"Я есть кто Я есть"
Шрифт:
Вайнштейн выбрался из отеля и зашагал вниз по Восьмой Авеню. Два мужика грабили на углу старушку. "Боже мой, – подумал Вайнштейн, – ведь были же времена, когда с этой работой справлялся только один. Хорош городишко! Полный хаос! Кант, конечно, был прав: рассудок, и только он, внедряет порядок. К тому же рассудок подсказывает, сколько следует оставлять на чай. Великолепная все-таки штука – умение рассуждать! Как они там обходятся без этого, в Нью-Джерси?"
Он направлялся к Гарриет поговорить насчет алиментов. Он все еще любил ее, хотя, пока они были женаты, она систематически изменяла ему с каждым, чья фамилия в манхэттенской телефонной книге значилась под буквой Р. Это он ей прощал. Но Вайнштейн никогда бы не заподозрил ничего дурного в том, что жена его Гарриет сняла вместе с одним
– оправдывался Вайнштейн. – Кожа да кости. Каждый раз, когда во мне поднимается желание, я вынужден сублимировать его в высадке дерева в Израиле. Ты напоминаешь мне мою мать. (Речь идет о Молли Вайнштейн, да упокоит ее Бог, которая души в нем не чаяла и готовила лучшие в Чикаго голубцы по рецепту, считавшемуся фантастическим до тех пор, пока не выяснилось, что она начиняла их гашишем.)
Для половой жизни Вайнштейну требовалась иная женщина. Лу-Анн, например. Секс был для нее искусством. Единственное, что в ней раздражало, – она тотчас же сбрасывала с ног туфли. Однажды он попытался смягчить ее нрав тем, что дал ей почитать книжку об экзистенциализме, но она ее с досады съела. Впрочем, в сексуальном отношении Вайнштейн и сам считал себя неполноценным. По крайней мере, у него были сильные сомнения относительно длины. В собственных носках рост его равнялся 4 '5 ", хотя. правда, в чужих он мог достигать 5'4"… Да, женщины были его серьезнейшей проблемой, и он это понимал. С каждой, кто заканчивал колледж с хорошим аттестатом, он чувствовал себя импотентом. С секретаршами и машинистками зато вел себя гораздо вольнее. Впрочем, если женщина печатала быстро, больше 60 слов в минуту, Вайнштейн смущался и ни на что не оказывался способен.
Вайнштейн позвонил в дверь, и Гарриет тотчас же вышла на порог. Как всегда, подумал он, она выглядит расползшимся жирафовым пятном. Это сравнение считалось у них смешным, хотя они никогда его не понимали.
– Привет! – сказал он.
– О, Айк! – сказала она. – К чему эти формальности! Она была права: что за глупое приветствие! Вайнштейн презирал себя за неумение здороваться.
– Как дети, Гарриет?
– У нас их никогда не было, Айку
– Вот я и думаю, что 400 долларов в неделю – многовато для содержания потомства.
Она прикусила свою губу. Потом Вайнштейн сделал то же самое: прикусил ее губу.
– Гарриет! – сказал он. – У меня мало денег. Яйца не идут, и виды на завтра еще хуже.
– А если занять у этой шиксы?
– У тебя все, кто не еврейки – шиксы!
– Ладно, забудем об этом.
Вайнштейн ощутил внезапное желание поцеловать ее или кого-нибудь еще.
– Гарриет, на чем же все-таки у нас сорвалось ?
– Мы не умели смотреть действительности в лицо.
– Виноват не я. Ты сама сказала, что то был север.
– Ну и правильно. Действительность и есть север, Айк.
– Нет, Гарриет. Пустые мечтания – вот что есть север. Действительность – это запад. Лживые надежды – это восток, а Луизиана находится на юге.
Да, она все еще возбуждала его. Он потянулся к ней, но она отодвинулась, и руки его погрязли в кислом тесте.
– Вот, значит, зачем ты спала с тем психоаналитиком! – крикнул он. Лицо его исказилось от гнева. Вайнштейну даже показалось, что он может упасть в обморок, но он так и не вспомнил – как при этом следует падать.
– Что?! То была просто такая терапия. По Фрейду, секс открывает путь в бессознательное!
– Фрейд говорил, что в бессознательное ведет сон!
– Сон, секс, – что, будешь теперь торговаться?!
– Прощай, Гарриет.
Задерживаться не было смысла. Вайнштейн направился к Юнион Скверу. Внезапно, как из прорвавшейся плотины, у него потекли горячие слезы. Горячие и соленые слезы,
сдерживаемые на протяжении нескольких столетий, вырвались наружу в каком-то мощном всплеске чувств. Беда заключалась в том, что слезы текли из ушей. "Подумать только! – бормотал Вайнштейн. – Я даже не умею дельно поплакать!" Он заткну л уши бумажными салфетками "Клинэкс"иуехал домой.ЧАСТЬ 2
АНЕКДОТЫ
Нытик в кафе:
– Чего только на нашем веку не было! Сперва – погромы, потом – эпидемии, квоты, Гитлер, Сталин. Сейчас – арабы… Лучше б вовсе было не родиться! Но где теперь найдешь такого везунчика? На миллион нет и одного!
Местечковый мудрец, рассуждая о предстоящем путешествии:
– Если до Двинска скакать на лошади четыре часа, то, стало быть, упряжка из двух лошадей довезет меня туда за пару часов. Пойдем дальше: если нанять сразу четырех лошадей, то дорога не займет и се-кудны, верно? Впрочем, на что мне сдался этот хренов Двинск? Не лучше ли просто запрячь четыре кобылы и никуда не двигаться ?
Учитель-бедняк после рассказов о богатстве Ротшильда:
– Тоже мне мудрец! Если б я родился Ротшильдом, я был бы богаче, чем Ротшильд: я прирабатывал бы учительством!
Талмудист – любознательной толпе:
– Спрашиваете, что такое Талмуд? Я-таки объясню, но вы, увы, не поймете. Вот, скажем, два грабителя пробрались в дом через дымовую трубу. У одного лицо загажено сажей, а у другого – нет, белым-бело. Подумайте – кто из них пойдет умываться? Вы скажете: тот, кто грязен. Никак нет, и это означает, что вам никогда не понять Талмуда… Пойдет умываться тот, кто чист. Почему? Потому что грязный смотрит на чистого и, конечно, думает^мто сам он тоже чист, тогда как чистый, глядя на грязного, воображает, будто лицо его загажено сажей. Логично? Нет, не логично, что, в свою очередь доказывает, что вам не понять Талмуда! Можно ли допустить, что из двух грабителей, проникших в дом через трубу, только один вымарался сажей ?!
Раввин, потерявший в классе очки, рассуждает:
– Куда они могли запропаститься? Может быть, я заложил их в книгу между страницами? Нет, тут их нету. Значит, я потерял их где-то в классе. Предположим, кто-то их украл. Их мог украсть либо тот,
кто нуждается в них, либо тот, кто не нуждается. Но если кто и нуждается в очках, он, наверно, имеет свои; а. если кто в них не нуждается, | то зачем ему мои? Преположим, что их украли с тем, чтобы продать. Кому же вор их мог продать? Либо тому, кто нуждается в очках, либо тому, кто не нуждается. Но опять-таки, тот, кто нуждается – имеет, а кто не нуждается – не станет и покупать. С этим вариантом вроде бы все ясно… Стало быть, поневоле приходится думать о ком-нибудь, кто – да! – нуждается в очках и имеет их. То есть о том, кто забрал чужие очки либо потому, что потерял свои, либо же потому, что поднял их с носа на лоб и потом просто забыл об этом! Скажем, кто? Скажем. я! Верно, вот они тут, на лбу! Слава Тебе, Господи, что я-таки умею складно рассуждать!
– Слушай, отец, как насчет моей просьбы прибавить мне жалованье?
– Предположим, ты получаешь больше. Что из этого?
– Я пойду учиться!
– Предположим, ты пошел учиться. Что из этого?
– Я найду потом место получше.
– Предположим, ты нашел хорошую работу. Что из этого?
– Я смогу одеваться получше и разъезжать по всему свету.
– Предположим, ты и одеваешься получше и разъезжаешь вовсю по свету. Что из этого?
– Я найду себе хорошую невесту.
– Ладно, ты нашел хорошую невесту. Что из этого?
– Я женюсь.
– Да, ты женился. Что из этого?
– Как что? Я стану счастливым человеком!
– Ладно, ты-таки стал счастливым человеком. Что же из этого?
– Наш раввин, да хранит его Бог, получает так мало, что давно бы помер с голоду, если б не решил поститься дважды в неделю.
– А наш раввин, дай ему Бог здоровья, постится во славу Всевышнего всю неделю, кроме, конечно, субботы. Святой человек! Если он и ест когда-нибудь, то делает это из скромности: скрыть, что постится.