Welcome to Трансильвания

— Вы говорили об этом полицейским?

— Говорил, конечно. Но они, похоже, не слишком внимательно слушали.

— Значит, сначала сообщения по электронной почте, потом — три загадочных визита. Все это вкупе с серией таинственных убийств — и доктор Брасов начал сомневаться. А потом и вовсе оказался сломленным…

— Да, это очень точное определение. Он был сломлен, именно сломлен…

— А вслед за ним сломались и вы, Кароль?

— Я… я не знаю. Наверное, так. Но что бы вы делали на моем месте?

— Не знаю. Мне бы разобраться с тем, что должно делать — на моем. Впрочем, обещаю, к этому вопросу мы еще вернемся. А пока скажите мне вот что: в окружении доктора Брасова или среди тех людей, кто так или иначе оказался втянутым в водоворот этих событий, были врачи?

— Врачи?

— Врачи. Фельдшеры. Медсестры. Словом, люди, имеющие какое-то медицинское образование.

— Вроде нет… Хотя постойте! Этот грек из экспедиции доктора Эрхарда, Костас… Не помню его фамилии. Словом, тот, что остался жив… Он же врач. Да, совершенно точно. Про него так и писали — врач экспедиции…

— Действительно…

Газетная страница, воспроизведенная на экране монитора, вдруг совершенно явственно предстала перед глазами Полины.

Ночью в Лондоне, изучая бумаги герцога Текского, она изредка отрывалась от этого занятия, для разнообразия погружаясь в Интернет.

Поисковые запросы приносили некоторые плоды, на экране компьютера мелькали короткие информационные сводки и цветные копии газетных полос.

Эта была одной из многих.

Там было фото.

И подпись под ним.

«Врач экспедиции… — далее следовало длинное, труднопроизносимое греческое имя, — единственный из членов экспедиции избежал страшной участи».

На фото запечатлен был красивый смуглый мужчина, темноволосый и синеглазый.

«Прямо рекламный красавчик», — подумала она тогда.

И еще подумала, что такой могла быть реклама табака.

Теперь она вспомнила это точно, до мельчайших подробностей.

Впрочем, подробность была только одна.

Красивый грек на фотографии курил трубку.

Вечер в Констанце

— Боже правый, но почему вы не сказали мне всего этого раньше?

Он опрокинул стопку водки.

Еще одну.

Пятую или шестую по счету.

И снова вроде бы не почувствовал вкуса.

— Вы пьете как русский…

Стивен Мур внимательно наблюдал за Костасом Катакаподисом, удобно расположившись в мягких недрах роскошного кресла.

Голубой шелк, обильно расшитый золотом, — обшивка кресел и диванов в этом небольшом салоне, как, впрочем, и прочая обстановка, дышала византийской роскошью.

Тем же златотканым шелком были обиты стены каюты.

Золото вообще доминировало в этом пространстве: массивные позолоченные канделябры, золоченая бронзовая пантера, на спине которой покоилось массивное стекло низкого овального стола. Две других, похожих на лежащую в основании стола подругу как две капли воды, настороженно замерли у стойки бара.

Картины и зеркала в массивных золоченых багетах.

Пыльный, пятнистый комбинезон Стивена Мура откровенно диссонировал с помпезным интерьером «Ахерона».

Трое других мужчин, коротающих вечер на борту яхты, вписывались в него более органично.

Костас Катакаподис, доставленный сюда прямиком из подземного плена, первым делом запросился в ванну. Возможно, он несколько пришел в себя, разомлев в ароматной пене. Но как бы там ни было, облаченный в тяжелый шелковый халат, тоже, к слову, расшитый золотом, выглядел сибаритом — под стать общей атмосфере.

Вторым был лорд Джулиан. Этот расположился в позолоченном мире с обычным небрежным изяществом.

Третьим — хозяин яхты. Человек, предпочитающий теперь называться Ахмадом аль Камалем.

Встречу, назначенную лордом Джулианом накануне вечером, он предложил перенести из сонного Бухареста на побережье Черного моря, в Констанцу.

К ее причалу накануне плавно подошла роскошная яхта, вызвав в порту изрядный переполох.

Здесь давно не видали таких надменных красавиц.

Пожалуй, что со времен покойного диктатора Чаушеску, питавшего, как известно, слабость ко всевозможным роскошным штучкам.

Плавучим — в том числе.

Надо сказать, предложение переместиться на борт яхты поначалу прозвучало довольно неуверенно. Ахмад Камаль вовсе не был уверен в том, что лорд Джулиан примет его, и ожидал отказа.

Возможно — весьма резкого.

Крутой нрав Энтони Джулиана был хорошо известен по обе стороны Атлантики.

Причем довольно широкому кругу лиц.

Тони, однако, согласился неожиданно легко:

— Неплохая идея, старина. Я, знаете ли, начинаю несколько тяготиться местным сервисом.

— В таком случае, ваша светлость, сочту за честь… — Оставим реверансы, дружище. Сказал же: совсем не прочь злоупотребить вашим гостеприимством.

Оба находились в небе, на борту легкого вертолета, когда пришло сообщение Стивена Мура.

— Поздравляю, господин Камаль. Ваш человек жив и здоров.

— Я ваш должник, лорд Джулиан. Если бы не ваши люди…

— Не люблю сослагательного наклонения. Но, полагаю, вы не будете возражать, если оба — ваш человек и мой друг, возглавлявший сегодняшнюю экспедицию, — составят нам компанию?

— Только что собирался предложить то же самое.

Так составилась эта компания.

Теперь Костас отрешенно пил водку, будто бы не чувствуя обжигающего вкуса и не хмелея.

Он все еще производил впечатление человека крайне удивленного и даже обескураженного.

На фоне этих чувств вроде бы притупилась даже радость освобождения, равносильного, по сути, спасению от неминуемой гибели в подземном плену.

И горячая признательность Стивену Муру, похоже, несколько поостыла или по крайней мере отступила на второй план.