Я думал о том, как прекрасно все первое!

– Что вы делаете?
– крикнул я.

Но Сакердон Михайлович, не отвечая мне, кинулся к керосинке, схватил занавеской кастрюльку и поставил ее на пол.

– Черт побери!
– сказал Сакердон Михайлович. Я забыл в кастрюльку налить воды, а кастрюлька эмалированная, и теперь эмаль отскочила.

– Все понятно, - сказал я, кивая головой.

Мы сели опять за стол.

– Черт с ними, - сказал Сакердон Михайлович, мы будем есть сардельки сырыми.

– Я страшно есть хочу, - сказал я.

– Кушайте, - сказал Сакердон Михайлович, пододвигая мне сардельки.

– Ведь я последний раз ел вчера, с вами в подвальчике, и с тех пор ничего еще не ел, сказал я.

– Да, да, да, - сказал Сакердон Михайлович.

– Я все время писал, - сказал я.

– Черт побери!
– утрированно вскричал Сакердон Михайлович.
– Приятно видеть перед собой гения.

– Еще бы!
– сказал я.

– Много поди наваляли?
– спросил Сакердон Михайлович.

– Да, - сказал я.
– Исписал пропасть бумаги.

– За гения наших дней, - сказал Сакердон Михайлович, поднимая рюмки.

Мы выпили. Сакердон Михайлович ел вареное мясо, а я - сардельки. Съев четыре сардельки, я закурил трубку и сказал:

– Вы знаете, я ведь к вам пришел, спасаяь от преследования.

– Кто же вас преследовал?
– спросил Сакердон Михайлович.

– Дама, - сказал я.

Но так как Сакердон Михайлович ничего меня не спросил, а только молча налил в рюмки водку, то я продолжал:

– Я с ней познакомился в булочной и сразу влюбился.

– Хороша?
– спросил Сакердон Михайлович.

– Да, - сказал я, - в моем вкусе.

Мы выпили, и я продолжал:

– Она согласилась идти ко мне и пить водку. Мы зашли в магазин, но из магазина мне пришлось потихоньку удрать.

– Не хватило денег?
– спросил Сакердон Михайлович.

– Нет, денег хватило в обрез, - сказал я, - но я вспомнил, что не могу пустить ее в свою комнату.

– Что же, у вас в комнате была другая дама? спросил Сакердон Михайлович.

– Да, если хотите, у меня в комнате находится другая дама, - сказал я, улыбаясь.
– Теперь я никого в свою комнату не могу пустить.

– Женитесь. Будете приглашать меня к обеду, сказал Сакердон Михайлович.

– Нет, - сказал я, фыркая от смеха. На этой даме я не женюсь.

– Ну тогда женитесь на той, которая из булочной, - сказал Сакердон Михайлович.

– Да что вы все хотите меня женить?
– Сакердон Михайлович я.

– А что же?
– сказал Сакердон Михайлович, наполняя рюмки.
– За ваши успехи!

Мы выпили. Видно, водка начала оказывать на нас свое действие. Сакердон Михайлович снял свою меховую с наушниками шапку и швырнул ее на кровать. Я встал и прошелся по комнате, ощущая уже некоторое головокружение.

– Как вы относитесь к покойникам?
– спросил я Сакердона Михайловича.

– Совершенно отрицательно, - сказал Сакердон Михайлович.
– Я их боюсь.

– Да, я тоже терпеть не могу покойников, сказал я.
– Подвернись мне покойник, и не будь он мне родственником, я бы, должно быть, пнул бы его ногой.

– Не надо лягать мертвецов, - сказал Сакердон Михайлович.

– А я бы пнул его сапогом прямо в морду. Терпеть не могу покойников и детей.

– Да, дети - гадость, - согласился Сакердон Михайлович.

– А что, по-вашему, хуже: покойники или дети?
– спросил я.

– Дети, пожалуй, хуже, они чаще мешают нам. А покойники все-таки не врываются в нашу жизнь, сказал Сакердон Михайлович.

– Врываются!
– крикнул я и сейчас же замолчал.

Сакердон Михайлович внимательно посмотрел на меня.

– Хотите еще водки?
– спросил он.

– Нет, - сказал я, но, спохватившись, прибавил: - Нет, спасибо, я больше не хочу.

Я подошел и сел опять за стол. Некоторое время мы молчим.

– Я хочу спросить вас, - говорю я наконец. Вы веруете в Бога?

У Сакердона Михайловича появляется на лбу поперечная морщина, и он говорит:

– Есть неприличные поступки. Неприлично спросить у человека пятьдесят рублей в долг, если вы видели, как он только что положил себе в карман двести. Его дело: дать вам деньги или отказать; и самый удобный и приятный способ отказа - это соврать, что денег нет. Вы же видели, что у того человека деньги есть, и тем самым лишили его возможности вам просто и приятно отказать. Вы лишили его права выбора, а это свинство. Это неприличный и бестактный поступок. И спросить человека: "веруете ли в Бога?" - тоже поступок бестактный и неприличный.

– Ну, - сказал я, - тут уж нет ничего общего.

– А я и не сравниваю, - сказал Сакердон Михайлович.

– Ну, хорошо, - сказал я, - оставим это. Извините только меня, что я задал вам такой неприличный и бестактный вопрос.

– Пожалуйста, - сказал Сакердон Михайлович. Ведь я просто отказался отвечать вам.

– Я бы тоже не ответил, - сказал я, - да только по другой причине.

– По какой же?
– вяло спросил Сакердон Михайлович.

– Видите ли, - сказал я, - по-моему, нет верующих или неверующих людей. Есть только желающие верить и желающие не верить.

– Значит, те, что желают не верить, уже во что-то верят?
– сказал Сакердон Михайлович.
– А те, что желают верить, уже заранее не верят ни во что?

– Может быть, и так, - сказал я.
– Не знаю.

– А верят или не верят во что? В Бога? спросил Сакердон Михайлович.

– Нет, - сказал я, - в бессмертие.

– Тогда почему же вы спросили меня, верую ли я в Бога?

– Да просто потому, что спросить: верите ли вы в бессмертие?
– звучит как-то глупо, - сказал я Сакердону Михайловичу и встал.

– Вы что, уходите?
– спросил меня Сакердон Михайлович.

– Да, - сказал я, - мне пора.

– А что же водка?
– сказал Сакердон Михайлович.
– Ведь и осталось-то всего по рюмке.

– Ну, давайте допьем, - сказал я.

Мы допили водку и закусили остатками вареного мяса.

– А теперь я должен идти,- сказал я.

– До свидания, - сказал Сакердон Михайлович, провожая меня через кухню на лестницу.
– Спасибо за угощение.

– Спасибо вам, - сказал я.
– До свидания.