Я, инквизитор. Башни до неба

– Мордимер, ни о чём не беспокойся. Нетрудно было угадать твои симпатии, так что я позволил себе всё устроить и дать соответствующие распоряжения.

– Вот как. Спасибо. – Я был не только поражён, потому что я не заметил, чтобы он отдавал какие-либо распоряжения, но и искренне благодарен, что он принял во внимание мои предпочтения. – А можно мне узнать, которую из дам выбрал ты? – Спросил я, может быть, не слишком осторожно, но я не мог удержаться, чтобы не узнать вкусы Тофлера.

Он обнажил в улыбке белоснежные зубы.

– Оставшихся трёх, – ответил он.

***

Комната была погружена в полумрак, но поскольку на столике стоял подсвечник я без труда увидел рыжую девушку, которая полулежала, опершись на подушки, и ждала меня. Она была одета лишь в почти прозрачную тунику, которая, наверное, открывала больше, чем скрывала. Я остановился, онемев, на пороге, потому что тело женщины, озарённое тёплым светом свечей, выглядело так, как будто она была не существом из плоти и крови, а Афродитой, которая только что сошла с Олимпа. И это впечатление усиливали волосы, теперь уже не уложенные вокруг головы, но стекающие блестящей волной на постель.

– Здравствуй, прекрасный господин, – сказала она глубоким, мягким голосом, глядя мне прямо в глаза.

Я не мог говорить. Я знал, что с каждой убегающей секундой я делаю из себя всё большего дурака. Болвана, который не может ни заговорить, ни сделать ни малейшего жеста. Единственное, что я мог, это стоять и смотреть на неё.

– Как тебя зовут, мой дорогой?

В моей голове царила полная пустота. Я пытался вспомнить, как меня зовут, и ни за что на свете, ни за какие сокровища, был не в состоянии найти подходящего слова.

– Меня? – Спросил я наконец, когда мне удалось уже преодолеть скованность челюстей.

Она рассмеялась, а потом, смущённая этим смехом, прикрыла рот ладонью. Я видел, однако, что она не может сдержаться.

– Иди ко мне, – сказала она, вытирая слёзы со щёк. – Поговорим немного позже, когда ты уже немного поостынешь.

Я послушался.

***

Честно говоря, мне не пришлось слишком стараться, чтобы исполнить заповеди Тофлера о соответствующем отношении к даме. Катрина была так красива, так мила и так забавна, что я чувствовал, будто знал её уже много лет, почти всегда. Мы резвились в спальне, разговаривали, пили вино и ели блюда, принесённые нам с кухни слугами. Иногда засыпали на некоторое время, лишь для того, чтобы вскоре проснуться готовыми для дальнейших шалостей. Когда я чувствовал тепло её тела, когда я видел её глаза, замутнённые восторгом, когда я слышал дикий стук её сердца, когда я слышал её крики, оканчивающиеся всегда прерывистым стоном, тогда я знал, что здесь, в «Яблоке Гесперид», я мог бы найти своё место на земле. Катрина и я. Что это могло бы длиться вечно.

Но, конечно, не могло. Я был инквизитором, она проституткой. Она притворялась, что не видит во мне палача из Инквизиториума (ведь мы знаем, что именно так воспринимает нас большинство людей), я притворялся, что не вижу в ней шлюху, отдающуюся богачам за деньги.

На то время, когда мы были вместе, я стал для неё просто немного застенчивым, но очень ненасытным до её прелестей юношей, расточающим комплименты и дифирамбы. А она для меня стала очаровательной девушкой, желающей и умеющей делиться своим опытом в искусстве любви. Время остановилось. Не существовало Империи и не существовало Святого Официума. Не существовало ни Бог, ни ангелов, ни демонов, или, скорее, они существовали лишь в виде выкрикиваемых нами слов (а красавица Катрина призвала Бога часто, хотя, ручаюсь, в эти моменты она думала не о Боге).

Мой визит в «Яблоко Гесперид» должен был закончиться, как заканчивается всё в этом мире, подвешенном между адом и небесами. Правда, никто меня не торопил, никто не давал понять, что пришло время покинуть гостеприимный порог этого дворца, но я знал, что моё призвание и мой долг зовут меня обратно в отделение Инквизиториума, из которого я был направлен в Христианию.

В самой Христиании у меня уже не было больше дел. Максимилиан Тофлер давно покинул город, взяв с собой Шумана и оставив мне, как и обещал, письменный приказ сохранить в тайне нюансы дела, которое мы вместе решили. На отдельном листке он черкнул несколько слов, в которых выражал надежду, что мне понравилось, и что я с пользой последовал его совету. «Помни, что твой смиренный и покорный слуга всегда останется к тебе добр», закончил он, и я улыбнулся, читая эти слова и размышляя над особой манерой именно так, а не иначе называть самого себя. Внизу была ещё приписка: Если ты снова посетишь «Яблоко», попроси Катрину сделать с тобой то, что ты найдёшь на двадцать второй странице конфискованной книги. Ты увидишь, как сладко при этом стонут! Я снова улыбнулся и подумал, что Тофлер напрасно опасался, чтобы Катрина не запала мне в голову.

Ведь эта приписка должна была вернуть меня на землю, если бы к несчастью случилось так, что я всё ещё витал бы в облаках. Тем не менее, совет касательно книги стоило попробовать. Интересно только, откуда Тофлер знал, что я решил конфисковать «Триста ночей султана Алифа»?

На самом деле, я мог покинуть город, и не думаю, чтобы кто-то по мне заплакал, хотя я и питал застенчивую надежду, что очаровательная Катрина вспомнит меня иногда, если не с горячей любовью, то хотя бы с симпатией. Перед следующим, уже прощальным, визитом в «Яблоко Гесперид» мне ещё нужно было побеседовать с Крамером и выпустить его из тюрьмы (надо признать: тюрьмы с необычайно мягким режимом), в которую я собственноручно его посадил. Так что я направился в караулку, и сержант, лишь только завидев меня, дружески замахал рукой.

– Ну как там, сержант? Как поживает ваш пациент?

Стражник с удовлетворением улыбнулся.

– Всё, как вы велели. Ванна была, еду мы ему давали, дали комнату, шмотки какие-никакие дали, вина не давали...

– И очень хорошо. Как он это перенёс?

– Вы знаете, я такого ещё не видел. В первый день он просил, умолял, угрожал. И на вас ссылался, что он ваш друг, и вы возьметесь за тех, кто пожалел ему вина...

Я усмехнулся.

– Ну, ещё и не то было, – продолжил охранник. – Потом он рассказывал, что у него есть деньги, закопанные около реки, или что знает девок, молодых и хорошеньких, которых он нам приведёт, как только похмелится. Наконец, прошу прощения, даже собственную задницу нам предлагал, лишь бы дали ему выпить.

– И вы воспользовались? – Спросил я с напускной глупостью, но, когда я увидел отвращение на лице сержанта, хлопнул его по плечу. – Я ведь шучу, не сердитесь. И что дальше?

– На второй день он уже просто выл и выл, мастер, как какая-нибудь стрыга на болотах, звал нас на помощь, что на него якобы кто-то нападает, что черви едят его плоть, ползают под кожей. – Охранник вздрогнул. – Нам пришлось его связать, потому что он до живого мяса исцарапал себе плечи и бедра ногтями и изорвал зубами.

– Но он это пережил?

– Как он мог не выжить, если ваша милость приказал, чтобы он жил, – заискивающе заверил сержант. – На третий день он даже начал есть, а пьёт он как дракон. Воду, воду, конечно, – тут же оговорился он, будто опасаясь, что я могу его неправильно понять.

– Ну что ж, спасибо вам, сержант. Вы молодцы. Идите к казначею и скажите, что я велел выплатить вам пять крон награды.

– Покорнейше благодарю вашу милость.

– А теперь проводите меня к нему.

Крамер сидел на тюфяке с опущенной головой, обхватив себя исхудавшими руками. Он вздрогнул только тогда, когда услышал треск закрываемых дверей, но не встал на ноги, а лишь поднял лицо.

– Рад вас видеть, господин Крамер, – сказал я сердечным тоном. – Как у вас прошла неделя?

Он окинул меня угрюмым взглядом.

– Почему меня здесь держат как в тюрьме? Что я такого сделал?

– Но это вовсе не тюрьма. – Я развёл руки в жесте удивления. – Как вы могли такое подумать? По моей личной просьбе вы были в гостях у сержанта стражи. Вам не понравилось это посещение? Вам не давали есть или пить? Не искупали вас и не одели?

Он смотрел на меня неподвижным взглядом, всё ещё угрюмо, хотя я заметил, что при звуках слова «пить» что-то дрогнуло на его лице.