Я буду рядом

Как-то раз я обнаружила дорогу к студенческому городку, огибающую туннель, и теперь путь на занятия доставлял мне огромное удовольствие. Однажды утром я снова дошла до туннеля. Не зная, как обойти его, я огляделась и заметила сбоку лестницу. Я поднялась по ступенькам и наверху обнаружила тропинку к маленькой деревушке, раскинувшейся на крыше туннеля. Узкая петляющая тропинка взбиралась на холм над туннелем и убегала к деревеньке со старыми домиками с черепичными крышами. Отсюда можно было всего за пару минут добраться до студенческого городка на автобусе, но, если идти пешком над туннелем, мне понадобилось бы добрых двадцать минут. Когда я поднялась наверх и пошла по дороге, впереди меня ждали новые лестницы.

В деревеньке над туннелем передо мной открылась картина, какой я не видела в городе. На высокой дымовой трубе из красного кирпича красовались большие белые буквы – «Баня». Ворота домиков, где продавались разнообразные глиняные горшки, были распахнуты настежь, и я даже заметила вывеску «Библиотека общественных наук». На пустом участке возвышался мирт, похожий на тот, что рос на маминой могиле. Но это дерево, судя по всему, было гораздо старше – его ствол оказался толще, а ветки раскинулись гораздо шире, чем у маминого мирта. Дорога превратилась в тропинку, настолько узкую, что мне пришлось отступить в сторону, когда навстречу мне попались две смешливые девчонки с рюкзаками. Здесь жизнь текла гораздо размереннее и спокойнее, деревенских жителей не интересовали те, кто жил внизу. Я украдкой заглянула за стену, достающую мне до плеча, и заметила ломтики дайкона, разложенные на круглом соломенном подносе для сушения. Ярко-красные перчики чили свисали с вьющихся стеблей, посаженных ровными рядами в голубом пластиковом ящике. Перед чьим-то домом я даже увидела цветочный горшок с ранними хризантемами. В одном переулке я наткнулась на длинный деревянный настил между двумя домами, на нем пожилые женщины месили тесто и шинковали что-то вроде тыквы. Когда я проходила мимо, они вдруг резко отвлеклись от своего занятия и уставились на меня так, будто перед ними появился инопланетянин. В первый раз в незнакомой деревеньке над туннелем я шла очень медленно, чтобы все хорошо запомнить.

Очень скоро я настолько привыкла, что могла пройти из одного конца деревни в другой всего за десять минут. А позже, даже не гуляя по деревушке, я мысленно часто в нее возвращалась. Когда шел дождь, я вспоминала соломенный поднос с ломтиками овощей, сушившихся на стене, и беспокоилась, убрали ли его в дом. Мне даже понравилось здороваться со встреченными на улице девочками. Я опускала голову, завидев мужчину, перемешивающего бетон. Он снимал рубашку, и его тело лоснилось от пота, а вздувшиеся мышцы свидетельствовали о тяжелой работе. Я обнаружила: если потрачу лишние пять минут и пойду в обход по пути домой, то могу выйти на улицу, где полно букинистических магазинов. Чтобы попасть на эту улицу, мне надо было перейти по подземному переходу и обойти бейсбольное поле, но меня это не останавливало. Я заходила в магазинчики, разглядывала старые книги в огромных стопках, опускалась на корточки, чтобы прочитать названия книг в самом низу стопки. К тому времени, как я обнаружила эту улицу, чувство заброшенности с момента моего возвращения в город, ощущение побега из дома и скитаний по незнакомым местам понемногу начали отступать.

В течение почти трех недель, когда я исследовала разные дороги от моего дома до учебного корпуса, я ни разу не видела Миру. Мен Сё я тоже не видела нигде, кроме лекций профессора Юна. Каждый раз, заходя в аудиторию, я первым делом проверяла, здесь ли он. Юноша всегда сидел один на том же месте, что и в первый день занятий вместе с Миру. Всегда там. В конце лекций я украдкой бросала на него взгляд, но его уже не было в аудитории. Иногда во время прогулок я так глубоко погружалась в размышления о нем и о Миру, что абсолютно забывала, где нахожусь.

Я не понимала, почему не могу выбросить Миру из головы. Она всецело завладела моим сердцем. Когда заканчивалась лекция профессора Юна, я ломала голову, где же мог быть Мен Сё, и бродила по зданию в поисках его. Я не знала, что сказать ему, но все равно продолжала искать. В конце концов я уже не знала, кто больше меня интересует, он или Миру.

Наконец настал день, когда профессор Юн раздал листки рукописи, которую он составил, а я напечатала. Но в тот день даже Мен Сё не пришел на лекцию. Профессор Юн выложил стопку бумаг на кафедру, чтобы каждый мог взять свой экземпляр при выходе из аудитории. Я долго смотрела на напечатанные черные буквы рукописи, затем взяла еще две копии и положила в сумку. В тот момент я думала о нем и о Миру. Когда профессор Юн объявил, что это я напечатала рукопись, я машинально бросила взгляд на то место, где Мен Сё обычно сидел. Однако его там не оказалось. Мне стало обидно, что он не слышал, как профессор Юн сообщил, что это я напечатала рукопись. И хотя это и небольшая заслуга, мне было приятно смотреть на плоды своего труда. На обложке законченной рукописи я увидела слова «Мы дышим». Профессор Юн написал их от руки. Я поняла, что это название книги.

«Мы не должны писать ни одного предложения, которое могло бы послужить насилию».

Так начиналась книга «Мы дышим».

В тот момент, когда достала рукопись из конверта и прочитала первое предложение, я вдруг невольно распрямила спину. Я печатала это предложение снова и снова, столько раз, сколько прожила на этом свете, каждый раз вставляя чистый лист бумаги. Я так глубоко погрузилась в это занятие, что вдруг поняла: я уже не та девушка, которая принесла рукопись в эту комнату. Критические отзывы на стихи и рассказы, подобранные профессором Юном, заполняли белые листы бумаги. Я начала улавливать смысл его слов, когда он сказал, что не хотел бы меня сильно утруждать, но, вероятно, это поможет мне. Тексты на записках, приклеенных к страницам, были приложениями. Заметки на полях и дополняющие рассказы были отмечены желтыми самоклеющимися листочками со стрелками, указывающими, в какое именно место в рукописи надо их поместить. Попадались даже стихи, неразборчиво переписанные от руки, и я поняла – мне придется самостоятельно искать их в книгах.

На следующий день я отправилась в магазин, где можно было взять напрокат пишущую машинку. Я приметила этот магазинчик по пути в книжную лавку на улице Чонно. Кратчайший срок проката – месяц. Я взяла машинку и отправилась к автобусу.

Как и этот день, после случались такие дни в моей жизни, когда я сломя голову врывалась в свою комнату и торопливо садилась за пишущую машинку печатать рукопись профессора Юна. Когда меня охватывало это непреодолимое стремление, я не могла потратить лишние десять минут для того, чтобы пройти через деревушку над туннелем, или пять минут, чтобы дойти до дома по улице с букинистическими магазинчиками. Я и опомниться не успевала, как оказывалась в автобусе.

Поначалу меня раздражали собственные опечатки, стоило мне ошибиться хоть раз, как я тут же вставляла чистый лист бумаги и принималась печатать заново. Но спустя некоторое время я стала замазывать опечатки специальной жидкостью. Печатая одну страницу за другой, я постепенно начала лучше разбирать почерк профессора Юна. Сначала мне приходилось ломать голову, что же за буква или слово передо мной, и я помечала страницу, чтобы позже это выяснить. А затем я отправлялась в студенческую библиотеку и сравнивала страницу из рукописи с оригиналом. Я могла бы обратиться за помощью к профессору Юну, но мне хотелось вернуть ему полностью напечатанную рукопись без лишних вопросов.

Когда посреди ночи мои плечи начинали ныть от усталости, я отрывалась от пишущей машинки, опиралась о подоконник и смотрела на мир за окном. Я видела яркий свет, льющийся из густой россыпи жилых домов у подножия горы Нам. Двоюродная сестра подобрала для меня эту комнату, потому что сама жила неподалеку. Я обводила взглядом дома, пыталась угадать, какой из бесчисленных огней озаряет окно квартиры моей сестры, а потом поднимала глаза к небу. Небо было усеяно звездами. Я пыталась вслух произнести слова, что мы не должны писать ни единого предложения, которое послужит насилию на звездах. Я смотрела на возвышающуюся в отдалении башню Намсан. И хотя она днем выглядела довольно сумрачной, ночью башня ярко сияла огнями и издалека привлекала к себе внимание. Мысль о постоянстве в этом мире, даже если это всего лишь башня долгое время прочно стоит на одном месте, вселяла в меня уверенность. Днем я забывала о башне, но по ночам мой взгляд снова машинально обращался к ней. В дождливые вечера, когда облака окутывали башню, я чаще выглядывала в окно, дожидалась рассеивания облачности. Я хотела бы однажды отправиться к башне и вдруг, к собственному удивлению, представила, как иду туда вместе с Мен Сё и Миру. На последней странице рукописи оказался список из двадцати книг, рекомендуемых профессором Юном для прочтения до окончания курса. Это была последняя страница, которую я напечатала.

В тот день, когда я взяла три экземпляра «Мы дышим», я долгое время изучала свою карту, прежде чем выйти из колледжа. Теперь я не торопилась возвращаться в свою комнату. Наконец я выбрала самый длинный маршрут и потуже завязала шнурки. После окончания работы над рукописью профессора я вдруг ощутила странную пустоту. Теперь не было причины сломя голову врываться в автобус, ужасно торопиться попасть домой. Срок аренды пишущей машинки еще не истек, и она по-прежнему стояла на моем письменном столе, но меня пронзало чувство потери, словно я снова осталась в полном одиночестве. Странный день! Одновременно с острым чувством потери я начинала ощущать, что мой интерес к Мен Сё и Миру начал постепенно ослабевать. Во время перепечатки рукописи профессора Юна я как будто бы открывала им свою душу, но снова закрыла, едва лишь закончила работу. Самая длинная дорога до моего дома проходила через центр города. И поскольку в этом шумном и оживленном районе всегда было на что взглянуть, а на улицах вечно суетились сотни людей, я знала: буду двигаться гораздо медленнее, чем обычно, и поздно вернусь домой.

Я собиралась перейти по подземному переходу напротив здания городского совета к отелю «Плаза», затем повернуть на север к воротам Гангуа, потом на восток – к Анквудон, обойти Укромный сад около дворца Чхандоккун и снова направиться на восток через Мендон на обратном пути к Квайхвадон. Поскольку я впервые выбрала эту дорогу, то решила свериться с картой и несколько раз прокрутила в голове весь маршрут. Но стоило мне подойти к зданию городского совета, я не смогла идти дальше – оказалась в толпе демонстрантов. Меня моментально прижали к стеклянным дверям отеля «Корея», и не было сил даже пошевелиться. Все магазины в этом районе тут же закрыли ставни, и даже стеклянные двери отеля оказались наглухо заперты. Работники отеля изнутри наблюдали за происходящими на улице беспорядками. Подземный переход находился всего в нескольких шагах от отеля. Я подумала: «Если сумею добраться до подземного перехода, то смогу перейти на другую сторону». С этой мыслью я осторожно двинулась в том направлении. И как раз в этот момент над головами демонстрантов взорвался баллон со слезоточивым газом, и огромная толпа митингующих ринулась в подземный переход. Меня, словно волной, понесло вперед вместе со всеми, но двери в переход оказались закрыты. Люди сверху продолжали напирать и рваться вниз по ступенькам, падая на тех, кто уже спустился в переход. Негде было укрыться. Перед закрытыми дверями в подземный переход люди давили друг друга. Невозможно было даже подумать, как выбраться оттуда. Я упала рядом с кем-то, тут сверху на меня кто-то навалился, и я потеряла сознание.