Я есть…

Пересудов, особенно по молодости, было много. Чесали люди языками, переливали из пустого в порожнее, болтали всякое. Но бабское пустословие Степаниду не то что не волновало, но не особо трогало даже тогда, в молодости, а уж теперь, спустя столько лет, вообще не беспокоило. Она считала, что каждому – свое, да и на всякий рот не повесишь замок. Пусть себе развлекаются. Людская молва тоже не вечна, поговорят и перестанут.

И кто теперь, через столько лет, помнил, что в ее истории правда, а что вымысел? Никто уже и не знал, где небылицы переплелись с реальностью, где бабская брехня да вечные сплетни пересеклись с явью и скрытой истиной.

Степанида жила спокойно. Достойно несла свою ношу.

Людям казалось, что и сама она уже многого не помнила. Или делала вид, что не помнит. И только порою, когда злая вьюга за окном затягивала свою нескончаемую лютую песню, или налетали, грозно хмурясь, беспросветные летние дожди, женщина ненароком погружалась в омут воспоминаний, возвращаясь в поросшее забвением далекое-далекое прошлое.

Глава 2

Лето только-только огляделось. И, спохватившись, кинулось наверстывать упущенное. Закружилось в радостной карусели будничных забот, умиляясь первотравью лугов, обновленности лесов и взволнованности птиц, которые с зари до заката разливали повсюду свои невероятные трели.

Не зря в старину говорили, что июнь – конец быстрого пролетья да начало истинного лета. Густой зной медленно разливается в воздухе, в лесу зарождаются первые ягоды. Люди старательно прислушиваются – не кричит ли к вечеру сова да не купаются ли воробьи в пыли, надеясь на сухой завтрашний день. Хозяюшки торопливо высаживают в прогретый грунт семена огурцов, кабачков и кукурузы.

Солнце стоит высоко, словно благословляя благодатный месяц, который растит урожай на весь год, удивляет яркими зорями и украшает небо полной и светлой луной.

Сегодняшний день, слава богу, катился к закату. Выдался он трудным, суматошным и бестолковым. Но, наконец, и он, уморившись, собрался на покой.

Степанида с Катериной медленно шли по селу, неторопливо кивали знакомым, отвечали старушкам, сидящим на лавочках да завалинках и, переглядываясь, негромко обсуждали свои дела.

Подруги работали на животноводческой ферме, входящей в состав нового, построенного только три года назад, современного агропромышленного комплекса. Для их большого села, раскинувшегося по обе стороны полноводного Дона, строительство такого комплекса оказалось большой удачей.

Молодежь стала возвращаться в село, и по осени, как в милую сердцу старину, уже не раз играли свадьбы. Часто наведывались городские специалисты, которые, влюбившись в местные красоты, поспешно перебирались в село целыми семьями. Появлялись, наконец, и собственные молодые кадры: парни и девчонки, отправленные учиться по направлению, приезжали обратно и с жаром и нетерпением включались в рабочий процесс.

Степанида и Катерина уже считались ветеранами, потому что проработали на старой животноводческой ферме без малого двадцать лет. Когда-то неопытные и робкие, теперь они, перебравшись на новый животноводческий комплекс, сами делились опытом, обучали и помогали. Наставляли неопытных, следили за начинающими, поддерживали молодых.

По образованию зоотехник, Стеша последние лет шесть возглавляла отдел из семи человек, координирующий все зоотехнические процессы современного комплекса. Ее подруга Катя работала там же главным ветеринарным врачом.

Жизнь, затейница, прочно связала этих двоих, крепко-накрепко затянула узлы их дружбы и родства еще в раннем детстве.

Мамы девчонок были родными сестрами. Семейные узы всегда игнорировать сложно, а в семье, где родовые традиции чтили и ценили, просто невозможно. Семьи всегда близко общались, на праздники накрывали общие столы, дружно пели по вечерам, делились последним и стояли друг за друга горой. Хочешь-не хочешь, а судьба за Стешу и Катю все заранее решила: и жили двоюродные сестры неподалеку друг от друга, и учились в одном классе, и институт выбрали один и тот же, да и работали всегда рядом.

Сегодня, расслабленные и усталые, они шагали неторопливо, словно постепенно освобождались от накопившегося за день утомления, тягот суматошной работы и чувства бесконечной ответственности.

Остановившись, наконец, у своей калитки, Степанида привычно кивнула.

– Ладно, Кать, пойду я. Сил совсем не осталось. Да и мама, наверное, заждалась.

– Да и мне пора, – понимающе вздохнула Катерина. – Витька-то, я думаю, давно дома. Слава богу, завтра выходной.

– Выходной-то выходной, – нахмурилась Степанида, – но в телятник надо бы с утра сбегать. Не нравится мне, как нынешний молодняк вес набирает. А после введения нового рациона и вовсе стрелка на весах не двигается. Плохо они что-то на очередной рацион реагируют. Завтра хочу сама на кормлении телят присутствовать.

– Ой, Стеша, не начинай. Успокойся хоть на день, – Катерина недовольно поморщилась. – Для чего, скажи на милость, у тебя столько человек в отделе? Стулья просиживают? Чего ты все одна тянешь? Не обижайся, но я считаю, чересчур много воли ты дала своим помощникам. И не надо мне возражать! Я заранее знаю все, что ты скажешь. И, главное, такие они у тебя настырные, хоть кол им на голове теши! Я им сегодня про очередные прививки толкую, а они мне тычут в нос таблицы с расписанной калорийностью. Я им про Фому, они мне про Ерему! Зла не хватает, – Катерина всплеснула руками и ткнула подругу в плечо. – Ты же главный зоотехник, правильно? Вот и поставь их на место! Ведь тебе потом за все отвечать: и за качество кормления, и за содержание, и за разведение. А прирост здорового молодняка – это, между прочим, результат, на который вы все вместе должны работать, а не ты одна.

Степанида, прикусив губы, сморщилась, едва сдерживая смех, потом ласково обняла Катю за плечи.

– О, разошлась. Ну, все, все, угомонись. Разберемся. Иди домой, мужа корми.

Степанида жила в крепком кирпичном доме, небольшом, но очень удобном, построенном когда-то ее отцом. Чистенький двор, выскобленное крыльцо, окна, глядящие на мир вымытыми до блеска стеклами, аккуратные грядки в огороде, свежевыкрашенный забор в палисаднике… Все говорило о том, что в доме хозяйничают рукастые люди, аккуратные да хлопотливые.

А жили в этом ухоженном домике три женщины: Степанида, ее мать – баба Галя и племянница Нина.

– Бабье царство, – смеялись соседи.

– Хозяюшки, – одобрительно кивали старики.

Степанида их не больно слушала. Суровая и не очень щедрая на женские эмоции, она не нуждалась ни в чьем-то одобрении, ни в понукании, ни, тем более, в контроле: давным-давно привыкла делать то, что сердце подсказывает. А уж нравятся кому-то или нет ее деяния, об этом она вообще меньше всего заботилась, часто приговаривая, что, мол, не медный пятак, чтобы всем нравиться.

Пройдя по двору, женщина поднялась на высокое резное крыльцо с перилами, и, открыв дверь, вошла в сенцы. В их селе, пожалуй, и не нашлось бы дома без сеней, которые зимой кому-то заменяли летнюю кухню, другим служили хозяйственным помещением и, чаще всего, соединяли жилую часть дома с крыльцом.

Но не успела Степанида переступить порог, как навстречу ей вышла, чуть прихрамывая, мать. Радостно поблескивая выгоревшими от времени глазами, она всплеснула сухонькими руками, сплошь покрытыми синими набухшими жилами.