Я хочу быть тобой

— Вадим, — губы предательски дрожат. Я действительно готова расплакаться прямо здесь, перед ним. Пусть видит. Пусть знает…

— В какой клинике это произошло?

Вопрос застает меня врасплох. Я совсем не это хотела от него услышать, поэтому бездарно теряюсь и начинаю мямлить:

— Я… эээ… Какая разница?

— Большая. Если это был мой ребенок, то я имею право знать подробности, — взгляд прямой, в упор, — как думаешь?

— Да…конечно. Но там тебе не скажут ничего нового.

— Не важно. Адрес и имя врача.

У меня пересыхает во рту. На хрена ему эта информация?!

— Ты не веришь мне? — недоверчиво спрашиваю у мужчины своей мечты, — думаешь, что я обманываю?!

Слезы сами бегут по щекам, и он равнодушно за этим наблюдает.

— Я разве в чем-то сегодня соврала? Все четно рассказала!

— Это точно, — сквозь зубы цедит Зотов, — не придерешься. Все по полочкам разложила.

— Почему тогда ты мне не веришь? Зачем тебе эта клиника?

— Чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

Я не могу понять, что у него на уме, не вижу ни одной эмоции, не понимаю. Его ледяное спокойствие выбивает опору из-под ног. Мне нужно выиграть немного времени, чтобы сообразить, как вести себя дальше:

— Хорошо. Только у меня стресс, и все как в тумане. Сейчас приду домой и скину тебе адрес. Договорились?

— Без проблем, — легко соглашается Зотов, и у меня снова щемит в груди от дурных предчувствий.

Что он задумал? Почему он ни слова не сказал мне в упрек? Я же его с Милой поссорила, он должен был хоть немного разозлиться, но вместо этого выглядел, как обломок древнего айсберга. Ни одного чувства на поверхности, маска, за которой может скрываться все, что угодно.

— Я пойду? — спрашиваю, откровенно надеясь, что он поможет — распахнет передо мной дверь, подаст руку, а еще лучше бережно обнимет и доведет до дома. Но он даже с места не двигается. Только кивает:

— Иди.

Да как так-то? Он не понимает, что девушке, попавшей в такую ситуацию, нужна помощь и забота? Или обратно к Миле рвется? От этой мысли становится так обидно, что я снова начинаю реветь.

— Если бы ты только знал, как мне плохо. У меня внутри такая пустота, что больно дышать…

— Прими обезболивающего, — скупо советует он и отворачивается, давая понять, что разговор окончен.

Я со стоном выбираюсь из машины и плетусь к подъезду. Чувствую себя раздавленной, оплеванной, несчастной. Особенно когда слышу за спиной визг шин по асфальту и рев мотора.

Почему он такой равнодушный? Я не понимаю!

Хотя нет. Прекрасно понимаю. Это все из-за Милы! Все только из-за нее, она как кость поперек горла и мешается на каждом шагу. И его против меня настраивает!

Чего он привязался к клинике, в которой я была. Зачем?

Мне до одури обидно. И за то, что Мила выкинула из дома, и за вопросы, которые задает Вадим.

Чего они на меня взъелись? Разве можно так человека прессовать? Я вообще-то еще маленькая! Школу только окончила, жить только начинаю, а они меня пинают, не жалея!

Мне трудно держать все это в себе. Хочется поделиться хоть с кем-то. Хоть с той же Ольгой, пусть она и дура непроходимая.

Хочу ей позвонить. Роюсь в сумке, пытаясь найти телефон… и не нахожу его.

Его нет!

…Он либо остался у Милы дома, на тумбочке в прихожей, либо выпал, когда эта сука выкинула мою сумку в окно.

— Ой, мамочка, — зажимаю себе рот рукой, а от страха сердце становится таким огромным, что еще немного и проломит грудную клетку.

А что, если тетка возьмет его в руки? Что если поймет, что это тот самый смартфон, который у нее украли?

От паники кружится голова и волной поднимается тошнота.

С одной стороны мобильник, с другой неоправданно спокойный Вадим со странными вопросами! Они окружают меня! Загоняют в ловушку!

Впервые за время пребывания в городе, я испытываю дикий ужас от того, что меня могут разоблачить. Мчусь в комнату, хватаю сумку, с которой приехала, и без разбора кидаю туда какие-то шмотки.

Я непременно придумаю, как выкрутиться из этой ситуации, а пока надо бежать!

Вадим

Это просто какой-то гребаный звездец.

Будто сорвало в машине тормоза и несет на бетонную стену. Еще немного и расхреначит со всего маху.

Эта Зайка… Откуда она вообще свалилась на мою голову? Да и свалилась ли вообще? После ее сегодняшнего появления у меня на работе с бредовым желанием поговорить и еще более бредовым желанием позавтракать вместе, появилось стойкое ощущение, что меня где-то пытаются поиметь. Причем сильно и без зазрения совести.

Она так смотрела, будто надеялась на какой-то отклик. Словно хотела какой-то другой реакции и очень удивилась, напоровшись на мое неприятие.

Серьезно, блин? Ждала, что пожалею и поддержу? Скажу, мол ладно, проехали, и приглашу ее на дружеские посиделки?

В этот момент я окончательно перестал ее понимать. Привычный образ, который сложился за несколько лет знакомства, начал разваливаться на куски.

Почему вообще она до сих пор здесь?

Какой бы наивной ни была, но должна понимать, что как прежде ничего не будет. Все. Налажали. Придется расхлебывать. И ей, и мне. И если мне никуда из колеи не деться, то ей лучше всего свалить в туман и не отсвечивать. Свести общение с Милой до минимума, чтобы не подставлять ни себя, ни меня…если, конечно, нет других целей.

Одна часть меня отказывалась в это верить. Чтобы Зайка, племянница в которой Мила души не чаяла, начала что-то мутить за ее спиной? Бред. Я эту соплю с восьмого класса знаю, когда она еще была угловатым подростком и пряталась от мира за длинной челкой.

А другая часть меня, та, которая рациональная сволочь, задавалась вполне резонным вопросом, а так ли хорошо я ее знаю?

Эта мысль преследовала меня весь день. Я думал об этом постоянно, цеплялся за мелочи, вспоминал детали, искал подвох. И в то же время ругал себя за то, что страдаю фигней.

Это же Зайка. Надоедливая, вечно путающаяся под ногами племянница жены.

А потом я пришел домой, и мир заиграл новыми красками, щедро навешивая оплеухи.

Мила узнает об адюльтере, я узнаю о какой-то дурацкой беременности, которая якобы была, но уже сплыла. Зайка рыдает. Волосы встают дыбом. Хочется все поставить на паузу и хорошенько проораться.

Реакция Милы была точно такой, как я ожидал. Жесткой и бескомпромиссной.

Она вышвырнула племянницу несмотря на то, что та еще совсем недавно была маленькой любимой Заинькой. Я пошел на выход номером два. И хотя больше всего на свете хотелось остаться, понимал, что сейчас нет смысла упираться. Я сделаю только хуже. Мила и так была на грани. Ее передергивало от одного взгляда на меня, от одной мысли, что могу прикоснуться.