"Я есть кто Я есть"
Шрифт:
(Жизнь есть суета)
Участь человека и участь скотины – одинаковая: как умирают одни, так умирают и другие. У всех одинаковый дух, и человек не лучше животного. Все суета: все произошло из праха, и все обратится в прах. Кто знает, – дух сынов человеческих восходит ли к небу, а дух животных нисходит ли в землю? Не раз был я свидетелм тому, как над человеком творится насилие. Плачут угнетенные, и никто не утешает их; притесняют несчастного, но никто не заступается за него. И вот решил я, что мертвые счастливее живых. Но счастливее и живых и мертвых тот, кто еще не рождался, кто не наблюдал еще зла, творящегося под солнцем. Приходилось мне также видеть как хоронят грешников, как приносят их к святому месту и славословят там, где они когда-то бесчиностсовали. Вот вся земная суета: с праведниками происходит то же самое,
И обратил я душу свою к веселью, ибо нет ничего лучшего для человека, нежели пить вино, есть и веселиться. Это и только это оставлено человеку в ниспосланной Господом жизни. Итак, иди, пируй и наслаждайся, и ешь свой хлеб, и пей свое вино, и предавайся радостям любовным с желанной и возлюбленной женой. Иди, пируй, покуда дни не вышли, отпущенные Господом тебе, пока не вышла жизнь твоя земная, наполненная суетой сует.
МУДРОСТЬ ПСАЛМОПЕВЦА
Поэтическая сущность еврейского интеллекта ярче всего проявилась в книге Теилим, т.е. Славословия, сборнике 150 приписываемых царю Давиду псалмов – песней и гимнов – религиозно-лирического содержания. Еврейская традиция, в отличие от христианской, не признает никакого посредничества между человеком и Богом: каждый из людей постигает Бога в непосредственном с Ним диалоге, который каждый ведет на свой лад. Единственное, что требуется от человека – это безоглядная искренность, почему, собственно, людская речь, обращенная к Богу, исполнена то неизбывной печали, то радости и ликования, то чувства неуверенности, страха и одиночества, а то смутного ощущения торжественной близости непостигнутых еще истин. Именно таким человеком и предстает перед нами тот, кто сочинил псалмы Давида, – разнообразным, как дни и часы самой жизни, но всегда одинаково доверенным Богу и Его мудрости, что определяет, согласно традиции, мудрость самого псалмопевца. Вот почему многие из сочиненных им песен включены в канонический свод еврейских молитв. Что же касается философского духа псалмов, содержание его станет более ясным, если свести его к тому особому интеллектуальному переживанию, которое философ И.Кант испытал при прочтении одного из псалмов: "Звездное небо надо мной и нравственный закон в моей душе, – вот две вещи, которые наполняют меня бесконечно обновляющимся чувством восхищения и благоговения".
Псалом 49
Прислушайтесь ко мне, народы мира,
Внимайте, люди, слову моему.
Послушай, стар и млад, богач и нищий,
Я вам открою истину свою.
Я часто говорил себе: "Не бойся
Последних дней и времени суда,
Когда за прегрешения земные
Тебя пытать возьмутся небеса!"
Премудрый смысл любимого реченья,
Созревшего в моей душе, как плод,
Я напою сейчас под звуки гуслей,
Наговорю, как притчу, я для вас.
Скажите мне, скажите, заклинаю,
Случалось ли, чтоб кто-нибудь не пал,
Чтоб кто-нибудь остался жить навечно,
Чтоб хоть один могилы миновал?
Вот богатей лежит в земле, вельможа,
Скупавший все на золото свое,
Но он, увы, ни за какие деньги
Не выкупил и вздоха у небес.
Всему цена, всему на свете мера,
Назначенная Богом и людьми,
Но только нет цены и нету меры
Душе людской. Нет выкупа за жизнь.
Погибнут все. Сойдет в могилу каждый,
Невежда сгинет так же, как мудрец.
Умрет и тот, кто думает о смерти,
И тот, кто думает, что не умрет вовек.
Но трудятся глупцы, копают, строят
И превращают в крепости дома, -
Увы, умрут; увы, в могиле сгинут,
Оставив все добро другим глупцам.
Всю жизнь глупцы жилища укрепляют,
Как будто б жить в них будут без конца,
И имена свои дают именьям,
Как будто б им иметь их без конца.
Недолго им владеть своим владеньем,
Недолго жить глупцам в своих дворцах:
Наступит час, – и гордеца настигнет
Смертельная коса, как нож – быка.
Убойному быку подобен глупый,
Скотине и глупцу – одна судьба.
Увы безумцам всем, в свои влюбленным
Бессмысленные мысли и дела.
Псалом 133
Как хорошо и как великолепно
В единую семью собраться всем!
Собраться братьям, в доме жить едином,
Как хорошо собраться братьям всем!
Так хорошо, как если б Аарона
Увидеть нам с елеем на челе,
С
елеем, вниз стекающем на платье,На бороду стекающем его.
Так хорошо, как если б на Хермоне
Роса скопилась и пролилась вниз,
К Сиону, где обещано спасенье
И вечное цветение. Аминь!
Псалом 137
При реках Вавилонских мы сидели,
И вспоминали мы в слезах Сион.
Мы плакали, и средь ветвей деревьев
Качались наши арфы на ветру.
А нас пленившие, все те, кто нас держали
Вдали от рек родных, в неволе и в беде,
Кричали нам: "Снимите ваши арфы!
Сионские напойте нам псалмы!"
Но как нам петь Господню песнь в неволе,
И как,забыть тебя, Иерусалим?!
Когда забуду я тебя, о Город,
Десница пусть забудется моя;
И пусть отсохнет тот язык, что скажет:
У рек чужих забыт Иерусалим.
ПОСЛЕБИБЛЕЙСКИЙ ПЕРИОД
ВВЕДЕНИЕ
В период между завершением Библии и созданием Талмуда всю энергию своего духа Израиль, зажатый в кольце враждебно настроенного к нему мира, направил на укрепление своей культуры. Уже тогда в его духе четко определились черты, которые так драматично отличают его даже в нынешнем неодномерном мире. Прежде всего – это верность цивилизации единобожия и четко разработанных этических норм. Хотя цивилизация эта, тотчас же выказав свой универсальный характер, стала постепенно завоевывать мир, евреи воспринимали ее как символ преданности делу отцов; тем более, что с ослаблением политической мощи еврейского общества это наследие предков вызывало к себе углубляющуюся неприязнь языческого окружения. Подобную ситуацию и имел в виду Л. Толстой, когда, возмущаясь враждебным отношением к евреям, называл их поборниками свободы духа:
"Невежество осуждалось ими в древней Палестине с большею силой, чем оно осуждается сегодня в цивилизованной Европе". Презрение к невежеству и обусловило другую черту еврейского духа – страсть к модификации наследия под влиянием нарождающихся цивилизаций. Вот почему еврейский дух послебиблейской эпохи увековечивает себя в следующих формах религиозно-философской публицистики:
а). апокрифы – книги, созданные по образу и подобию библейских, но не вошедшие в канонический свод Священного Писания;
б). документы раввинического творчества, адресованного еврейству и направленного на углубление его национального сознания;
в) светская литература, т.е. литература, созданная в соответствии с греко-римской традицией и обращенная не только к евреям, хотя и развивающая именно еврейские принципы мировосприятия.
"СКРЫТЫЕ ПУТИ" ЕВРЕЙСКОГО ДУХА
Пожалуй, именно в апокрифах (греч.: "скрытый путь") и проявилась впервые временами обостряющаяся склонность еврейского духа к мистическому восприятию жизни, точнее, к такому ее восприятию, которое исходит из идеи о строгой ограниченности пределов человеческого познания и возможностей разума как средства ориентации в мире. Несмотря на и поныне живущую традицию недоверия к мистицизму, он зиждется на неопровержимой догадке, что по ту сторону людского разума лежит неизмеримый мир истин, доступных нашему созерцанию лишь частично и лишь в условиях того специфического состояния, когда человек переживает себя и окружающий его космос как единое и нерасчленимое целое. Подобное – нелогическое – отношение к миру, подводящее порой к гениальным прозрениям, оказывается особенно популярным в эпохи смутных социальных процессов, чреватых непредсказуемым исходом и потому внушающим человеку неуверенность и страх. Что же касается историко-политических закономерностей, и, в частности, закономерностей политической истории еврейского народа, то именно в подобные эпохи особенно обостряется в мире и антисемитизм как враждебность к совершенно уникальному опыту в развитии человеческого духа. Вот почему наряду с традиционными символами людского благонравия и благоразумия, апокрифы открывают нам новый мир напряженно-страстных, апокалиптических образов, порождаемых смущенным разумом, страхом и надеждой. Неизбывный оптимизм еврейского духа как бы утрачивает в них свою одномерность и обретает драматические черты, что можно судить по небольшому отрывку из Второй Книги законодателя Эздры. На вопрос о причинах страданий Израиля Эздра отвечает так: Божий промысел несет в себе непознанную людьми тайну, но стойкость и выносливость Израиля являются залогом его грядущего избавления.