Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2

Мужчина коротко поклонился Гансу, девушка присела в реверансе. Двигалась она не менее привлекательно, чем выглядела.

— Приветствую вас, — произнес дворецкий, протягивая руку за плащом Ганса. Ганс расстегнул пряжку и намеренно небрежно, почти рисуясь, кинул тяжелую ткань слуге. — Прошу за мной.

— Иди вперед, — бросил Ганс и зашагал рядом с девушкой.

Первое впечатление от замка подтвердило предположение, что Ротермейер опустошил свои сундуки, стараясь защитить это место как можно надежнее. Обстановка была спартанской. Никаких ковров, никаких гобеленов или других радующих глаз украшений на стенах. Все в замке было функционально, коридоры узки, потолок низок — так труднее занести меч; наблюдалось изобилие крутых винтовых лестниц, удобных для нанесения удара по противнику правой рукой. Следом за управляющим Ганс поднялся в маленькую комнату на втором этаже.

— Клара наполнит вам ванну, чтобы вы могли смыть дорожную грязь, а я принесу ваш багаж. Отдыхайте. Вас вызовут, когда барон будет готов встретиться с вами. Если вам что-то понадобится, Клара позаботится об этом. Надеюсь, ваше пребывание тут будет приятным, герр Ганс. А теперь, если я больше ничем не могу быть вам полезен, оставляю вас на попечение Клары.

— Спасибо, ничем.

— Как пожелаете. — Седой мужчина вновь поклонился так же сухо, как в прошлый раз, и удалился, оставив гостя и девушку вдвоем.

— Я займусь ванной. — Голос служанки был с хрипотцой и сильным акцентом. Может, кто-то другой и увидел бы тут изъян, но с точки зрения Ганса этот маленький недостаток лишь добавлял девушке привлекательности.

— Пожалуйста, — сказал он и подошел к окну. Вид оказался удивительно похожим на тот, что открывался из окон замка Дракенхоф, хотя, впрочем, чем могут так уж различаться бесконечные ряды крыш, башен и шпилей? Сама комната была маленькой и, как и ведущий к ней коридор, лишенной каких бы то ни было украшений. В углу обнаружились большая металлическая ванна и бурлящий котел. Возле бадьи выстроились четыре фарфоровых кувшина с холодной водой и пятый, пустой. Клара опустила его в котел, наполнила кипятком и опорожнила сосуд в ванну. Коснувшись холодной стали, вода зашипела.

— Если вы разденетесь, я приготовлю ванну и вымою вас.

— О… нет. Не беспокойся, я сам справлюсь. Только налей воды, оставь немного щелока, чтобы я мог соскрести с себя грязь, и я буду просто счастлив.

— Я позабочусь о любой вашей нужде, господин. Мне не хотелось бы разочаровать моего барона.

— Разочарование — словечко для любовников, а не для слуг, девочка. Ты либо угодила своему хозяину, либо нет. Мне ты угодишь, если нальешь побольше горячей воды и оставишь меня спокойно наслаждаться ею, понятно?

— Да, господин. — Клара опустила глаза.

Она зачерпнула из котла еще воды и вылила ее в ванну. Девушка затратила несколько минут, наполняя ее так, чтобы Ганс смог полностью погрузиться. Затем она ушла, и он разделся.

Ванна — это было хорошо. Месяц в дороге вынуждает тебя жить, как животное, и отмокать после этого в горячей воде — одно удовольствие. Ганс закрыл глаза, наслаждаясь ощущением ласкающего кожу тепла. Так он и пролежал, откинув голову, с закрытыми глазами, смакуя ощущение чистоты, пока вода не остыла. Тогда он намылился, окатил себя ледяной водой из последнего кувшина, смывая пену, вылез из ванны и вытерся досуха. Обернув вокруг талии влажное полотенце, он снова встал у окна, на этот раз особое внимание уделяя планировке видимой части замка и улиц внизу и примечая для себя кое-какие ориентиры — на будущее. Знание местности, которая может стать враждебным окружением, бесценно.

Повернулся он лишь на стук в дверь.

— Войди, — сказал Ганс, ожидая, что это вернулась Клара, чтобы исполнить какое-нибудь поручение.

Но дверь открыла не служанка с миндалевидными глазами.

В проеме стоял пожилой мужчина хрупкого сложения с белоснежными волосами, собранными в пучок, как у пиратов. Он опирался на посох с серебряным набалдашником. Руки его пестрели печеночными бляшками, кожа свободно болталась на немолодых костях. Старик был худ, но не слаб. А это большая разница. И Ганс мгновенно понял, кто его посетитель.

— Барон, — произнес он вместо приветствия, — вы застали меня врасплох. Я явно в невыгодном положении.

— На это я и рассчитывал, герр Ганс. У голого противника, так сказать, меньше шансов спрятать камень за пазухой.

Ясные глаза старика выдавали острый ум, управлявший этим сухим телом. Здравый рассудок — редкость в таком возрасте. Старый барон вошел в комнату, закрыл за собой дверь и осторожно опустился на твердый деревянный стул.

— Итак, перейдем сразу к делу? Мне плевать на твоего хозяина, и я не собираюсь подчиняться каждому его капризу. Я владыка своего царства. Здесь мои люди. Я забочусь о них. Твой хозяин в его холодном пустом замке в сотнях миль отсюда для меня ничто.

— Видите ли, барон Ротермейер… Могу я называть вас Хайнц? — Ганс продолжил, не дожидаясь согласия старика: — Так вот, Хайнц, ты ставишь меня в трудное положение, потому что мне на своего хозяина не плевать, а он послал меня, чтобы дать тебе шанс в течение всего этого злосчастного путешествия я горячо надеялся, что в конце пути меня будет ждать мудрый человек, а не старый дурень. Упрямство доведет тебя лишь до насильственной смерти, Хайнц. И ты это наверняка понимаешь.

Старик на стуле слегка поежился.

— Зря ты угрожаешь мне в моем собственном доме, юноша. Ты тут один. Твои грозные наемники находятся в таверне в полумиле отсюда. Меня окружают те, кто меня любит и с радостью умрет, выполняя мое повеление. А ты… никто даже не услышит твоего крика. — Ротермейер тяжело закашлялся, давясь мокротой, клокочущей у него в горле. В конце концов, он все-таки проглотил комок. — Я ясно выражаюсь?

— Более чем. — Ганс поправил полотенце. Из-за едва прикрытой наготы он чувствовал себя куда уязвимее, чем в том случае, если бы сидел, облокотившись о стол, в каком-нибудь аудиенц-зале в сердце замка. — Но, возможно, я объяснил не вполне доходчиво, Хайнц. Я живу для моего графа и точно так же с радостью умру за него. Уверен, если ты захочешь, твои люди способны выжать из меня крик. Только вот подобная перспектива не настолько пугает меня, насколько она разочарует моего графа. Полагаю, такая кончина будет для него знаком моей преданности. Он человек справедливый и могущественный. Он как никто другой подходит нашей стране и народу. Но, Хайнц, вынужден сообщить тебе, что твое упрямство перестало забавлять графа. Мне приказано предложить тебе выбор. Тот же выбор, какой граф предоставлял другим заблудшим баронам, и выбор этот достаточно прост преклони пред ним колена во время праздника на Гехаймниснахт [13] или столкнешься с его гневом. Если же поклянешься в покорности, твой жалкий мятеж будет забыт, граф это обещает. А он — человек слова, Хайнц.

13

Geheimnisnacht (нем.) — «Ночь секретов», аналог Дня всех святых.

— Этого не будет, — категорично отрезал старик.

— Жаль. Не могу ли я убедить тебя передумать? Как там говорят? Поспешишь — людей насмешишь? Да, на досуге часто раскаиваешься в решениях, принятых второпях.

От холода Ганс уже начал покрываться гусиной кожей, но не делал попытки прикрыться.

— Это решение принято давным-давно, сынок.

— И ты готовишься защищать себя от его последствий? Для того-то и нужны все эти стены?

— Что-то вроде этого, парень.

— Что ж, ты сам себя приговорил. Мне жаль тебя, Хайнц. Честно, жаль. Если ты убьешь меня, придет другой, и третий, и они будут приходить, пока Эшен не будет стерт с лица земли. Тебя не пощадят и не посмотрят на возраст. Никто не станет потакать дряхлому дурню. Неужели ты не представляешь, что делаешь с людьми, которых, как утверждаешь, любишь? Ты подписываешь им смертный приговор. Разве оно того стоит? Стоит смерти каждого, кто любит и уважает тебя? Не верю. Не могу поверить. Но ты мне поверь: продолжишь свой дешевый бунтарский спектакль — и то, что я перечислил, произойдет рано или поздно. Это лишь вопрос времени. Так что из-за тебя пострадают и другие. Граф не милосерден. Это не в его характере.

Ротермейер с трудом поднялся, опираясь на палку.

— У тебя неплохо подвешен язык для головореза, сынок. Кто ты, дрессированный грамотей фон Карштайна?

— Я не хочу, чтобы кто-то страдал чрезмерно.

— И что же такое, по-твоему, «чрезмерно»?

— Умирающие зря люди, вот что это такое, а умирать они будут неизбежно! — выпалил Ганс с неожиданной страстью в голосе.

— Лучше умереть свободным, чем стать рабом чудовища вроде Влада фон Карштайна. Ты еще не осознал этого? — Ротермейер медленно направился к двери и вдруг застыл, держась за ручку, словно ему только что пришла в голову какая-то мысль. — Кажется, нам больше не о чем говорить. Эрих, мой мажордом, накормит тебя и на закате отправит к твоим людям. Надеюсь, вы покинете Эшен еще до наступления ночи. Полагаю, вы вернетесь с войсками, чтобы сокрушить то, что ты назвал моим жалким мятежом. Если меня ждет смерть от тысячи ран, что ж, так тому и быть. Я встречусь с Ульриком в Нижнем мире с высоко поднятой головой, как жил и как погиб. — Старик упомянул имя бога всех воинов. — Как ты справедливо заметил, я старый человек. Смерть не страшит меня так, как она обычно пугает тех, кто помоложе.