Я есть…
Шрифт:
– Ну, что топчешься? Что еще?
– Модест Львович, а дайте мне, пожалуйста, его номер телефона или адрес. Мы хотим его проведать. Ему приятно, наверное, будет.
– Адрес? Эка, ты, деваха, хватила! Не уверен я, что больному преподавателю будет приятно ваше нашествие. Ему, скорее всего, сейчас не до вас. Дайте человеку спокойно поболеть.
– Модест Львович, пожалуйста… Дайте. Мы не станем ему надоедать, обещаю.
Заведующий кафедрой, которого настойчивость Степаниды уже стала раздражать, развел руками.
– Ты, Зорина, меня измором решила взять? Адреса Валентина я не знаю. Этими вопросами лаборантка кафедры занимается,
Благодарно кивнув, Степанида поспешно ретировалась и стремглав понеслась в деканат.
– Что это вы выдумали? – полная, уже седеющая и очень уставшая секретарша деканата недовольно обернулась. – С какой стати я должна сообщать вам адрес преподавателя? Это личная информация. Закрытая. Понятно?
– А Модест Львович разрешил. Я у него сейчас была, можете позвонить, проверить.
Хмурая секретарша, изобразив удивление, медленно подняла свое полное, утомленное тело со стула, но дойдя до шкафа, вдруг остановилась.
– А почему Модест Львович сам адрес не дал? Он – завкафедрой, мог бы сразу решить проблему.
– Не знаю. Позвоните ему, если не верите.
– Господи, вот навязалась, – лениво отмахнулась секретарша. – Некогда трезвонить без дела. Если завкафедрой разрешил, мне не жалко. Записывай. – Она, придерживая сползающие очки рукою, старательно продиктовала адрес и телефон Валентина Ильича, потом заботливо вернула папку на прежнее место. – Все? Или еще что-то?
Степанида бежала к автобусной остановке, не разбирая дороги.
Шел декабрь. Это была уже та пора, когда оголившиеся деревья стыдливо опустили ветви, приготовившись к долгому зимнему забытью. Когда небо, утратившее былую высоту и яркость, поблекло, посерело и стало похоже на рваный дедовский ватник. То и дело небосвод затягивало бесформенными облаками, которые клубились то ли туманом, то ли мглой. Воздух мутнел, темнел и, теряя прозрачность, сгущался, повисая клочьями.
Время от времени срывался холодный дождь, переходящий в колючую поземку. Безжалостный ветер хватал за полы пальто, обжигал щеки и забирался за воротник.
Стеша ничего этого не чувствовала. Торопясь на автобус, она иногда совала руку в карман, проверяя, не потеряла ли в спешке крошечный клочок бумаги, на котором записала заветный адрес.
Как доехала – не помнила. Словно в забытьи, ни о чем не думала. Остановившись, наконец, перед обшарпанной дверью в старом панельном доме, девушка с трудом перевела дух, сжала кулачки, и, закрыв глаза, прошептала едва слышно: «Господи, помоги! Спаси и помилуй…»
На звонок долго никто не реагировал. Дверь не отворялась, звуков никаких не слышалось, признаков жизни не доносилось. Степанида нажала на большую черную кнопку еще раз. И еще. Тишина плавала за дверью.
Расстроенная девушка прислонилась спиной к заветной двери и замерла. Отдышалась, справилась с волнением. Постояла еще, потом, потеряв терпение, развернулась и что было силы снова нажала на кнопку звонка. Держала долго, слушая, как льется незатейливая мелодия где-то там, в глубине квартиры. Не дождавшись ответа, приникла ухом к двери.
Абсолютная тишина, чистая, протяжная, безмятежная. Словно за дверью и вовсе нет жизни: не капает вода из крана, не гудит пылесос, не бьют часы, не хлопает форточка. И это
полное, глубокое беззвучие испугало Степаниду. Она в изнеможении опустила руки и всхлипнула. Отчаяние и детская обида накрыли ее, но она с собой быстро справилась. Решительно достала телефон и, глядя на заветный листочек, поспешно набрала номер преподавателя.Она терпеливо ждала. И, словно сжалившись над ней, где-то в глубине квартиры раздались трели звонка. Не дожидаясь ответа, Степанида лихорадочно нажала на кнопку отбоя и, что было силы, заколотила в дверь кулаком. Неожиданно, в ответ на ее стук, распахнулась дверь в квартире напротив. Седая дама с незамысловатым пучком на голове важно выплыла на лестничную площадку и, придерживая полы длинного атласного халата, надменно оглядела девушку с ног до головы.
– Что происходит? Ты чего тут хулиганишь?
– Извините. Я из университета, к преподавателю пришла. Он не открывает, а я волнуюсь.
– Твое волнение больше похоже на хулиганство. Прекрати шуметь, – дама недовольно переступила с ноги на ногу. – Весь подъезд уже на ноги подняла.
Она исчезла так же быстро, как и появилась, сердито сверкнув глазами на прощание. И, словно в ответ на ее слова, в квартире Валентина вдруг послышались шаркающие шаги, гневно заскрежетал замок, и на пороге показался худой бледный мужчина.
Выглядел он ужасно. В полинялых, вытянутых на коленях спортивных штанах, в футболке неопределенного цвета, в тапочках на босу ногу. Всклокоченный, небритый и с шерстяным шарфом на шее, Валентин едва стоял на ногах.
Держась рукой за косяк, он, прищурившись, изумленно уставился на девушку, не узнавая ее.
– Вам кого?
Степанида, чувствуя, как внутри разливается горячая щемящая нежность, прошептала, дрожа от волнения:
– Валентин Ильич, вы не узнали меня? Я – Степанида Зорина. Стеша. Ваша студентка с пятого курса.
Он помолчал, осмысливая услышанное, и вдруг, узнав ее, смущенно покраснел до корней волос.
– Вы? Зачем вы здесь?
– Валентин Ильич, – Степанида засуетилась, боясь, что он ее прогонит, – я пришла вас проведать, меня наша группа отправила. Пожалуйста, разрешите…
– Что разрешить? – закашлявшись, прохрипел он. – Не понимаю. Что вам нужно?
– Разрешите войти?
– Нет… – испуганно съежился Валентин Ильич. – Нельзя, простите. Зачем?
– Я специально приехала, чтобы вас навестить…
– Но ко мне нельзя. У меня такой кавардак! Я болею уже две недели, не до уборки было.
Но Степанида уже пришла в себя и, не слушая бормотания смущенного преподавателя, решительно шагнула ему навстречу.
– Здесь холодно. Не стойте на сквозняке. Пропустите. Я все сделаю.
Он ошарашенно отступил назад, беспомощно прислонился к стене.
– Вы ставите меня в неудобное положение, – едва держась на ногах от слабости, прошептал он. – Мне неловко. Это лишнее!
Она, не слушая его, сняла пальто, сбросила ботинки, и, обернувшись, захлопнула за собой входную дверь.
– Валентин Ильич, ложитесь в постель. Я сделаю вам чай. Вы сегодня ели что-нибудь?
Он походил на маленького мальчишку: растрепанный, растерянный, исхудавший…
Мужчины вообще не умеют болеть, сразу превращаются в беспомощных существ, боятся лекарств и совершенно теряют присутствие духа. Обычно они сразу укладываются в постель, ожидая горячего внимания и всевозможной заботы. Им хочется опеки, покровительства и бесконечной ласки.