Я дрался на Т-34. Книга вторая
Шрифт:
Под Жагаре мой взвод из засады уничтожил более двадцати бронеобъектов. Удачно заняли позицию, и утром, когда солнце только встало, мы расстреляли немецкую колонну, двигавшуюся с запада. Солнце слепило им глаза, и они никак не могли нас обнаружить.
Вот так этот бой описан в книге Самсонова A. M. [1] :
«Во второй половине дня 21 августа особенно напряженное положение создалось на участках, оборону которых держали 1-й и 2-й мотострелковые батальоны 8-й бригады. Командир 2-го батальона Тоузаков, стойко отражая со своими гвардейцами нападение гитлеровцев, несколько раз по радио докладывал командиру бригады о необходимости поддержки. Кремер, ожидавший подхода танков 19-го танкового корпуса, отвечал, что помощь скоро придет. Но фашисты продолжали нажимать, и сдерживать натиск противника помогли гвардейцы-артиллеристы. Комбриг на командном пункте подходил к рации и просил штаб артиллерии корпуса: „Дайте огня по моему переднему краю!“ Вечером командир бригады направил в распоряжение Тоузакова два танка — Александрова и гвардии младшего лейтенанта Саликова — вместе
Уже к ночи танки и самоходные орудия заняли огневые позиции в расположении 2-го мотострелкового батальона. Боевые машины замаскировались на опушке леса. Впереди виднелся перекресток дорог, одна из которых шла к лесу, теряясь в гуще деревьев, а другая проходила вдоль опушки, извиваясь между видневшимися вдали домиками. Примерно в километре от этой дороги пролегал большак, по которому гитлеровцы уже несколько раз предпринимали попытку прорваться через оборону гвардейцев.
Итоги этого дня ожесточенных боев с врагом нашли следующее отражение в записи, сделанной в „Журнале боевых действий войск 51-й армии“: „Ведя ожесточенные бои с крупными силами противника, атакующего на всем левом фланге армии, войска армии, маневрируя своими подвижными силами, наносили противнику тяжелые потери и сдерживали его на всем фронте“.
Наступила ночь на 22 августа. Пришел бронетранспортер, направленный командиром бригады к танкистам и самоходчикам. Спать никому не хотелось. В тревожной темноте раздавалась пулеметная трескотня, нити трассирующих пуль с двух направлений летели в сторону переднего края мотострелкового батальона. Всю ночь был слышен гул моторов вражеских танков. Танк Саликова и одна самоходная установка отъехали левее — туда, где держал оборону 1-й батальон.
22 августа напряжение боев достигло крайнего предела. Немецко-фашистское командование решило, не считаясь ни с какими потерями, уничтожить гвардейские части. С самого раннего утра особенно жаркий бой разгорелся на участке 2-го мотострелкового батальона 8-й механизированной бригады. Уже светало, когда кто-то из гвардейцев крикнул: „Танки!“ Вдали виднелось облако пыли, и все яснее слышался приближающийся гул моторов. Вскоре показались и танки: они двигались по большаку, и уже можно было различить, что их много, не меньше тридцати. От того места, где стояли в засаде танк гвардейцев и самоходные орудия батареи Кондратюка, они находились на расстоянии примерно 1200 метров. Кондратюк подошел к танку Александрова, взобрался на башню. „Что будем делать?“ Собственно, все было ясно. Александров снял висевший у него на ремешке через плечо бинокль и протянул его радисту Никитину: „На, Васек. Садись на башню и смотри. Видишь там одно дерево, потом другое, а за ним белый домик? Как будут подходить к нему — кричи“. Механик-водитель Козырь, его помощник и Александров быстро залезли в машину. Приготовились к бою и самоходчики.
В это время по вражеским танкам открыла огонь батарея гвардейцев, стоявшая левее самоходных установок Кондратюка. Немецкие танки развернулись и вступили с батареей в огневой бой, подставив свои борта под орудия самоходных установок и танка Александрова. Александров припал к оптическому прицелу и, когда увидел в нем танк врага, нажал на спуск. Выстрел! И танк загорелся. Открыли огонь и самоходчики Кондратюка. Одна за другой охватывались пламенем вражеские машины. Александров навел прицел на очередную немецкую машину и ударил по ней бронебойным снарядом. Танк остановился, экипаж выскочил из люка и стал разбегаться. Танк не загорелся и от второго снаряда. Тогда в неподвижно стоявшую машину полетели подкалиберные снаряды самоходчиков. На поле боя вспыхнул еще один жаркий костер. Включились в бой подъехавшие танк Саликова и одна самоходная установка.
Гитлеровцы стали подбрасывать на автомашинах пехоту. Тогда самоходчики перенесли свой огонь на них и подожгли восемь машин.
В ходе боев М. И. Кондратюк приказал командиру самоходного орудия В. А. Арапову сменить огневую позицию. Арапов выдвинул свою самоходку из леса и незаметно подвел ее на близкую дистанцию к немецким машинам. Потом четырьмя снарядами поджег четыре вражеских танка. Искусно и смело громили врага и другие самоходчики. Танковая атака противника была отражена».
1
«От Волги до Балтики. Очерк истории 3-го гвардейского механизированного корпуса 1942–1945 гг.» — М.: Наука, 1973.
Правда, за этот бой я ничего не получил. Наградить не наградили, а денег за подбитые нам и не платили. Кстати, за войну я подбил одного «тигра», две «пантеры», несколько других танков, шесть бронетранспортеров — всего штук двенадцать бронеединиц. Награжден двумя орденами Красной Звезды, двумя орденами Отечественной войны I степени.
Пришлось освобождать концентрационный лагерь, Саласпилс. Я уже командовал танковой ротой. Прорвался туда. Стоят вышки с пулеметами. Я одну вышку снарядом развалил. Почему-то там были одни девочки, от восьми до пятнадцати лет. Стояли длинные бараки. Я заглянул в барак, там четырехэтажные нары. На нарах ничего нет, только солома и лапник, на котором они спали. По краям барака стояли бочки для отопления. Страшная холодина. Мы всю охрану, которая осталась, уничтожили. Детей всех собрали и отправили на машинах на станцию.
— Как вам Т-34 с точки зрения командира танка?
— Прекрасный танк. Прост в обслуживании, легко ремонтировался, надежная коробка передач, надежные гусеницы. У Т-27 или Т-26 гусеницы дрянь — крутанулся, и они слетели, а у Т-34 хорошие. Что ломалось? Иногда тяги, которые идут по днищу танка, заклинивало. Аккумуляторы были тяжелые. Очень слабые были вентиляторы в башне. Гильза после выстрела падает вниз на боеукладку. Ее же не возьмешь, она горячая. Дыма, гари, как в газовой камере.
— Огонь вели с ходу или с коротких остановок?
— И с ходу, и с коротких остановок. Но больше с коротких остановок. А с ходу, когда идет масса, некогда останавливаться. Скорее пугающий огонь, но попасть тоже можно.
— Вы что-нибудь писали на танках?
— Писали (смеется). Сначала писали: «За Родину! За Сталина!» А я написал: «АНЗ». Замполит спрашивает: «Что это такое?» — «Александров Николай Захарович». — «Ах ты такой-сякой! Сотри немедленно!» Ну я и стер.
— Какая в атаке скорость?
— Смотря какая атака, если идем на сближение в предполье — километров 30–40, от укрытия к укрытию. А когда идешь по боевым порядкам противника, там скорость снижается — ты ведешь огонь, давишь.
— Приметы или предчувствия у вас были?
— Нет. Но вот однажды мы совершали ночной марш. Мой танк шел вторым. Вдруг впередиидущий танк останавливается. В чем дело? Механик танка говорит: «Я ничего не вижу». Я на него: «А ну-ка вперед!» — «Я не вижу». Заладил, и все тут. Ротный механик-регулировщик говорит: «Ладно. Я поеду». Этот залез на мой танк. Проехали буквально метров сто, как передний танк подрывается на фугасе. Башня отлетела метров на пятнадцать. Как чувствовал, зараза, этот механик-водитель… Вроде боевой такой парень, а вот «не поеду» — и все…
— Я слышал такое выражение: «Войну выиграли молодые». Только молодой мог такое пережить. Это действительно так, как вы считаете?
— Действительно, экипажи почти все были молодые… Сорока-пятидесятилетние, они, я сейчас анализирую, были похитрей, служили в комендантской роте, роте охраны. Правда, тогда я просто не обращал на это внимания.
— Пехотинцы всегда десантом были на танке?
— Нет, не всегда. У нас в полку была рота автоматчиков. Во время боев их распределяли по три-четыре человека на танк. Они своих командиров почти и не знали, подчинялись нам, кушали с нами, несли охрану в ночное время
Был у нас автоматчик-украинец Трутень. Пожилой, ему тогда было лет под тридцать. Его поставишь дежурить… а спали мы… я за всю войну ни одного дня не спал на кровати — то на нарах, то на досках. Механик и радист обычно у себя на сиденье устраивались, а мы на боеукладке. Иногда доску на борту возили — внутрь на погон башни поставишь и спишь. Если весь полк ночует, то на моторном отделении расстилаешь брезент, от двигателя тепло… Так вот, только поставлю Трутня, иду проверять — спит. «Ты почему спишь?!» — «Да, товарищ лейтенант, я тильки что! Я же усе бачю». Где-то в Прибалтике остановились на ночлег. Вдруг под утро как открылась стрельба! Ракеты! Мы выскочили. Потом разобрались. Оказалось, что немцы следили за нами. Рядом стояла печная труба сгоревшего дома, немец сидел в трубе, кирпичи выбил и наблюдал. Когда увидели, что Трутень закемарил, они его схватили, кляп в рот, мешок на голову и потащили. Хорошо, ребята заметили, открыли огонь. Немцы его бросили и драпать. Когда мы подошли к нему, от него так воняло! После этого он и сам на посту не спал, и другим не давал, говорил: «Теперь я знакоме, як на посту спатиме».
— Вши были?
— Даю слово, не было! У нас же вся одежда пропитана газойлем. Вот у пехотинцев, автоматчиков были. Конечно, периодически мы делали санобработку. Ставили бочку, в нее клали решетку, наливали воды, набрасывали обмундирование, белье и разводили огонь — прожаривали обмундирование. Так что у нас даже зимой вшей не было. Полушубков нам не давали — ватные штаны, телогрейка, офицерам выдавали меховую жилетку. На ногах валенки и сапоги. Я валенки никогда не носил — ноги замотаешь шерстяной портянкой — и нормально.
— Выполняли работы по обслуживанию танка?
— А как же. Командир танка, взводные, ротные — все офицеры работали. Особенно чистка орудия. Его же надо прочистить, а потом пропыживать, чтобы очистить от омеднения (остатков меди с пояска снарядов). Деревянную болванку обматывали ветошью и плотной бумагой. Вот этот пыж весь экипаж бьет шестом, пробивая его через ствол. Требовалось, чтобы при ударе пыж продвигался не больше чем на три-пять сантиметров.
— Кормили нормально или были на подножном корму?
— Нормально кормили. А потом, когда стали немцев бить, громить их склады, так у нас танки были, как бакалейные магазины — консервы, шоколад, сгущенка, алкоголь. Что брали в качестве трофеев? Часы. У того генерала, что я застрелил, взял фуражку, но потом выбросил…
— Посылки домой посылали?
— Какие посылки?! Ничего не посылал. Ни я, ни другие ничего не посылали. Единственное, что посылали, по аттестатам деньги своим родным.
— Случаи трусости или преднамеренного выведения из строя танка у вас в роте были?
— Нет. Проходит зампотех роты, батальона, механик-регулировщик, из ремонтной бригады. Они все проверяют.
— Были ли женщины в бригаде? И как к ним относились?
— Была у нас санитарка Люба. Если за ночь два или три экипажа не облазает, не заснет. Я как-то дежурил в штабе, сижу в углу. Командир полка ее вызывает: «Ты мне блядство в полку не разводи. Еб…ся, так еб…сь с одним». — «Что хотите делайте, с одним не могу!» Ее от нас отправили в отдельный дивизион противотанковых орудий. Еще одна хорошая девчонка была санитаркой. Потом начальник штаба полка перевел ее писарем, на ней женился. Как-то раз пришел эшелон с женщинами к нам на пополнение. Командир корпуса посмотрел: «Отправьте их назад, что, мне через девять месяцев открывать родильные дома?!» Так и не принял.