Я был аргонавтом

Очень трудно держать строй, если не было тренировок, нет боевого слаживания, но мы шли, прикрываясь щитами, тесня противника. Наши лучники, занимавшие «господствующую высоту», посылали стрелу за стрелой, выбивая самых настырных и смелых. А позади нашего маленького войска словно заработала катапульта — сатиресса Аглавра, хватала камни и запускала их навесом, над нашими головами, попадая во врагов, а если и не попадала, то вносила смятение в ряды противника.

И вот, наконец-таки противник не выдержал натиска и побежал, оставив убитых и раненых. Может, в горячке боя мы и принялись бы его преследовать, но раздался зычный голос Тесея:

— Аргонавты! Стой!

Нет, не зря Тесея определяют в начальники, если приходится воевать на суше. Не следует гоняться за неприятелем в темноте, да еще по незнакомой местности. Да и зачем добивать врага? У нас нет планов завоевания здешних деревень, пусть с ними Фоант разбирается, а Ясон запишет в свой «путевой дневник» несколько фраз о недружелюбных аборигенах, встречающих путешественников с оружием в руках.

Нам опять повезло. Аргонавты потерь не понесли, а легкие ранения и царапины Асклепий излечит в два счета.

Поверженных врагов оттащили в сторону. С мертвецами — тут все понятно, а раненых бы стоило допросить, но они оказались варварами, не понимающие благородного эллинского, причем — ни одного из наречий.

Ко мне подскочила Артемида. Богиня охоты, еще не отошедшая от боя, осмотрела меня и даже ощупала.

— Цел? — спросила моя любимая и крепко поцеловала. Отстранившись, опять начала осматривать.

— Аталанта! — послышался крик Ясона, предупреждающий об опасности.

Один из поверженных врагов, которого мы приняли за убитого, вскочил с земли и, ухватив дротик, метнул его в Артемиду.

Не знаю, каким чудом мне удалось переместить любимую женщину за свою спину, подставив под удар грудь. Когда острие входило в меня, я не почувствовал боли, подумав только, что чешуйчатый доспех не держит прямой удар.

Потом боль все-таки пришла, но быстро ушла. Жаль, мне тоже пришлось уйти вместе с моей болью.

Эпилог

За что я люблю свою квартиру в «сталинке», ровесницу начала строительства металлургического комбината? За высокие потолки, а главное — за широкие подоконники. На таком можно удобно устроиться с чашкой кофе, а еще останется место под пепельницу. Курить я бросил пару лет назад, но отчего-то опять начал. Пытался пить, но не получилось. Покупал водку, коньяк, но после единственного глоточка содержимое бутылки выливалось в раковину.

Последний месяц я был безработным, хотя официально такого статуса не получал — не хотелось идти в Центр занятости, а сбережений вполне достаточно, чтобы прожить года два, а то и три. Много ли одному надо?

В школу, где отбарабанил пятнадцать лет, я вышел первого сентября, а двадцатого подал заявление об увольнении по собственному желанию. Как иной раз бывает — позвонил папаша ребенка, посчитавший нужным поучить глупого учителя, объяснить, как нынче следует преподавать историю. Наверное, он искренне считал себя правым и действовал от чистого сердца. В прежние времена я бы лишь отшутился, а тут не счел нужным этого делать, ответил не грубо, но достаточно резко, после чего пылающий гневом отец, с группой поддержки, примчался в школу.

Уголовного дела не было, даже объяснение с меня никто не брал, потому что потерпевшие в один голос твердили, что ссадины с царапинами, а также повреждения средней тяжести, повлекшие длительные нарушения функций органов, типа переломов рук и ног, получили по собственной неосторожности, а кто запретит человеку случайно выпасть из окна? Директор школы после инцидента заявила, что она меня ценит и любит, даже новые стеклопакеты в окнах установят за счет родительского фонда, а в начале года сложно найти нового учителя, но ...

Со мной происходили какие-то странности. Поздним вечером, когда выбрался-таки в круглосуточный магазин прикупить «долгоиграющих» продуктов, типа пельменей и консервов, ко мне подскочил здоровенный ротвейлер, бывший на «самовыгуле», но я даже не напрягся, а пес, упав передо мной на спину, принялся сучить лапами и подставлять свое горло.

Но почему-то все случившееся казалось ерундой по сравнению с тем, что со мной не произошло, или произошло, но я отчего-то об этом не помнил.

Я сидел на подоконнике, пуская дым в открытую форточку, забыв про остывающий кофе и вспоминал. Вернее — пытался вспомнить. Про то, что ездил в Крым, я знал — телефон заполнен фотографиями кипарисов, моря и руин Херсонеса, но отчего-то не помнил ничего, а все воспоминания о поездке уложились в скомканный трамвайный билет, по которому возвращался с железнодорожного вокзала домой.

Еще одна странность. На груди, чуть ниже сердца, обнаружился давно заживший шрам, а если повернуться спиной к зеркалу, то видно еще и выходное отверстие. На медкомиссии, что мы обязаны проходить накануне каждого учебного года, хирург начал задавать вопросы — мол, откуда? А что я отвечу, если не помню?

Еще у меня откуда-то взялся сувенир, нехарактерный для Крыма. Обычно оттуда везут раковины и гальку с пляжа, а здесь кусочек янтаря, обкатанного волной, с каким-то насекомым внутри. Но янтарь ладно, но откуда на безымянном пальце взялось кольцо, похожее на обручальное, но очень грубой работы? Зачем-то полистал паспорт, но страница номер четырнадцать, как и ожидал, чистая.

Фотографии, забивавшие телефон, мало что подсказали. Когда я их делал, зачем? На одном из снимков древнего Херсонеса, на фоне руин, в кадр попал случайный турист, показавшийся смутно знакомым — здоровенный парень, с черной густой бородой. Увеличил, посмотрел повнимательнее и пришел к выводу, что это просто некий типаж, напоминающий какого-то артиста. Вспомнить бы еще, в каких фильмах снимался?

Иной раз что-то всплывало — Графская пристань, соль на губах, старик в старомодной шляпе, подающий мне руку, три постовых полицейских, косо посматривающих на меня, старенькая машина, в которой тот же старик куда-то меня везет, а потом кафе под названием «Времена года». Не сумел вспомнить — зашел я в кафе, или нет, но отчего-то это казалось важным.

Еще вдруг всплыло — вытаскивая из джинсов телефон, чтобы скинуть на карту старика денежку за проезд, зацепил невесть откуда взявшийся жетон на питерское метро. Верно, завалялся в кармане, а я его даже выстирал вместе с джинсами. Старик успел подхватить жетон в воздухе, сообщив, что мы с ним в расчете.

Я стал бояться снов, потому что после них накатывалась тоска.В сновидениях я жил совершенно иной жизнью, не той, в которой я есть сейчас, а той, в которой хотел бы быть. Просыпаясь, все забывал, но отголоски снов мешали бодрствовать, потому что я осознавал, что только что общался с настоящими друзьями, воевал. Но самое главное, что во сне я встречал Ее. Ту, ради которой сжигают города, топят свои и чужие корабли, идут за тридевять земель. Но самое главное, что это именно та женщина, с которой хочется просто быть рядом, осознавая, что это и есть счастье.

Но кое-что все-таки просачивалось и вспоминалось. Из снов ли, из моих фантазий, а может — из той реальности, которой не было и не могло быть?

Неожиданно вспомнил, что во «Времена года» я не пошел, хотя очень хотелось пить, а отправился к кедру, растущему неподалеку. И что там, у кедра? Кажется, автомат по продаже родниковой воды.

И я снова сижу на подоконнике с чашкой крепкого кофе, пытаясь оттянуть сон, разглядывая сумрачное небо и, кажется, что мне и нужно-то всего ничего, какой-то знак, для того, чтобы все вспомнить. Все вспомнить, а еще встретить... От дум отвлек рокот мотоциклов. Ишь, рокеры хреновы, ночь им не в ночь.