Я болею за «Спартак»

В конце тайма, сместившись на правый край, Пайчадзе обвел левого полузащитника, опытного, неутомимого работягу Леуту и помчался вдоль боковой линии. Правый крайний, быстрый, верткий Джеджелава, тотчас же занял место в центре поля и стал продвигаться на одном с Пайчадзе уровне к голу «Спартака». Рядом с ним бежал Андрей Старостин. Пайчадзе обвел крайнего защитника. Теперь Старостин стоял перед почти неразрешимой задачей: Пайчадзе мог сам пройти с мячом к голу — надо было преградить ему дорогу. Пайчадзе мог передать мяч Джеджелаве — надо было перехватить передачу. И как это всегда бывает в футболе — решение надо было принять в доли секунды. Именно в доли секунды принял решение... но не Старостин, а Пайчадзе. Оттянув на себя Андрея, он не стал обводить его, а послал мяч Джеджелаве. В отчаянном шпагате Старостин все же перехватил мяч и... срезал его в свои ворота. Это было слишком неожиданно даже для Жмелькова. Мяч медленно вкатился в гол у самой стойки. Честь тбилисцев была спасена, они ушли от «сухой», но от поражения не ушли.

После перерыва ничего не изменилось. По-прежнему спартаковцам все удавалось — 4:1, 5:1, 6:1. С таким счетом кончилась игра. Темпераментные тбилисские зрители, страстно болеющие за своих, на этот раз воздали должное победителям.

Действительно ли счет 6:1 отражал соотношение сил игравших в этот день команд? Ни в какой мере: на поле были противники почти равной силы. Капризная фортуна кожаного мяча сопутствовала на этот раз «Спартаку» и повернулась спиной к тбилисцам. Быть может, первые минуты встречи, когда Жмельков спас два «мертвых» мяча, сыграли решающую роль...

...На следующий год мне пришлось снова побывать в Тбилиси: там проходил второй всесоюзный тренерский сбор, и я опять читал на нем курс футбольной тактики.

В теории тактическое перевооружение футбола шло полным ходом. А вот проверить его результаты на практике во встречах с сильными зарубежными командами нельзя было: уже пылала Европа в огне мировой войны, уже лежала в развалинах Варшава, уже капитулировала вишистская Франция, уже дрались с немцами в горах югославские партизаны, уже поворачивали фашистские орды на восток, к границам Советского Союза.

Розыгрыш первенства СССР прервался в 1941 году в самом разгаре. Последнее соревнование состоялось через две недели после начала войны. Трибуны были наполовину пусты. Многие из моих товарищей, спортивных журналистов, были уже в военной форме. Они пришли на стадион, чтобы перед отъездом на фронт еще раз встретиться друг с другом в ложе прессы. Впервые наблюдал я за игрой рассеянно, без увлечения; мысли были далеко...

А еще через две недели мы с женой, диктором Всесоюзного радиокомитета Валентиной Соловьевой, стояли ночью на крыше нашего шестиэтажного дома. Где-то рядом оглушительно стучал пулемет, и трассирующие пули пестрыми лентами тянулись в небо, к фашистским самолетам, в тревожных лучах прожекторов, похожих на больших белых бабочек. Над городом, превращая ночь в день, зонтами повисали немецкие ракеты, на крыши сыпались зажигательные бомбы, в двухэтажном флигеле рядом с нашим двором занимался пожар.

Налет стихал, фашистские самолеты уходили курсом на запад, догорали в небе осветительные ракеты. И затем, как финальный аккорд, раздался где-то неподалеку тяжелый, потрясший землю взрыв.

Крыша заходила у нас под ногами, над соседними домами поднялся к небу и стал медленно оседать, принимая грибовидную форму, огромный столб земли: первая фугаска...

Затем все стихло. В неожиданной, неправдоподобной тишине раздался спокойный голос диктора: «Опасность воздушного налета миновала: отбой... Опасность воздушного налета миновала: отбой». Кое-где догорали пожары.

Бомбежки, бомбежки, бомбежки... Воздушные бои на подступах к Москве, привязные аэростаты в небе над городом. Слышен далекий гул канонады, московские заставы ощетинились противотанковыми надолбами. Москва сурова, спокойна, готова к отпору. Немцы в Можайске, в Воскресенске, фашистские танки в Химках... Слухи о легендарной дивизии Панфилова, обороняющей подступы к столице... И, наконец, восьмое декабря: Москва ликует, на всех улицах расклеены сообщения о разгроме немцев. Фашистские орды, бросая технику, откатываются назад: блицкриг сорвался...

Как писателю мне часто приходится выезжать в воинские части, в окрестности Москвы, в зону пустыни. Безлюдные деревни, кирпичные трубы, торчащие из остатков обгорелых изб...

Потом в моей жизни наступил период, связанный с теми нарушениями социалистической законности, которые допускались во времена культа личности.

14

В далекой Кзыл-Орде. — Снова «Спартак» — «Динамо». — Большой футбол в Алма-Ате. — Юбилейный номер журнала «Спортивные игры». — «На «Форо Италико» в Риме». — Есть в этом и моя доля.

И вот я в Кзыл-Орде. Жизнь надо начинать заново. Через три месяца Валентина прерывает свое молчание, и я узнаю, что она решила связать свою жизнь с другим человеком.

Хорошо, что к этому времени я уже не одинок: уже почти три месяца я работаю заведующим отдела подписных изданий местного книготорга. Врачи, инженеры, педагоги, бухгалтера, студенты, рабочие подходят к моему прилавку и выбирают очередные тома Пушкина, Лермонтова, Шолохова, Шекспира, Бальзака. И вскоре среди подписчиков у меня появляются друзья, радостно приветствуют меня при встрече на улице:

— А не пришел ли пятый том Паустовского?

Проходит еще несколько месяцев, и я встречаю женщину, такую же одинокую, как и я, и она становится моей женой и другом...

А футбол?

Апрель подходил к концу, приближался первомайский праздник. Утром я шел на работу и неожиданно увидел афишу:

ФУТБОЛ

«Спартак» — «Локомотив»

«Обувная фабрика» — «Динамо»

Открытие летнего сезона.

Оказывается, и в Кзыл-Орде есть. «Спартак», «Динамо» и «Локомотив».

И вот я уже сижу в верхнем ряду на стадионе кзыл-ординского «Локомотива»: правда не в тридцать третьем, как на «Динамо» в Москве, а просто в третьем — больше рядов нет, и не на бетонной трибуне, а на деревянной скамейке. И среди игроков я не вижу прославленных мастеров нашего футбола. И все же это — футбол. И худенький мальчонка-кореец в сдвинутой на затылок кепке, сидящий передо мной и страстно болеющий за «Спартак», — все одиннадцать игроков этой команды его земляки, — чем он хуже искушенных московских болельщиков?

Я наблюдаю за игрой. У «Спартака» неплохое нападение, слаженное, с хорошей распасовкой, сильными неожиданными ударами по воротам, у «Локомотива» — надежная защита. В ней выделяется центральный защитник, рослый, хорошо сложенный; он играет умно и расчетливо, ведет за собой всю команду. Узнаю его фамилию — Дмитриев. Уже есть, за кого «болеть», а без этого нет футбола.

После матчей прихожу домой, беру лист бумаги, расчерчиваю таблицу розыгрыша, заношу в нее результаты двух встреч: две единицы, двойку и ноль. Много таких заполненных таблиц лежат у меня в ящике письменного стола в Москве.