Я боюсь своего ребёнка. Материнство от ада до умиления
Шрифт:
Кормление – настоящий ад
Когда спасительные две недели с мужем закончились, то началась ещё одна странность. Я испытывала нечеловеческую боль, прикладывая малыша к груди. Как бы объяснить? Когда наживую удаляют нерв или анестезия не подействовала, и всё чувствуешь. Пожалуй, похожи ощущения.
Я упиралась ногами в кровать или маму, вздыхала в предвкушении, сжимала зубами полотенце и прикладывала Кирилла к груди. Чаще всего кричала от боли несколько минут, пока он вытягивал излишек молока, а потом, обессиленная, падала на подушку. Становилось легче, и малыш сосал молоко
Единственная версия на тот момент, отчего это происходило – неправильное прикладывание. Тогда я воспользовалась помощью специалиста по Грудному Вскармливанию. По объявлению нашла моя подруга и прислала мне в качестве подарка. Пришла какая-то неряшливая девочка с грязными обкусанными ногтями в порванных колготках и начала мне читать лекцию о правильном прикладывании.
Я вспоминаю этот момент, и мне хочется вернуться в прошлое, чтобы размазать эту девочку по стене! Ну, может, помягче немного. Рассказать ей о «правильном» прикладывании и её лекциях. Выгнать из квартиры и оставить гневный отзыв по поводу её работы. Но тогда я рыдала и винила себя, что не могу ПРАВИЛЬНО прикладывать собственного ребёнка к собственной груди…
Тогда же проявилась особенность моего сына, которая есть у него до сих пор: он невероятно МЕДЛЕННО ест! Совмещая еду и всё остальное, он и сейчас тратит на этот процесс не менее 30–40 минут. Поговорить, почесаться, услужливо открыть холодильник, подать игрушку малышу, узнать у папы, как у него прошёл день, упасть с табуретки, поорать, утешиться в объятьях мамы – это лишь неполный список того, что Кирилл успевает сделать за ужин. И сейчас я понимаю, что началось всё с рождения: на груди он играл, засыпал, просыпался и пр. При этом некоторым детям достаточно 10–15 минут, чтобы насытиться; Кирилл же мог лежать на груди около часа.
А я чувствовала себя привязанной к кровати, к ребёнку. Казалось, что проходила вечность с момента прикладывания до того, как он добровольно отлипал от груди. Мне было невероятно тяжело лежать в кровати по часу-полтора, и я пыталась отнять грудь, как только Кирилл задрёмывал. Перекладывала в кроватку, и он тут же просыпался с плачем. Снова прикладывала к груди, порой переживая ту самую боль. Засыпать с младенцем на груди я не могла. Тут была и боязнь, что я его придавлю, и ощущение дискомфорта от шевеления малыша.
Мне казалось, что Кирилл сосёт грудь непрестанно. Будто весь день я только и делаю, что лежу в кровати. И тогда я стала записывать наши кормления. Почему тогда я не воспользовалась специальным приложением на телефоне – отдельный вопрос. Мне пришёл на помощь блокнот:
Л – 12:00–12:30
П – 12:45–13:20
Л – 14:00–14:40
Примерно так выглядели мои записи. День на третий я взвыла от осознания того, насколько часто даю грудь Кириллу, как долго он на ней висит.
А ещё было непонятно, как чередовать груди. Я начиталась много советов, например, использовать браслет и перемещать его с одной руки на другую. Но сложность была в том, что через несколько часов этого постоянного перемещения от груди к груди я запуталась. Браслет остался на той руке, с какой стороны я кормила? Или на той стороне, какую грудь сейчас следует дать?
Печальные дни и месяцы: блокнот, боль, браслеты, привязь к кровати и полное ощущение своей непригодности в качестве матери. Грудное
вскармливание по моему чёткому убеждению было главным критерием высокой оценки.Осознание из настоящего.
Странные выводы, высокие требования – всё это мешает получать удовольствие от ГВ. Вместо того, чтобы настраивать этот процесс, некоторые женщины думают о правильном прикладывании и оценках. Здесь нет правильного и неправильного. Главное – ты и малыш!
Я боюсь своего ребёнка!
Когда муж вышел на работу, выяснилось ещё одно обстоятельство. Как только закрывалась входная дверь: за мамой или мужем – я оставалась наедине с Кириллом. И меня накрывало волной страха. Вот вспомни, чего ты боишься больше всего на свете: высоты, темноты, выступления перед публикой, пауков, мышей или одиночества? Мне кажется, все эти фобии нападали на меня одновременно. Маленькое четырёхкилограммовое существо вводило меня в такое состояние ужаса, от которого липкий пот покрывал всё тело даже в мороз.
Я не чувствовала голода, усталости – не чувствовала себя, пожалуй. Весь мой мир сужался до кроватки, в которой лежал и мирно посапывал маленький ребёнок. Я ходила на цыпочках рядом и думала об одном: «Лишь бы не заплакал. Лишь бы не заплакал…» Как только Кирилл начинал шевелиться, я судорожно перебирала в голове, что делать?
– Кормить? Менять пелёнку? Греметь игрушками? Качать кроватку?
Элементарная мысль «взять на руки и приласкать» даже не приходила мне в голову. Мне было очень страшно. Мысли о груди я гнала прочь – каждый раз я испытывала ту самую тянущую боль.
И если малыш всё-таки начинал кричать, я впадала в какое-то исступление и порой просто убегала из комнаты. Затыкала уши, пряталась в подушку, иногда пыталась скрыться в ванной и заглушить крик журчанием воды – ничего не помогало. Я слышала его крик, даже уходя из квартиры.
Но когда крик становился чуть тише, то ко мне неизменно приходило осознание, что я – мама этого плачущего существа, и никто, кроме меня к нему не придёт. Будто невидимая нить тянула меня к нему. Я не могла уйти далеко, не могла его бросить.
– Он – маленький, ты – большая. Он не может справиться без тебя! – словно мантру повторяла я эти слова.
Это, как правило, помогало, и я возвращалась к Кирюше. Если удавалось быстро его успокоить, то я даже не радовалась, потому что всё время думала о следующем крике. Если же малыш продолжал плакать, то состояние паники возвращалось, и я начинала кричать сама. Это помогало мне заглушить его жуткий крик и выпустить напряжение. Как правило, когда я позволяла себе прокричаться, то ребёнок сразу же успокаивался. И потом меня накрывало чувство вины. Я считала себя ужасной матерью, которая не может справиться, да ещё и кричит на ребёнка.
Накормив и уложив после этого Кирилла, я часто уходила на балкон и там давала волю эмоциям. Я кричала, плакала и била табуретку об пол. А потом открывала окно и смотрела вниз. Мне хотелось выпрыгнуть с восьмого этажа, потому что я не видела выхода из этой ситуации. Это повторялось практически каждый день, когда мама не приезжала.
Я была одна, меня никто не понимал, на помощь в течение дня я не могла рассчитывать, а сама не справлялась. Я тонула в беспомощности, боли и чувстве вины.