Я – инопланетянин

Старейшие… Хороший пример иллюзорности мира!

— Природа не терпит редукционизма и разделения на черное и белое, левое и правое, — промолвил я. — Вот, например, вы видите человека и поток фотонов и утверждаете, что это разные сущности, — но только потому, что вам не встречалась иная форма жизни. А если встретится? Как ты ее определишь в рамках земных понятий? Думаю, ты назвала бы ее полем, а я — разумным существом, принявшим нужное ему обличье, удобное, как пара разношенных туфель.

Напряженная улыбка Ольги совсем погасла.

— Удобное для чего? — спросила она, взирая на меня испуганным взглядом, словно боялась, что я вдруг рассыплюсь на кванты и атомы.

— Ну, предположим, для того, чтобы приобщиться к вечности, стать вечным самому, обрести свободу и могущество, странствовать среди звезд и галактик, видеть и слышать то, что недоступно нам, — биение пульса Вселенной… Разве этого мало?

— Стать вечным самому… — протянула Ольга, вздрогнув. — Вечность… Ни конца, ни начала… Даже подумать об этом страшно, не то что приобщиться к ней!

— Вовсе не страшно. — Я обнял ее, коснулся губами виска и зашептал: — Согласен, вечность пугает, если думать о ней как о чем-то, что не имеет ни начала, ни конца. Но есть у нее и другие стороны. «Вечности очень подходит быть всего лишь рекою, быть лошадью, в поле забытой, и воркованьем заблудившейся где-то голубки…»

Стихи оказывали на нее магическое действие. Я ощутил, как напряжение покидает Ольгу; глаза ее закрылись, аура стала подобна спокойной водной глади.

— Ты не историк, ты поэт… — пробормотала она.

— Не я, милая, не я. Это Рафаэль Альберти [48] .

То был один из наших разговоров, звено в цепи событий, протянувшейся от счастливой встречи до грустного финала. Я полагал, что подготавливаю Ольгу так осторожно, как только в моих силах; слово — здесь, намек — там, и шаг за шагом неофит все ближе к тайной истине. Расстаться с нею я уже не мог. Я пережил бы наш разрыв; память Асенарри нашептывала мне, что он не первый и, конечно, не последний. Я — Наблюдатель и, двигаясь сквозь череду миров, сменяя телесные обличья, подвержен всем случайностям судьбы, ее трагедиям и фарсам, разлукам, встречам, смерти близких. Нет, дело было не во мне!

48

Рафаэль Альберти — испанский поэт.

Ольга… Не ум, не красота, не тонкость чувств главенствовали среди ее талантов, а дар любви. Он мог обернуться несчастьем, излившись на того, кто не достоин или не готов его принять, и мог расцвести волшебным цветком, какого не найдешь в садах Аллаха. Сорвать его и бросить? То же, что и убить… Я знал, что Ольга не переживет разрыва, и это знание терзало мою душу.

Вот цена, которую мы платим за привязанность. Вот ловушка, о которой знают все Наблюдатели Уренира: любовь и порожденная ею дилемма — признаться?., не признаться?.. Конечно, есть ситуации и ситуации; возможно, ваш близкий силен и справится с шоком, возможно, он не поймет признаний, возможно, его вера в вас крепка, как монолит, и вы для него — божество, сошедшее к смертному. Все возможно, но случай с Ольгой был не тот.

Да, она меня любила, но не могла превозмочь свою натуру, вырваться из западни обыденного. Ее любовь была как занавес, скрывающий другие чувства: тревогу, неуверенность и страх. Почти не различая их, я ощущал лишь некий эмоциональный фон, темную тучу, висевшую где-то на горизонте, незаметную за торжествующим блеском радуги. Казалось, что свет ее сильнее туч и не померкнет никогда.

* * *

Мы бродим у Смольного собора по берегу Невы. Излюбленное место для прогулок: недалеко от дома, от шумных улиц и проспектов, но в то же время тихое, уединенное. Май, начало белых ночей. Десять вечера, но еще светло. Нева — как серебристое зеркало с осыпавшейся амальгамой запоздавших катерков и лодок. Над рекой — облака, клочья ваты, разбросанные по небу, нежно-голубому в зените и розоватому у крыш домов на другом берегу; над ними — бледный диск полной луны.

Набережной за Смольным еще нет — ее проложат лишь через два десятилетия, спрятав под асфальтом следы моей любимой. Но я сохранил этот миг в своей бездонной памяти: ее фигурку в сиреневом платье, улыбку, скользнувшую по губам, янтарный блеск волос, стройные ноги — вот она замерла, высматривая, куда ступить, а вот повернулась ко мне и поманила пальцем… Я вижу ее так ясно, так отчетливо! Я вспоминаю ее и шепчу: «Найдем ли мы путь, живые, туда, где она сейчас? Но к нам она путь отыщет и, мертвая, встретит нас…» [49]

49

Стихи Хуана Рамона Хименеса в переводе А. Гелескула.

Тогда она промолвила:

— Я думаю о том, что ты рассказываешь мне… эти истории о Вселенной и вымышленных мирах с красивыми названиями — Уренир, Суук, Рахени… Временами мне кажется, милый, что ты и правда там побывал, плавал в океане с огромными дельфинами, жил в городе на деревьях, с Фоги, твоим родичем… Смешно!

— Не смешно. Все это правда, ласточка, кроме того, что Фоги мне не родич, а у'шанг, наследственный сосед.

Она рассмеялась.

— А я — твоя наследственная возлюбленная! В прежнем рождении я была Лакшми, супругой Вишну, а ты — его сын от какой-то наложницы, посмевший на меня взглянуть. Ну, понимаешь, не тем взглядом… таким, как смотришь сейчас… И за это тебя упрятали в бутылку и бросили в море. Но ты такой настырный! Просидел в бутылке двадцать тысяч лет, но все-таки выбрался из нее и заполучил меня!

— Похоже на истину, Олюшка. Но вместо бутылки был луч — луч из частиц, которые ты назвала бы квантами мысли или живой энергии.

— Биохимической?

— Нет. Скорее она имеет отношение к психике, чем к биохимии. Видишь ли, то, что вы считаете полями, гравитационным, электромагнитным, ядерным, на самом деле… — Я нахмурился и щелкнул пальцами, подбирая нужные слова. — На самом деле это пространственно-временной континуум широкого диапазона, причем не линейный, а как бы замкнутый сам на себя, замкнутый циклически в бесконечности и в бесконечном числе измерений. Одно из них ноосфера, другое, скажем, магнитное взаимодействие… Человеку — такому, как ты и я, — этого не понять, ведь мы не ощущаем многомерности. Однако принадлежим к ней, и наш мозг — что-то вроде генератора в пространстве ноосферы. Это не биохимия, а область чувств, инстинктов, мыслей, стихия подсознательного, и каждое живое существо там…

— …сингулярная точка? — с серьезным видом подхватила Ольга.

— Да. Это подходит. Можно сказать и так.

— И что можно делать с помощью живой энергии?

— Ну, например, перемещаться из пункта «а» в пункт «б». Мгновенно. Без поездов, самолетов и прочих железок с крыльями или колесами.

Она вздохнула, будто пробуждаясь от сна.

— Как ты об этом узнал, Данька? Вычитал в своих папирусах? В Книге Мертвых? Или в учебнике физики, написанном жрецом Аменхотепом?

Я улыбнулся, поддел ногой сучок, гниющий среди прошлогодней листвы. Шутит… Это хорошо! Раз шутит, значит, не боится.

— Нет, мои источники информации более серьезны и надежны. Представь, что я — инопланетный гость, который прилетел на вашу Землю. Вернее, переместился сюда в том самом ноосферном измерении, где нет ни расстояний, ни препятствий для полета. И вот теперь… Что ты делаешь, солнышко!

Ее пальцы забрались мне под рубашку, защекотали, погладили, ущипнули.

— Разыскиваю щупальцы. Раз ты пришелец, у тебя должны быть щупальца… щупальца, псевдоподия и во-от такая пасть! — Она показала какая. — Еще — жабры или крылья…