Я его достану!

— Это что такое за искусство? — не выдержала я. — Не понимаю, мне кажется, так любой сможет нарисовать.

— Не нарисовать, а написать, — вздохнул Олег. — Это во-первых. А во-вторых…

Он не договорил, потому что у девушки, стоящей перед нами, громко заиграл рингтон на телефоне. Забавно было услышать в музее «Миллион алых роз» в исполнении Егора Крида. Красивая, но очень грустная песня.

— Кстати… — усмехнулся Олег, когда снова стало тише. — Ты знаешь, эта песня имеет прямое отношение к тому, почему мы здесь.

— В смысле?

Прямо напротив меня, метрах в пяти кучковались коллеги — семь-восемь журналистов из дружественных и не очень изданий. Они оживленно перешептывались, держа в руках диктофоны, а еще активно озирались по сторонам, явно выискивая себе жертв, в смысле випов, у которых можно было бы взять комментарий. Меня и Бессмертного пока не видели, но это всего лишь вопрос времени. Я повернулась к ним спиной и, взяв Олега за локоть, чуть отвернула его от толпы.

— Так при чем тут песня? Мама всю жизнь фанатеет от Пугачевой, я с пеленок наизусть стихи знаю.

— Это стихи Андрея Вознесенского, — пояснил Олег. — В их основу легла история любви Нико Пиросмани, самого известного грузинского художника в мире.

— Правда? — Вот тут я действительно заинтересовалась. — Ты хочешь сказать, что «продал художник свой дом» — это не образное выражение?

— Совсем не образное. В начале двадцатого века в Тифлис, где жил Пиросмани, с гастролями приехала французская певица и актриса, ее звали Маргарита де Серв. Это достоверная информация, Василиса, проверенная, не слухи.

— А дальше? — нетерпеливо спросила я, пропустив мимо ушей явный стеб в адрес моей профессии.

— Он влюбился в нее, — просто сказал Олег, а у меня почему-то сердце защемило. — Это была любовь без взаимности. Большая любовь, Василиса. И он действительно продал свою харчевню для того, чтобы утром заполнить цветами улочку перед гостиницей, в которой жила Маргарита. В песне поется про алые розы, но на самом деле цветы были разные: пионы, лилии, сирень…

— А потом? — В горле предательски запершило.

— Доподлинно не известно. По одной версии, они тогда встретились, по другой — Нико подарил ей цветы, но сам не пришел к гостинице. Она уехала из Грузии через несколько дней, они больше никогда не виделись. А через несколько лет он написал свою знаменитую картину «Маргарита». Пиросмани был бедным художником, — немного помолчав, добавил Олег. Я ловила каждое его слово. — Часто писал картины просто за еду. И умер от голода и болезни. До сих пор не известно, где его могила. Всемирную известность он получил уже после смерти. Пиросмани — один из самых великих примитивистов. И оказал огромное влияние на картины тех художников, которые ты сейчас здесь видишь… Василиса? Ты плачешь?

Я отвернулась. Слезы и правда катились по щекам. Я не могла их сдержать, да и не хотела, наверное.

— Возьми, — тихо проговорил Бессмертный, и через мгновение у меня в руках оказался мужской платок. — Прости, я не думал, что ты так отреагируешь.

Не знаю, как я теперь буду слушать эту песню… Вокруг хлопали, громко смеялись, официанты пытались протиснуться между толпами людей, слышался звон бокалов.

Казалось, что здесь все ненастоящее, а настоящее было там, век назад, на незнакомой грузинской улице… Просто любить, отдать все и не ждать ничего взамен.

Людей меньше не становилось, хотя мэр уже завершил свое выступление и вроде должно было бы стать посвободнее. Больше всего мне хотелось уйти отсюда туда, где не было бы столько людей, вспышек фотокамер, где бы операторы не толкались.

— Ай! — Я инстинктивно потерла ушибленное плечо и попала в объятия Бессмертного.

— Осторожнее! — неожиданно громко рявкнул он на парня с камерой.

— Простите, — буркнул тот в ответ и тут же сменил тон. — Еще раз простите, вы не могли ответить на пару вопросов…

На нас уже навели объектив, и я заметила, что к себе привлекла внимание парочки знакомых физиономий. Как же не вовремя…

— Нет, на все ваши вопросы ответит Лада Кулакова!

Олег кивнул куда-то в сторону, я проследила взглядом и увидела верную пиарщицу Бессмертного, уже спешащую к нам. Но было поздно. Нас плотно обступили со всех сторон, кто-то смотрел на меня с удивлением, кто-то с равнодушием, в основном все взгляды были прикованы к Олегу.

— Эту выставку ведь вы спонсировали? То есть ваша компания? Почему именно искусство примитивистов вы решили привезти в наш город?

— Я никого не привозил, коллеги. Я просто пришел сюда отдохнуть. Приятного всем вечера!

Он обнял меня за плечи и сделал шаг вперед.

Вокруг разом образовалась тишина, словно нас с ним поместили в вакуум, а остальные остались снаружи. И в это мгновение защелками камеры. Я дернулась и едва сдержалась от того, чтобы не закрыть лицо руками. Я не хотела, чтобы мои переживания увидели другие. Не стыдилась своих чувств, просто это оказалось совсем личное. Такое же личное, как и рука Олега на моих плечах. Но, похоже, всем было плевать.

— Это значит, у «Честного слова» снова будет эксклюзив? — раздался раздосадованный женский голос. Здравствуй, Света! Давно не виделись — аж с Красноярска. — Это как-то совсем не по-честному!

— Жизнь вообще несправедливая штука, — сочувственно заметил Олег. — Отдыхайте, ребята. Картины просто прекрасные. Вы ведь на выставку пришли.

Народ расступился, и мы беспрепятственно вышли из окружения. А тут и Лада подоспела.

— Олег Константинович, мэр еще не уехал, он очень хотел с вами переговорить, — доложила Кулакова. — Вас проводить?

— Сам найду. Пойдем, Василиса, с мэром хочешь познакомиться?

— Конечно, — оживилась я. — Это я с радостью!

Ориентировался в извилистых коридорах музея Кощей как заправский экскурсовод. И это навело меня на определенные мысли.

— Ты часто здесь бываешь. И это не вопрос.

— Не вопрос, — согласился Кощей. — На что только не пойдешь ради дела. Нам сюда.

В зале, куда меня привел Олег, было немноголюдно: мэр, два его зама и еще несколько гостей. Среди них я узнала Андрея Мамаева, владельца «Аркадии».