похвалил и отпустил, а по существу — ни слова». Озеров озабоченно слушал Симака, он предвидел неприятные объяснения с Арсеньевым — не могло быть случайностью, что председатель комиссии не пожелал беседовать с руководителями шахты. Озеров позвонил Арсеньеву, сообщил ему: «У нас сконцентрированы все данные по аварии, не хотите ознакомиться?» В ответ он услышал холодный голос Арсеньева: «Благодарю, ознакомимся немного позже». Озеров сообщил Мациевичу о странном поведении руководителя следственной комиссии. Мациевич выругался.

— Черт с ним, пусть держится, как хочет. Больше нашего он не узнает, а нам сейчас не до него. Не волнуйся, Гавриил Андреевич, придет он еще к тебе за советами и разъяснениями.

Если с руководителями шахты у Арсеньева не завязалось никаких отношений, то с Семенюком они испортились сразу. Арсеньев пришел к Семенюку вскоре после того, как тот вылез из шахты. С Арсеньевым были Воскресенский, прокурор, фотограф и милицейские работники. Арсеньев попросил Семенюка сопровождать их. Семенюк, измученный и раздраженный — он с момента взрыва не покидал шахты, — отмахнулся от Арсеньева.