Я бриллианты меряю горстями
Шрифт:
В душе снова просветлело, и Бодя, с трепетом лелея этот просвет, решительно взялся за ключ зажигания. Еще не было восьми часов вечера. На такой машине он долетит до Костина за час, и еще останется время, чтобы купить разносолов, вареников с картошкой, шпига по-казацки, водки. «Машину мы продадим, а деньги поделим поровну, – думал Бодя, выруливая на шоссе. – А в село поеду поездом. Подумаешь – «Фольксваген»! Да для моих сельчан что «Фольксваген», что «Жигули» – один хрен никто ничего не понимает!»
Он очень радовался тому, что такое умное решение вовремя пришло ему в голову,
Вдруг он почувствовал, как сзади накатывает что-то тяжелое и агрессивное. Зеркало заднего вида вспыхнуло ослепительным фонарем. Бодя повернул голову и увидел, как справа его обгоняет матовый от грязи джип «Чероки» с горящими фарами на бампере и рядом прожекторов на крыше.
«Крутые! – с неприязнью подумал Бодя, прижимая машину к левому краю дороги. – Хозяева жизни, черт бы вас подрал!»
Поравнявшись с «Фольксвагеном», джип сбавил скорость и поехал вровень. Боковое стекло опустилось, и оттуда показался ствол автомата – это было последнее, что Бодя успел увидеть. Длинная очередь прошила борта машины, превратила в крошку стекла, изрешетила бензобак. «Фольксваген» вспыхнул, как спичечный коробок, и горящим болидом полетел в кювет. Джип тотчас притормозил, свернул на лесную дорогу и скрылся за деревьями.
Глава 16
Назарова провела его через проходную и поднялась с ним на второй этаж, где была кафедра.
– Как тихо, – шепотом сказал Гера, рассматривая портреты на стенах.
– Я люблю оставаться здесь после работы, – ответила Назарова. – Когда уже ни преподавателей, ни слушателей, ни звонков. И пахнет мастикой, и по коридорам летает эхо от шагов…
Она остановилась и открыла дверь аудитории.
– Это класс истории российской государственности, – сказала она и поднялась на кафедру.
– Послушай, – негромко сказал Гера, садясь за стол. – Мне проще представить тебя в постели, чем за трибуной.
– Наверное, это не так плохо, – после некоторой паузы ответила Назарова.
Она почти вплотную приблизилась к Гере, так что ее бедра оказались напротив его лица.
– Не думай о Боде плохо, – сказала она. – Он был так взволнован и счастлив, что забыл проститься с тобой и немедля поехал в Харьков.
– Я так и подумал, – ответил Гера.
– Слушай меня, мой мальчик, – сказала она, обхватывая его пылающие щеки ладонями. – Дрянная девчонка, с которой ты спутался, будет говорить тебе лестные слова, затаскивать в постель, ласкать, целовать и облизывать, как сахарного петушка. И все для того, чтобы выйти за тебя замуж.
– А зачем ей за меня выходить? Кто я такой? Ни кола, ни двора, ни денег.
– Ошибаешься! – Назарова опустила руки и стала ходить по паркету от окна к двери. – Тот, убогенький молодой человек…
Бывший жених твоей шлюшки… как его? Влас, кажется?– Влас, – подтвердил Гера.
– Вот на его чувствах мы и сыграем. У него есть козырь, который сделает тебя богатым. Но этот козырь он выложит тогда, когда поймет, что теряет Дину окончательно и бесповоротно.
– Я тебя не понимаю.
– Два года они занимались поставкой дорогих иномарок моему мужу, – ответила Назарова. – Он неплохо платил им. Где эти деньги? Почему ни убогенький, ни твоя шлюшка не испарились? Почему вьются вокруг тебя, как пчелы над арбузным хранилищем? Зачем им нужен был твой паспорт? Не догадываешься?
– Нет.
Назарова не стала ничего больше объяснять. Как преподаватель, она выдохлась, устала, тем более что рабочий день давно закончился.
– Сколько тебе? – спросила она, стоя к нему спиной.
– Двадцать пять.
– Двадцать пять, – повторила она. – На десять лет ты младше меня.
– Ну и что! – категорически возразил Гера. – Мне это, можно сказать…
– Я продала все, что выбила у Лемешева, и собираюсь уехать во Флориду к сестре, – неожиданно сказала Назарова. – Павел Сергеевич не оставит меня в покое. Он вместе со своими труподелами будет жужжать вокруг меня, как навозная муха.
Она сделала паузу и, глядя прямо в глаза Гере, спросила:
– Поедешь со мной? Если да, то для начала ты должен жениться на Дине и стать богатым.
– Здравствуй, Юрий Александрович, здравствуй, дорогой! – обрадовался Фризов, услышав в трубке знакомый приятный голос. – Я думал, ты в отпуске, где-нибудь на Канарах или Мальдивах.
– Я уже третий год без отпуска, Герман. Работы выше крыши, – ответил Юрий Александрович. – Как твоя газета?
– Неважно, – сознался Фризов и чмокнул губами. – На прошлой неделе семь тысяч отпечатали, на этой, боюсь, придется ограничиться пятью. В Москве плохо покупают, в регионах тем более. Лето, народ в отпусках и на дачах.
– Понятно. Но не у тебя одного такие проблемы… Хочу тебя обрадовать. Я начинаю запись очередной «Исповеди» и намерен воткнуть на десять секунд рекламу твоей газеты.
У Фризова даже дыхание сперло. Он переложил трубку к другому уху и, заикаясь, громко сказал:
– Алло! Юрий Александрович! Ты меня слышишь?.. Это так здорово, это будет так кстати, что ты даже не представляешь! По гроб буду обязан! Даже не знаю, как тебя отблагодарить! Реклама по центральному телевидению, да еще в лучшее время! Ну, я очень, очень рад!.. Послушай, Юрий Александрович, это ж значит, надо срочно готовить ролик?
– Не переживай, я все возьму на себя.
– Ну ты меня осчастливил! Ну сделал подарок! В ближайших номерах я полосу отдаю под «Исповедь»! Лучшие перья кину…
– Нет, Герман, мне надо другое, – перебил Юрий Александрович.
– Да, да! – с готовностью ответил Фризов. – Все, что скажешь…
– У тебя работает Дина Стеблина.
– Есть такая. В спецкоры недавно ее перевел.
– Отправь ее в Чечню.
Фризов раскрыл рот и несколько мгновений силился издать хоть какой-нибудь звук.