Я диктую. Воспоминания

Но если повнимательней присмотреться к окружающим, увидишь, что все они в той или иной степени оригиналы, обуреваемые различными инстинктами, невероятными страстями, забавнейшими комплексами, из-за которых о том или ином человеке говорят порой как о ненормальном.

Так что в конечном счете мы, возможно, не только все чудаки, но и наполовину сумасшедшие. Вот потому-то мы и прибегаем к лаку, как тот, у кого дурное дыхание, постоянно сосет ароматические пастилки, а тот, кто обильно потеет, применяет парфюмерных средств больше, чем другие.

Исключение составляет меньшинство, которое либо не подвергалось дрессировке, либо сумело воспротивиться ей.

7 марта 1976

Всю свою жизнь я готов был отдать любой из моих романов за одну-единственную песню. Я часто пробовал писать их. За исключением двух раз, у меня ничего не получалось.

Издано мое полное собрание сочинений. Говорят обо всем, что я написал, кроме этих двух песенок, и мне захотелось рассказать их историю.

Было это в 1937 году. Для меня это был период огромной квартиры на бульваре Ричард Уоллес, шикарного гоночного «делажа» [88] , вечеров и ночей, проводимых у «Фуке», английских костюмов — короче, период, который я назвал бы периодом подчинения условностям и который меньше всего люблю вспоминать.

88

«Делаж» — марка спортивного автомобиля по имени французского автомобильного конструктора Луи Делажа (1874–1947).

Как-то вечером я сидел у «Фуке» с моим старым другом Жаном Пьером Омоном [89] . К нам подошел незнакомый господин, и мне его представили: Фонсон, «Галерея Сент-Юбер» в Брюсселе.

Фамилию Фонсон я знал. Больше пятидесяти лет назад некто Фонсон написал пьесу «Брак мадмуазель Бёльман», очень долго не сходившую с афиш в Бельгии и других франкоязычных странах. Это была своего рода сатира на жизнь брюссельской буржуазии. Пьеса выдержала тысячи представлений, и это позволило ее автору купить театр в Галерее Сент-Юбер, самый большой в ту пору театр в Брюсселе.

89

Омон Жан Пьер — известный французский драматический актер.

Фонсон, которого представил мне Жан Пьер Омон, был сыном того Фонсона и новым владельцем и директором театра в Галерее.

Мы много говорили, еще больше пили. К часу ночи мозги у нас были достаточно затуманены, и тут Фонсон предложил мне написать пьесу.

Я сам назвал ему «Негритянский квартал»? Или он? Не могу вспомнить.

Он попросил метрдотеля принести бумагу и, не сходя с места, продиктовал договор, который я с грехом пополам более или менее разборчиво написал.

В соответствии с договором я обязался в течение месяца написать пьесу по своему роману «Негритянский квартал», сам поставить ее в «Галерее Сент-Юбер» в Брюсселе и пригласить на главную роль Жана Пьера Омона.

Стоит ли говорить, что на следующий день воспоминания мои были более чем туманны и я не придал никакого значения документу, составленному и подписанному при подобных обстоятельствах.

Но я имел дело с профессионалом не только по части театра, но и по части виски. В одиннадцать утра он, свежий как огурчик, разбудил меня телефонным звонком и напомнил о моем обязательстве. Я доказывал ему, что вчера был не в состоянии принимать какие-либо решения, что никогда не писал пьес и не способен на это, но он стоял на своем.

Чуть позже позвонил Жан Пьер Омон и тоже напомнил мне о моем обещании.

Я не сержусь на них. Я немедленно сел за работу, через десять дней пьеса была готова, и Фонсон горел желанием начать репетиции.

Действие ее происходит в Панаме, почти целиком в негритянском квартале, который я хорошо знал. Героиня, молоденькая негритянка, должна на несколько секунд появиться на сцене в темноте раздетая и сказать:

— Хочешь меня, Пюш?

Фамилия героя пьесы была Дюпюш, и негритянка использует такую вот уменьшительную форму.

Через две недели я был в Брюсселе, и мы занялись изготовлением декораций, подбором исполнителей, короче говоря, постановкой пьесы.

По случайности в это же время в Брюсселе выступала труппа негритянских певцов. А у меня в пьесе была сцена крещения ребенка, которого Пюш сделал негритяночке: он поселился в негритянском квартале и прижился там.

В романе этот эпизод и сцена крещения были только схематически намечены.

Когда я познакомился с негритянской труппой, мне пришла идея воспроизвести сценически атмосферу крещения в негритянском квартале в Панаме.

По другой случайности я встретил на террасе кафе еще молодого, верней, совсем юного композитора, которому все сулили блестящее будущее. Его фамилия была Жобер, он погиб одним из первых в последнюю войну.

Мы с Жобером хорошенько выпили: в ту эпоху я пил с удовольствием. Он убедил меня написать тексты двух песенок. Одну о Панамском канале и его строителях, то есть о неграх (во всяком случае, о немногих уцелевших), и вторую — чтобы отпраздновать крещение, как это принято на Юге, то есть негритянский спиричуэлс [90] .

90

Спиричуэлс — духовные песни американских негров, один из жанров их музыкального фольклора. Эти песни передают преимущественно трагические настроения, хотя иногда в них звучат и ноты протеста.

Так у меня появилась возможность написать песни. Я не знал, как это делается, как сотрудничают автор текста и композитор. Тут же на террасе между двумя бокалами виски Жобер ввел меня в курс.

Черточками и кружочками он изобразил, как это тогда называлось, «рыбу». То есть обозначил сильные и слабые слоги, и я должен был воспроизвести это в тексте, чтобы он совпал с музыкой.

Была еще одна трудность. Негритянская труппа, которую я заставил Фонсона ангажировать, была из Америки, и обе песни надо было написать на английском.

В ту пору мое знание английского языка было в зачаточном состоянии. Мне пришло в голову обратиться в посольство США в Брюсселе и спросить, не может ли кто-нибудь из их сотрудников уделить мне несколько часов.

И вот мы вдвоем взялись за работу. Я писал несколько слов по-английски, затем застревал — гораздо чаще, чем бы мне хотелось, — перед каким-нибудь пробелом. Я просил молодую американку, которая, к счастью, оказалась с Юга, подсказать мне какое-нибудь слово в столько-то слогов или звуков, чтобы заткнуть пробел.

Так мы трудились всю ночь и написали первую из двух песен под названием «Панамский канал».

На следующий вечер мы взялись за вторую, то есть за спиричуэлс.

Цветные актеры через несколько дней подготовили их, и в течение двух месяцев песенки эти звучали не только со сцены, но и во время антрактов за кулисами.

Когда театр поехал с гастролями по франкоязычным странам, я проделал обратную работу: сделал приблизительный французский вариант английского текста.

Совершенно случайно мне пришлось написать и третью песенку, тоже на английском, но в ту пору я уже мог сам управиться с языком.