Я, ангел

Усевшись со скрещёнными ногами на подушку, Дэгс выдохнул, отбрасывая странность того, что он делал это перед ней, и изо всех сил стараясь не смущаться.

Опустошив свой разум, насколько это возможно…

Он закрыл глаза.

Его до сих пор удивляло, как это происходило.

Как быстро это происходило.

Обычно он сидел несколько секунд, настраиваясь, готовясь в некой неопределённой, почти бессознательной манере, и только потом отпускал себя. Он не делал так в этот раз — наверное, потому что Феникс заставляла его нервничать.

А может, он просто вымотался, практически не спал и почти двадцать четыре часа функционировал на одном адреналине.

Дэгс закрыл глаза.

Он выразил легчайший толчок намерения о том, чего он хотел. Это был едва ощутимый тычок, буквально шёпот того, что он делал с сине-зелёным пламенем, чтобы помочь себе в физическом мире.

Это ощущалось так, будто он самую капельку разжал кулак на своём разуме, а потом послал едва уловимое намерение о том, куда он хотел отправиться.

Он выстрелил вверх как ракета.

Не своим телом.

Ну… не физическим телом.

Это ощущалось так, будто его выдернули из тела через макушку. Он пронёсся по узкой линии света до самого неба, двигаясь так быстро, что ничего не видел вокруг в момент перехода.

Ландшафт, небо, вид — всё размылось.

Одна лишь скорость до сих пор удивляла его, хоть он и делал это уже столько лет. Это удивление обладало квази-физиологическим свойством, словно его тело и нутро среагировали на первый скачок на очень больших американских горках. Это определённо ощущалось как американские горки, а не как какое-то нежное парящее чувство, описываемое многими людьми на курсах медитации, на которые он затащил себя после Изменения.

Он пришёл в поисках ответов, а ушёл, чувствуя себя ещё более отчуждённым.

То, что описывало большинство, вообще не походило на ощущения Дэгса.

То, что он испытывал, напоминало прыжок с тарзанки, только в обратном направлении.

Всё это проносилось в его разуме, пока он устремлялся прямиком вверх, покинув своё тело так быстро, что не сразу адаптировался к отсутствию воздуха, отсутствию дыхания, сердцебиения и в целом «живости».

Он находился в том другом месте.

Оно никогда не выглядело одинаковым.

Дэгс понятия не имел, кто рисовал картины, появлявшиеся на том холсте — то ли это делал его разум, передавая ему информацию из подсознательной части психики, то ли изображения приходили из другого места… от чего-то другого.

Или, чёрт возьми, от кого-то другого.

Он знал лишь, что каждый раз всё было иным.

На сей раз он парил в насыщенно-синем море.

Был ясный день, похожий на то небо, на которое он смотрел снизу, с крыши отеля «Рузвельт». Теперь всё ощущалось скорее так, будто он смотрел на небо изнутри или сверху. Он скользил сквозь облака… а может, облака скользили сквозь него. Он поднимался выше, пока не стал парить над Голливудом.

Он осознал, что смотрит на Знак Голливуда.

Он попытался посмотреть обратно, на отель «Рузвельт», на Феникс, сидевшую там и пившую вино из тонкостенного бокала, скрестив ноги на шезлонге, пока тело Дэгса сидело на крыше… но всё это было уже слишком далеко.

Он покосился вниз, разглядывая высокие белые буквы. Они выглядели странно покосившимися и узкими, если смотреть прямо сверху.

Его взгляд блуждал по искажённым холмам, задержался на скоплении деревьев примерно в девяноста метрах ниже букв.

Затем он увидел это. Он увидел то, что кто-то или что-то хотело ему показать.

Он увидел свет.

Не солнечный свет. Даже не искусственный свет, созданный рукой человека.

Свет, который он видел, жил под землёй. Он больше напоминал те похожие на молнию разряды, исходившие из самого Дэгса, то сине-зелёное свечение, вырывавшееся из его груди, рук и ладоней, и да, из крыльев, когда те расправлялись за плечами, если он переставал их активно сдерживать. Дэгс понятия не имел, что это за свет, что он означал, как он его генерировал.

Свет под землёй не был сине-зелёным.

Он был насыщенным, тёмным, кроваво-красным.

Он пульсировал, будто кто-то перерезал артерию внутри Земли.

Это не казалось правильным. Один лишь взгляд на это вызывал у Дэгса тошноту. Что-то в нём ощущалось гнилым, извращённым. В красноте пролегали чёрные нити, бурлившие прямо под коркой, источавшие густое, маслянистое чёрно-серое облако.

Красный свет не походил на лаву.

И кровь он тоже не напоминал.

Чёрный дёготь не выглядел как дым. Он был скомканным, волокнистым, как вытянутые мёртвые сухожилия трупа; это нечто парило и скользило по небу, будто пыталось найти, за что можно уцепиться и обвиться.

Чем дольше Дэгс смотрел на это, тем сильнее у него болел живот.

Это не была дыра в Земле.

Это скорее напоминало нарыв на коже Земли, нагноившуюся язву, сочившуюся теми вещами, которые Земля не хотела держать в себе. Чем бы ни были эти вещи, они вплетались в атмосферу верхней Земли и скользили по почве.

Дэгс хотел знать больше.

Что это такое, чёрт возьми? Это всегда там было?

В некой странной манере это могло объяснить некоторые вещи о Голливуде.

Он осмотрел синее небо, относительно чистый и негнилой воздух над покатыми холмами Гриффит-парка. Он поискал своего деда, кого-либо, кто мог ему ответить.

«Что мне с этим делать? — послал он в ту тишину. — Как мне это прекратить?»

Никто не ответил.

Дэгс продолжал слушать, какая-то часть его разума силилась расслышать, найти хоть какую-нибудь помощь. Он согласился бы на что угодно — на любую крошку, намёк, загадку, знак, что делать дальше, как остановить эту штуку, чем бы она ни была.

Он ничего не услышал.

Он ничего не получил.

Дэгс открыл глаза.

Он осознал, что смотрит на те же Голливудские Холмы.

Он сидел там со скрещёнными ногами, прямо под выключенной неоновой вывеской отеля «Рузвельт». Его глаза посмотрели мимо края крыши, мимо Голливудского Бульвара, остановившись на белом Знаке Голливуда на склоне горы, видневшегося под тёмно-синим безоблачным небом.

Джейсон Тиг побывал там в последний день перед тем, как похерить свою жизнь.

Он сказал Стэну Форестеру, что пошёл на встречу с кем-то.