«Я ходил за линию фронта». Откровения войсковых разведчиков
Шрифт:
Вернулись довольно скоро. Храмов был ранен в бок, но его спас широкий немецкий ремень. От боли разведчик сгибался пополам, но остался в строю. Подтянулась и пехота.
Вылазка оказалась удачной, и теперь мы знали расположение огневых точек противника. Комвзвода проинформировал об этом комбата Спивака, а тот, в свою очередь, попросил по рации комбрига «прибавить огоньку» на… наш участок.
Вскоре над нами что-то зашуршало, зашипело, да так зловеще, что сердце сжималось. Заиграли «катюши»… Но вместо немцев лупанули по нам. Это был ужас. Один наш разведчик погиб. Меня контузило… Сколько погибло… Сколько погибло ребят.
Полученная легкая контузия сказалась на моем нервном состоянии — я перестала выносить звук «катюш». К сожалению, в то время медицина не признавала легкую контузию
Меня определили в помощь хирургу на пункте первой помощи бригады. Размещался он рядом с позициями злополучных гвардейских минометов. Трудно передать мое состояние, когда я слышала, как они «играют». На счастье, ребята вспомнили обо мне и забрали.
По дороге к Берлину попали под шрапнельный обстрел, и я чуть не поплатилась жизнью, пытаясь на ходу выпрыгнуть из кузова машины.
Приехали поздно вечером. Вошли в помещение на окраине Берлина, где разместились на отдых разведчики. В большой комнате слышались храп и стоны спящих ребят. За столом со свечой сидели Храмов, Волков, Гутник, Горошко и Александров. Когда они увидели меня, все, кроме Александрова, который не брал трофеев, молча встали, потом, как по команде, их руки потянулись к заветным кармашкам и вот диво — открыли коробочки и протянули мне: «Выбирай!» Я поняла, если откажусь — обижу. И взяла у каждого по одной вещице. Вообще, из трофеев мы брали только белье и еду. Ребята подбирали иногда часы, побрякушки. Правда, они их быстро спускали на доступных девчонок. Я ничего не брала, была примета: если будешь брать — погибнешь. Только один раз я взяла отрез материи в брошенном немцами доме. После войны, когда командир бригады распорядился, меня вызвали на склад, полный трофейных вещей, — выбирай, что хочешь. Открывают коробку — платье. На этой фотографии я в том платье.
Утром пошли в город, где страшные изнуряющие бои шли на улицах Берлина. Встретили Грошева, который чудом уцелел. Он оказался в расположении противника и спрятался в подвале, в котором отсиживалось цивильное население. Целые сутки был он там и никто его не выдал!
2 мая 1945 года для нас война кончилась. Радости не было конца. Но мы с горечью провожали глазами бесконечные потоки пленных, шагающих по развалинам Берлина…
Так, в грохоте и огне, в радости побед и скорби потерь боевых друзей, добрались мы до Берлина. Как я вынесла этот умопомрачительный, всесокрушающий марш-бросок, этот прощальный грохот и шквал огня, и сама не знаю. Однако твердо знаю, что с гордостью расписалась на стене Рейхстага…
Адильбеков Зекен Уалханович
Я с 1925 года, но записан был как родившийся в 1928 году. В октябре 1942 года ребят из нашей полеводческой колхозной бригады вызвали на приписку в военкомат. А меня в списке нет. Но я вместе с ними сел и поехал. Приехали в военкомат, всех по списку пропускают, а секретарь сельсовета Татьяна Бородина стоит в дверях и меня не пропускает: «Дурак ты! Куда ты собрался?» — «Хочу ехать вместе со своими друзьями, куда прикажут». — «Дурак ты! Люди стараются открутиться, а ты сам лезешь. Ты же беспризорник, кому ты будешь нужен, если вернешься калекой?!» А я-то еще ничего не соображал… В какой-то момент она пошла в туалет, а в дверях оставила Ивана Мордовина, моего товарища. Я говорю: «Ванюшка, впусти меня, пока ее — нет». — «Иди». Я зашел, там сидело человек пять. «Меня нет в списке, но я хочу пойти добровольно. Запишите, пожалуйста, меня». Записали меня 25-м годом, даже не стали ничего спрашивать.
Нас привезли во Фрунзенское пехотное училище. Обучались шесть месяцев. В марте 1943 года училище закрыли. Нас в течение 12 часов посадили в теплушки, и вперед на фронт, под Харьков. Ехали семь суток, пока мы дохиляли, ситуация стабилизировалась. Нас повернули в Подмосковье, в город Щелково. Там создавались воздушно-десантные бригады. Я попал в 4-е отделение 4-го взвода 8-й роты 2-го батальона 13-й воздушно-десантной бригады. А поскольку я маленького роста, то всегда стоял замыкающим. Шестнадцать прыжков имею. Из них несколько с аэростата. А с аэростата прыгать хуже, чем с самолета! Потому что, когда первый прыгает, он толкает корзину, и она болтается. А закон был такой: инструктор сидит в одном углу, а в трех углах сидят солдаты. Он командует: Приготовиться! «Я должен
сказать: «Есть приготовиться!» — «Встать!» — «Есть встать!» — «Пошел!» — «Есть пошел!» Это надо говорить, а корзина-то ходуном ходит…— Прыгали в сапогах?
— Нет, все время прыгали в обмотках. Сапоги мы не видели.
— А те, кто не мог прыгнуть?
— Их сразу списывали в пехоту и отправляли. Не судили. Сначала прыгали вместе с офицерами, но некоторые офицеры трусили прыгать, и стали прыгать раздельно: офицеры отдельно, мы — отдельно. Километров за 150 от Щелково нас десантируют, и мы сами должны добираться до казарм. Это как будто бы с тыла вернулись. Прыгали в основном с Ли-2. Заходишь первым — прыгаешь последним. Заходишь последним — прыгаешь первым. Каким лучше? Одинаково. И последнему плохо, и первому плохо. Мы, пацаны, — нам в то время по 17 лет, лишь бы в желудке что-то было, а на остальное мы клали.
Кормили очень плохо. В котелке — гнилая мерзлая картошка и не порезанные, а просто так сваренные стебли крапивы. 600 граммов хлеба, а в хлебе и отруби, чего там только нет — очень тяжелый. Но как-то организм переносил. Около казармы был большой подвал, куда воинская часть свозила картошку. Мы ее всю зиму воровали. Спускались по веревке и набирали в вещмешок.
В каждой казарме поставили железную печь. Деревянные ограды в Щелково по ночам разбирали на топливо. Варили картошку, пекли, ели.
— Кто-то у вас был из 3-й или 5-й бригады? Из тех, кто участвовал в Днепровском десанте?
— Нет. Правда, про этот десант нам рассказывали. В Щелково была страшная вражда между летчиками и десантниками. Говорили, что летчики испугались и сбросили десантников на немецкие окопы. Струсили. Через реку Клязьма есть мост. Десантники, бывало, дежурили на нем, и если шел летчик, то его бросали с моста в реку.
В июне 1944-го 13-я гвардейская воздушно-десантная бригада стала 300-м гвардейским стрелковым полком 99-й гвардейской стрелковой дивизии. А из нашего взвода сделали взвод полковой разведки. Нас посадили в вагоны и повезли. Сначала не говорили, куда. Повезли, и все. Привезли нас на реку Свирь. Мы должны были ее форсировать.
Командование решило сделать отвлекающий маневр — изобразить переправу. Пустить лодки, которыми должны были управлять двенадцать солдат. Поставить на них чучела. А в это время основная переправа должна была пройти в другом месте. Нашему взводу разведки предложили сформировать эту группу из двенадцати добровольцев… Шесть человек уже записались. Я хожу и думаю: «Как же быть?! Плавать-то не умею ни хрена». Говорю командиру взвода младшему лейтенанту Корчкову Петру Васильевичу: «Товарищ младший лейтенант, плавать не умею, но хочу записаться, как мне быть?» — «Ты чего?! Маленький, что ли?! Вам дадут специальные безрукавки и трубки — 120 килограмм веса выдерживает». А во мне в то время было от силы 50 килограмм. Так я записался седьмым. Первым форсировать Свирь должен был второй батальон. Комбат сказал командиру полка так: «Мой батальон форсирует первым, я этих двенадцать человек из своего батальона выделю…» Командир полка посчитал, что так будет правильнее. Записалось двенадцать человек разных национальностей и профессий. Там даже один повар был. Все они получили звание Героя Советского Союза. Правда, переправлялись они уже вместе со штабом полка. Но я так считаю, что их не зря наградили — они знали, что идут на смерть, и пошли на нее добровольно. Это тоже подвиг, я так считаю. Может быть, правильно сделали, что живыми их оставили, надо было поднимать авторитет полка. Пошли мы в наступление… С финнами воевать было очень трудно.
Целая рота автоматчиков охраняла шесть пленных финнов, в том числе двоих офицеров. Так они все равно убежали. Кругом болота, надо рубить деревья, строить гати. Когда придут к нам продукты? Мы гранатами глушили рыбу и без соли и хлеба с финскими галетами ели…
Был такой случай. В подвалах у финнов были деревянные бочки со сливочным маслом и сухой картофель. Мы в этом сливочном масле варили сухой картофель. Потом штаны снимаешь, сидишь автоматом…
Наступали мы капитально. Начали с Ладейного поля на берегу реки Свирь и прошли порядочно до станции Куйтежи. Вскоре финны сдались.