XVII. Наваррец

Люди шли со всех сторон, и не только аристократы — много буржуа с женами и детьми, ремесленники, стряпчие, кого тут только не было.

На паперти у входа в собор десятки нищих просили милостыню, им охотно подавали — богоугодное дело. Уверен, за места в столь козырном месте среди нищих была жесточайшая конкуренция, сюда допускались лучшие из лучших — самые знатные уроды и калеки, способные вымолить лишнюю монету у сердобольных парижан.

Воскресная месса начиналась в половине десятого, оставалось всего четверть часа, когда я, наконец, увидел знакомый портшез, который старательно несли все те же двое слуг. Один — носатый и высокий, второй — помельче, но коренастый.

Не самая легкая у парней работа, надо признать. Сам портшез весил на вид не менее тридцати килограмм, а то и все пятьдесят, да пассажирка, пусть маленькая и худенькая, но еще килограмм сорок пять. Итого слуги тащили вдвоем как минимум восемьдесят кило, притом не на плечах, а держа в руках концы коромысел. Думаю, руки у них начинают буквально отваливаться уже минут через десять такой работы. Пройти же путь через весь город очень сложно, нужны постоянные остановки, чтобы слегка передохнуть.

Перед собором было не протолкнуться, поэтому слуги предусмотрительно остановились на подходе, шагов за сто до входа в собор, носатый распахнул дверцу и подал руку, помогая хозяйке выйти из кабинки.

Это была она. Я не ошибся в прошлый раз, как мне уже стало казаться. Это точно была моя незнакомка с портрета, купленного у старика. Сейчас лицо ее закрывала полупрозрачная вуаль, платье было строгим — темный бархат с жемчужной розеткой у корсажа, жемчужное же ожерелье, пара колец и серьги, поверх платья — легкая летняя пелерина с капюшоном, скрывавшим прическу девушки.

Она сделала знак слугам ждать ее чуть в стороне, сама же направилась к собору.

Я хотел рассчитать все так, чтобы перехватить ее по дороге, но внезапно заметил Пикару, который еще с тремя гвардейцами наискось пересекал площадь. Попадаться ему на глаза я не желал, поэтому спрятался за одной из карет, из которой как раз, громко дыша, выбирался толстяк в богато украшенных одеждах. Пот градом тек по его утомленному жизнью, пресыщенному лицу. Трое слуг суетливо пытались помочь, но скорее мешали друг другу, а толстяку лень было даже прикрикнуть на них, настолько ему было тяжело.

Пикара и гвардейцы ушли в сторону моста Нотр-Дам, но время я упустил. Незнакомка уже подошла к собору и зашла внутрь. Теперь придется ждать окончания мессы, прежде чем я смогу совершить вторую попытку заговорить с ней, а это не меньше часа.

Можно, конечно, зайти в собор, послушать службу и понаблюдать издали за девушкой, но как только я представил себе, что придется целый час торчать в душном зале, слушая песнопения и обязательную проповедь, тут же передумал. Лучше подожду ее снаружи, и в этот раз уже постараюсь не оплошать.

К слугам незнакомки я подходить не стал, все равно ничего из них не вытянуть, да и не с руки дворянину, пытающемуся добиться расположения дамы, начинать дело с подкупа ее людей. Хотя, наверняка, они могли бы рассказать много интересного, и не только назвать имя девушки, но и поведать за скромное вознаграждение многочисленные подробности о ее жизни. Жаль, что рядом сейчас нет Перпонше, вот его бы я точно отправил в разведку.

А не прогуляться ли мне в ближайший кабак, да не переждать ли там этот час?

Я уже собрался было так и сделать, когда внезапно заметил еще одно знакомое лицо. Граф Рошфор, прикрытый плащом и в широкополой шляпе, почти скрывавшей лицо, вышел из-за угла собора и быстрым шагом достиг входа.

Любопытно! Этому-то что здесь надо?

И практически сразу к собору подъехал кортеж, состоящий из богато украшенной золотом кареты, место которой было скорее в музее, чем на улице, и пары десятков всадников.

Из кареты вылез высокий мужчина с тонкими чертами лица, подкрученными усиками, томным и в то же время пустым взглядом. За ним выбрались две дамы с белыми, накрахмаленными лицами. Всадники спешились и выстроились в подобие коридора, отгораживая от важного мужчины прочих людей на площади. К ним присоединились слуги в ливреях, до этого ожидавшие прибытие хозяина в сторонке.

Я не видел его прежде, но догадался, кто передо мной. Гастон Орлеанский, он же герцог Анжуйский, герцог Шартрский, герцог Аласонский и граф Блуа. Месье. Один из главных заговорщиков.

Гастон и две дамы проследовали к собору, с ними же зашли четыре человека охраны. Все прочие остались дожидаться на площади.

Пожалуй, я все же пренебрегу своей нелюбовью к церковным церемониям и загляну внутрь, больно уж любопытная компания там собралась!

Недолго думая, я прошел к входу, у которого два крепких человека в церковных одеяниях осуществляли фейс-контроль. По мне они мазнули долгими взглядами, но проход не перекрыли, и я ступил под своды величайшего и известнейшего в мире собора. Вот только торжественность момента я не оценил, меня гораздо больше занимали пришедшие на мессу гости.

И только я зашел внутрь, как церковный хор громко запел вступительный гимн. Месса началась.

Глава 11

Изнутри собор выглядел немного иначе, чем я его помнил по двадцать первому веку. Не было органа, который установят лишь через сто лет. А впереди, у алтаря имелась высокая поперечная каменная ограда, которая скрывала аристократов, пришедших послушать мессу, от глаз простого народа, коих, кстати, было много — собор вмещал в себя до девяти тысяч посетителей, и, хотя, сейчас тут собралось гораздо меньше людей, все же было довольно тесно, особенно в задних рядах, где все толпились, отдавливая друг другу ноги, и негромко переругивались.

От горожан пахло чесноком и кислым вином, плюс вездесущий запах навоза — и все в сумме создавало впечатляющий аромат.

Ни герцога Орлеанского, ни графа Рошфора, ни других важных персон со своего места я не видел — пришлось пробиваться вперед сквозь человеческое море, буквально локтями расталкивая собравшихся.

— Смотри, куда прешь! — здоровенный мужик попытался схватить меня за плечо, уж больно бесцеремонно я его отпихнул, но резкий удар локтем в солнечное сплетение заставил его отшатнуться и судорожно хватать ртом воздух. Ничего, отдышится.

Собор поражал свои величием — умели же люди строить! Каждый раз, когда я видел подобные артефакты древности, у меня возникал лишь один вопрос — как? Без строительных кранов и техники, без нынешней архитектурной школы с миллионами чертежей — и выдавать такие объекты.

Главный неф собора достигал сто тридцати метров в длину, а его высота — тридцати пяти метров.

Сквозь витражи XIII века, представляющие Богоматерь и персонажей Ветхого Завета, пробивалось яркое июльское солнце, играя всем спектром цвета и освещая лица пришедших на службу людей, делая их интереснее, значительнее.