Я – инопланетянин

— Не слишком, — признался я. — Однако цыплят по осени считают. Напомню, Бонг Айяли Ята Зи, что когда-то вы были такими же низкими и презренными, а может, еще хуже. Но вы получили возможность сделаться теми, кто вы есть, и было бы несправедливо отказывать другим в подобном шансе.

— Мы не были такими! Никогда в прошлой бесконечности! Мы понимающие, что сила в единственности… нет, в единстве, и мы никогда не разделялись!

Он был уверен в этом, как в шарообразности Земли, что придавало беседе определенный интерес. До сих пор Бонг не высказывался о землянах с таким пренебрежением и не пытался возвеличить свою расу. Может быть, и в самом деле опасается, что Облака-Повелители вышвырнут их отсюда? Что до его убеждений в сплоченности талгов, то в исторической ретроспективе она была такой же призрачной, как в римском государстве во времена Юлиана Отступника [73] . Наблюдатели с талгских миров сообщали о любопытном нюансе их внутренней политики: история древних времен не то что была под запретом, но, вероятно, ее фальсифицировали с начала и до конца. В результате талги пребывали в заблуждении, что их социум во все эпохи являлся единым и нераздельным организмом.

73

Юлиан Отступник — римский император (361–363), пытавшийся реставрировать язычество.

Я вздохнул с печалью и произнес:

— Ну, раз ты так считаешь… Тебе виднее, Бонг Айяли Ята Зи. Может, вернемся к нашим орехам?

Он снова приоткрыл свой клювообразный рот.

— К чему, Наблюдатель? Разве я произносил о плодах дерева, которое…

— Нет, ты произносил насчет Облаков. Так что тебя интересует?

— Зачем они стали одним Облаком? Зачем идут сюда? Зачем…

Он засыпал меня вопросами, но я не знал на них ответов. Бывает, что облака сливаются, пассивно дрейфуя год или столетие под действием звездного ветра, — Старейшие соединяют свои разумы, решая задачу, которая не под силу одному из них. Какую? Это я представлял довольно смутно, как всякий человек на моем месте, любое существо, не сбросившее тягот плоти. Возможно, проблема касалась Великой Тайны Бытия? На Уренире знают, что Старейшие общаются с вселенской ноосферой — или, если угодно, с Вселенским Духом; но в чем смысл и цель подобного общения? Мои наставники утверждали, будто Старейшие исследуют разумность этого конгломерата, но не пришли к единому мнению за много миллионов лет. Что ж, есть и для них нелегкие задачи… И это приятно; будет чем заняться, когда я сделаюсь Старейшим.

Бонг бормотал свои вопросы, пока я не пошевелился в кресле, раздраженный этим бесконечным камнепадом. Он смолк и уставился на меня. Его горизонтальные зрачки мерцали, как маленькие розовые лампы.

— Успокойся, Бонг Айяли Ята Зи. Облакам нет дела до вас, если не нарушены законы Равновесия. Сидите в своем корабле и ждите хоть целую вечность. Вынюхивайте, подслушивайте, подглядывайте… Но никаких активных действий! Ни провокаций, ни контактов, ни — упаси вас Вселенский Дух — жестокости!

— Жестокость… — проскрежетал Бонг. — Термин из этого мира… Что есть жестокость? Не понимаю… Понимаю — целесообразность.

— Жестокость — то, что вы сотворили на Диниле. Жестокость — убийство и разрушение. Жестоко подталкивать слепца к обрыву, копать могилу для еще живых и вкладывать нож в руки ребенка.

Зрачки моего собеседника потускнели.

— Мы помним о Диниле, — буркнул Бонг. — Помним о мощи Облака-Повелителя, изгнавшего нас… Но разве он не разрушил?

— Он не убил вас, ведь так? И он не разрушил ничего, что пригодилось бы живым динильцам. Он лишь сровнял могильный холм над их трупами, чтобы тела не осквернили.

— Он… — начал Бонг, и в этот момент явилась Ольга. Потрясенный вздох, шелест платья, стук каблучков у двери… Физиономия талга исчезла, растаяла, как призрак с первым криком петухов, а я сидел в оцепенении, еще не понимая, что случилось. Потом вскочил, бросился к лестнице, спустился, окунувшись в серый зимний день… Tempus fugit. Время побежало.

* * *

Бежало оно с изрядной резвостью, особенно в местах, где мне случилось пребывать. Тут оно просто неслось огромными прыжками, и я, желая остаться в гуще событий, отбросил идею переселения куда-нибудь за океан и окончательного воплощения в Ники Купера. Здесь, в России, было интересней; эта страна влияла на мировые события в силу своей огромности, неистощимости ресурсов и человеческого потенциала, мнимой бедности и скрытого, но, безусловно, существующего богатства — своих земель, заводов, городов и миллионов специалистов в какой угодно сфере. Космос, атомная энергетика, химия взрывчатых веществ, все разновидности инженерии, генетика, микробиология, металлургия, военная промышленность… Танки здесь умели делать лучше тракторов, а боевые импланты — лучше обуви, что было, с одной стороны, печально, зато с другой — кружило мир вокруг России. Но главным был, разумеется, геополитический фактор, то уникальное положение, которое выпало этой стране, соединявшей Запад с Востоком, Север с Югом, Европу с Азией, а если вспомнить о дороге через полюс, то и Америку с Индией. Мост, узловая точка, гигантский плацдарм, имевший выход к двум планетарным океанам и без труда способный приобщиться к двум другим…

Неудивительно, что в этом месте и в его окрестностях время поспешало, и целые эпохи проходили в течение считанных лет. Двадцатый век кончался, и наступивший двадцать первый явил чудесные метаморфозы распада и соединения; раны мира отверзлись, истекли кровавыми потоками, закрылись и открылись вновь. Империя распалась, пожертвовав окраинными землями, но ее ядро было по-прежнему крепким и цельным. Центральный комитет сменила Дума, однопартийный диктат — анархия стихийной демократии, властительных генсеков — президенты: первый, второй, третий, четвертый… В окраинных землях на западе и юге происходили чудеса: бывшие апологеты коммунизма представали миру то в венце султана или хана, то с жезлом фюрера или тирана, которого именовали «батькой»; где-то велись разговоры о наследственном президентстве и монархической республике, где-то на выборы являлись тридцать тысяч из двадцати пяти, где-то искали лидеров за рубежом — потомков эмигрантов, забывших свой родной язык, но обещавших поделиться капиталами. Повсюду расплодились мириады чиновников, губернских, городских, региональных и центральных; с неистощимой энергией они разоряли музеи, распродавали архивы и выселяли из прежних обителей библиотеки, театры и детские дома. Хранители закона торговали им оптом и в розницу, вчерашние элитные бойцы вливались в криминальные структуры, а олигархи давали интервью, учили демократии, но избегали ответа на вопрос: как нажили они первый миллион? Крали всё: девушек и танкеры, древесину и рыбу, мозги и алмазы, металлолом и нефть, картины и даже двери электричек. Думаю, если бы в России были пирамиды, украли бы и их.

Но постепенно смерч превращался в бурю, а буря — в обычное, хотя и сильное волнение. Изобилие не наступило; видимо, в этой стране оно являлось чем-то нереальным и даже противопоказанным, как слишком жирная пища при гастрите. Однако кое-какие достижения имелись. За четверть века России удалось внедриться на рынки военной техники; ее оружие, танки, истребители, экранолеты и боевые корабли были надежными, простыми, дешевыми и смертоносными. Это оценили в мусульманских странах, на Дальнем Востоке и в Африке; хлынули кредиты, субсидии и инвестиции, и через несколько лет страна превратилась в оружейную мастерскую. Такой поворот событий меня не слишком вдохновлял, но что поделаешь — война являлась тут национальным спортом, и оставалось только радоваться, что россияне готовят шайбы с клюшками и если участвуют в смертоубийственных матчах, то с выездом на чужое поле.

Другой статьей дохода вместе с традиционными лесом, газом и металлом стал экспорт мозгов. Российские специалисты искали золото на Эфиопском нагорье, трудились в австралийских рудниках, качали нефть на шельфе Северного моря, строили атомные станции в Китае, Иране и Туране, лечили пациентов в Перу и Индонезии, преподавали в университетах Оттавы и Бомбея, Осло и Мельбурна. Случалось, к мозгам добавлялись мускулы — наемники высшего класса, умевшие драться без теплых сортиров и блиндажей с кроватями кингсайз, а с ними — офицеры, прошедшие выучку в кавказских, балканских и среднеазиатских войнах. Мотопехота, десантники, снайперы, артиллеристы — этот товар ценился высоко, выше профессоров, врачей и инженеров, и был повсюду нарасхват; танки шли на рынок с экипажами, экранолеты — с пилотами, а корабли — с укомплектованной командой. Торговля ландскнехтами процветала, взимая дань из самых крепких и здоровых, но — очередной российский парадокс! — это не ослабляло, а укрепляло нацию. Возможно, по той причине, что здесь не увлекались генной реконструкцией: модификанты — хорошие телохранители, однако плохие солдаты.

Мир тем временем менялся, обретая многополярность и делаясь похожим на гидру о шести головах. Три головы побольше, три — поменьше… ЕАСС, Восточная Лига, Союз мусульманских государств, а к ним — Южноамериканский альянс, объединивший страны континента, Индия с частью Индокитая и, наконец, Россия… Мост между Европой и Азией, неистощимый арсенал для половины мира, всеобщий посредник, партнер СМЕ, член ЕАСС и член ВостЛиги… Правда, за все приходилось платить или менять одно на другое, но паутина дипломатии все-таки лучше минных полей войны. За членство в ЕАСС Россию обязали не поставлять никому особо мощного оружия, атомных субмарин, авианосцев и орбитальных комплексов; кроме того, на рубежах Великого Китая был выстроен Великий Вал — система фортификаций с поясом ядерных могильников. Членство в ВостЛиге обошлось дороже: Монголия, Курилы, Приамурье, Сахалин. Эвакуация, толпы протестующих у стен Кремля, побоища в Думе, восемь попыток самосожжения, вопли левых и правых об исторической миссии России, национальной гордости и желтой угрозе… Однако обошлось и даже принесло какую-то пользу — реанимацию Байкало-Амурской магистрали, где появилось население, приток работников в Якутию и в Магадан, который сделался столицей региона. Но главным результатом был союз с Китаем, что укрепило евразийский мост у океанских берегов; впрочем, валы и могильники тоже были нелишней подстраховкой.

С исламским миром был произведен обмен: вместо Великой Албании в Европе возникла Туранская Федерация в Средней Азии. Большая страна, от Каспия до Алтая, и вполне лояльная, соединенная с Россией не только земными и небесными дорогами, но узами крови и общей историей. Вначале там слетели головы ханов и султанов, потом побушевали басмачи, но после кровавой междоусобицы, традиционной для этих мест, все успокоилось. Возможно, потому, что рядом был губительный пример афганцев; возможно, помогли российские экранолеты и три дивизии наемников. Так ли или иначе, Туран замирился и не остался у России в должниках, призвав к порядку единоверцев на Кавказе; правда, с афганской войной справиться не удалось. Там уже не помнили о боге и мусульманском единении, там царила ночь, и в беспросветном ее мраке рыскали голодные шакалы.

Ну, ничего, думал я, будет день, будет и пища.

День пришел, но пища оказалась горькой.

Анклав… Бактрийская пустыня… Ядовитый плод, к которому тянулась шестиголовая гидра…

ГЛАВА 15 БАКТРИЙСКАЯ ПУСТЫНЯ Тринадцатый день и ночь четырнадцатого

К стене мы вышли через час после полудня. Я не ошибся, оценивая ее высоту: метров восемьсот, где-то повыше, где-то пониже, а в нескольких местах совсем низко — там, где из огромной каменной ступеньки будто бы вырубили дюжину гигантских глыб и, раздробив их, устроили нечто вроде ведущих к ущельям-расселинам пандусов. Одна из этих осыпей была как раз перед нами — крутая наклонная плоскость, тянувшаяся к разлому в скальном гребне и вымощенная глыбами величиной с кулак. Над разломом желтым прожектором повисло солнце, слегка размытое пеленою флера, что позволяло просмотреть ущелье из конца в конец. Прямое, довольно широкое, наклон — градусов сорок… Отличная дорога наверх!