Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2

Пожалуй, сегодня ночью он запросится на псарню к Карлу и Францу, а вампирша останется в его постели в одиночестве.

Он отыскал Бальфуса замершим в стойке на краю поляны. Доремус прижался спиной к стволу и затаил дыхание.

Между деревьев что-то двигалось, блестела серебристо-белая шкура.

Доремус приготовил стрелу.

Он пнул Бальфуса, заставляя его бежать вправо, надеясь, что он привлечет внимание самки. Если она нападет на проводника, Доремус сумеет поточнее прицелиться. Стрелять следует в шею, в глаз или в холку. Потом в ход может пойти нож, чтобы докончить дело, если его нужно будет доканчивать.

Он предпочел бы убить ее с одного выстрела. Его отец гордился бы им.

Самка остановилась и вскинула голову, прислушиваясь. Доремус постиг истинное родство охотника и добычи и понял ее мысли.

Она подозревала ловушку, но взвешивала свои шансы. Достаточно ли она уверена в своих силах, чтобы атаковать в любом случае?

Бальфус залаял, и самка ринулась на него.

Единорог галопом вылетел из лесу и помчался по поляне, днем он выглядел больше, чем показалось Доремусу ночью. Доремус вышел из-за дерева и сделал несколько шагов, поднимая стрелу…

Земля под копытами единорога задрожала. Нарастающий грохот перешел в пронзительный, утробный стон земли.

Почва уходила из-под ног.

Доремус выстрелил, но его стрела ушла вверх, скользнула между глаз единорога и уже на излете лязгнула о рог.

Земля наклонилась, будто неустойчивый камень, и Доремус начал соскальзывать вниз. Единорог тоже лишился опоры и тихо заржал, ругаясь на своем лесном языке.

Доремус выронил лук и принялся карабкаться по ходящей ходуном земле, пытаясь выбраться из провала.

Самка, более тяжелая, чем он, и с копытами вместо пальцев, лишь билась и погружалась все глубже.

Обернувшись, Доремус увидел дергающуюся голову единорога, вздрагивающий рог, и потом все исчезло, провалившись в заброшенный гномами туннель.

Он упустил ее.

13

Они прибежали на шум и отыскали то место, где обрушилась земля. Доремус сидел на корточках возле провала.

— Самка там, — указал он.

Рудигер не нуждался в пояснениях. Он полез в дыру, призывая за собой остальных.

— Я могу видеть в темноте, — сказала Женевьева. — Вы — нет.

Бальфус, уже наполовину изменившийся, неуклюже вытащил из кармана трутницу и свечу и теперь пытался совладать с ними. Его похожие на лапы руки не могли управиться с кремнем. Доремус забрал у него свечу и высек огонь.

Они осторожно спустились в провал. Он был раза в два глубже человеческого роста и вел в туннель.

— Это, наверно, магистральный ход, — сказала Женевьева. — Достаточно высокий и для нас, и для самки.

От него ответвлялись куда меньшие боковые ходы, затянутые паутиной, куда не пролез бы ни человек, ни единорог.

— Легкий след, — сказал Рудигер. — Просто пойдем туда, где порвана паутина.

Из своего убежища выскочил паук размером с домашнего кота, и Бальфус заскулил.

Рудигер поддел тварь носком сапога, и та взвизгнула, врезавшись в стену.

Снова граф шагал впереди, а они — за ним. Все это шло и шло по кругу — охота за охотником, охотящимся за охотником, на которого охотятся. Женевьеве хотелось, чтобы это, наконец, закончилось.

Под ногами захлюпало, туннель зарывался глубже в землю. Оставалось надеяться, что древние инженеры строили надежно. Чем ближе к поверхности, тем сильнее разрушались вещи.

Эти штольни были заброшены со времен Зигмара. Столетиями сюда не ступала нога разумного существа.

— Впереди свет, — сообщила Женевьева, разглядев его своим зрением.

— Этого не может быть, — фыркнул Рудигер.

Доремус заслонил свечу ладонью, и свет увидели все.

— Видимо, может, — признал граф. — Мои извинения. Самка шла на свет.

Здесь, внизу, было сыро и холодно. Вода сочилась по стенам и хлюпала под ногами.

Путь им преградила сверкающая завеса, в ушах загремел оглушительный рев воды.

— Мы с обратной стороны водопада! — прокричал Доремус.

Так оно и было. Женевьева шагнула вперед и погрузила руку в студеную завесу, ловя лицом брызги.

— Самка, должно быть, проскочила сквозь это, — заметил Рудигер.

Это было великолепное зрелище.

— Пошли, — проворчал граф, зажал рукой нос и бросился в воду.

Какое-то мгновение он был еще виден, похожий на вмерзшего в лед жука. Затем поток унес его. Доремус был потрясен.

— Там должен быть выход в ущелье, — сказала Женевьева. — Он, наверно, выберется вслед за единорогом.

Бальфус прыгнул следом за хозяином.

— А ты из тех, кто не любит текущей воды? — спросил Доремус.

— Да вроде не замечала за собой.

Тем не менее, ни один из них и шага не сделал к завесе.

— Ты можешь слышать голос воды?

Женевьева прислушалась, и ей показалось, что она улавливает какие-то слабые, молящие ноты в реве водопада.

— Я сегодня весь день это слышу.

— Они должны доноситься откуда-то поблизости.

Женевьева огляделась. Для человека здесь было темно, как ночью. Для нее — светло, почти как днем.

— Погаси свечу, я буду лучше видеть, — велела она. Доремус послушался.

За водопадом каменный пол становился более ровным. Резьба на стенах изображала Зигмара, побивающего молотом гоблинов. С точки зрения искусства — посредственно, но свидетельствует об определенном энтузиазме гномов.

Вода бормотала, пела, плакала…

Они отыскали ее в нише, укрытую одеялами мха, с лицом бледным и тонким, почти как у эльфа.

— Сильвана?

Женщина не откликнулась на свое имя.

— Она, наверно, мертва, — сказал Доремус. — Я видел, что отец выпустил две стрелы.

Женевьева опустилась возле женщины на колени и увидела, как та изменилась. Стрелы все еще торчали в ее теле, но они дали побеги, пошли в рост. Из дерева появились зеленые ростки, оперение покрылось цветами. Ее лицо изменилось тоже, стало зеленоватым, как молодая кора, волосы видом и цветом сделались похожи на мох, тонкие руки обхватывали мягкое, рыхлое тело. Она пустила корни там, где лежала. Превратилась в частицу этой бухты. В этом месте ей хватало воды и света.