Я из Африки

— Ну что вы! — сказал Никита. — Что же могло с ней случиться? Москвичи такие радушные. Так рады бывают помочь даже взрослым африканцам… А уж тем более совсем маленькой девочке из Африки, которая еще вдобавок так хорошо говорит по-русски!

На лестнице хлопнула дверка лифта. Андрюша бросился открывать.

— Здесь! — крикнул он, бросаясь Николаю Николаевичу на шею. — Ее еще один Пальчиков привез! Молодой! В очках. На «Москвиче»!

Таня бросилась в комнату и заплаканным лицом прижалась к лицу Наны.

— Ох! — вздохнул Николай Николаевич, прямо в пальто опускаясь на стул и вытирая лоб платком. — Нана, детка! Где же ты была? Что с тобой случилось?

— Ну что ты, Николай Николаевич! — сказала Андрюшина мама. — Девочка так устала! Так проголодалась! А ты расспрашиваешь… Ведь уже скоро шесть часов, а она с двенадцати все путешествует! И в интернат ребятам надо ехать. Вот покушаете, и мы поедем… Ведь нам опять через всю Москву! — И мама быстро пошла на кухню.

Никита подошел к Николаю Николаевичу.

— Очень рад с вами познакомиться. Очень рад! Мы с вами однофамильцы. Ну, как будто бы родственники… Вы отдохните и успокойтесь. А в интернат не надо торопиться! У меня «Москвич». И я очень быстро смогу отвезти ребят!

Глава XX. Знакомые глаза

— Не может быть! — сказали ребята, когда Нана и Андрюша рассказали им все, что произошло в воскресенье. — Это вы придумали!

— А где же кукла? — спросила Наташа. — Если было так, покажи куклу!

А Нана ничего не смогла ей на это ответить, потому что куклы у нее не было. Нана никак не могла вспомнить, куда девалась кукла! Она вчера так устала от бесконечных путешествий, от автобусов и метро, от множества людей, окружавших ее, что заснула в «Москвиче», когда Никита и Андрюшина мама отвозили их в интернат. Может быть, она оставила куклу в метро? Может быть, дома у Никиты? А может быть, уронила где-нибудь на улице или на лестнице? И кто-нибудь нашел маленькую африканскую куклу, одетую в красную юбочку и белую кофту… Маленькую африканскую куклу, подарок знаменитого мастера спорта!

В класс вошла Анна Ивановна, и урок начался.

Андрюша сидел надутый и сердитый. Ему было очень досадно, что ребята им не поверили. А ведь они с Наной им рассказывали правду. Чистую правду!

— Ладно! — проворчал Андрюша, толкая своего соседа Витю. — Вот мама моя в субботу приедет, тогда узнаешь, правда или нет…

— Андрюша!.. — Анна Ивановна постучала карандашом по столу. — Не разговаривай на уроке!

А когда после занятий ребята вымыли руки и уже собирались идти в столовую обедать, вдруг в спальню вошла Любовь Петровна, директор интерната.

— Нана! — сказала она. — Откуда это у тебя появилось так много друзей? Мне сегодня с самого утра звонят по телефону. И все спрашивают, как поживает Нана из второго класса? Сначала позвонила какая-то Тоня. Потом старший сержант Михайлов. Потом какая-то старушка спрашивала, когда она может приехать к тебе в гости со своей внучкой Анечкой. Потом какая-то художница почему-то спрашивала, когда можно приехать рисовать твой портрет. Потом звонил мастер спорта Смирнов. И, наконец, только что приходил молодой человек в очках и просил передать тебе вот это! — Любовь Петровна протянула Нане сверток.

Нана взяла пакет. Все ребята вытянули шеи. Нана быстро развязала веревочку, развернула бумагу…

Бумага упала на пол. В руках у Наны была кукла в красной юбке и белой кофточке. Завитки черных волос торчали на ее растрепавшейся голове. Коричневые ручки она протягивала к ребятам…

— Ага! — сказала Нана.

— Ага! — сказал Андрюша.

И больше говорить ничего не надо было. Все было ясно и так. Ведь сама Любовь Петровна, директор интерната, доказала ребятам, что Нана и Андрюша говорили правду! Чистую правду!

Когда после прогулки второй класс готовил уроки, Любовь Петровна появилась снова в сопровождении молоденькой девушки и какого-то высокого худого человека. На нем был надет серый, очень узкий костюм, черные, очень узкие ботинки. Рукава пиджака были ему коротки, и руки, покрытые рыжеватыми волосами, торчали из них, как будто он вырос из своего костюма.

Человек внимательно оглядел класс, Анну Ивановну, всех ребят. Нана сидела, как всегда, на первой парте, и человек уставился на нее прозрачными холодными глазами. Нане стало неловко от этого пристального и холодного взгляда. Давно уже на нее так никто не смотрел. Она вдруг вспомнила учителя в школе, там, у себя дома. Так он смотрел на маленьких африканцев.

— Садитесь, пожалуйста! — приветливо сказала Любовь Петровна и придвинула стул высокому человеку.

Он сел, положив ногу на ногу, вытащил из кармана записную книжку. Девушка быстро и тихо что-то говорила ему на непонятном языке. Он слушал ее и время от времени чуть-чуть кивал головой.

— Господин Уилсон хочет присутствовать на ваших занятиях и поговорить с вами, ребята, — сказала Любовь Петровна, улыбаясь. — Ему хочется узнать, как живут и учатся советские дети. Господин Уилсон будет задавать вам вопросы по-английски, а товарищ Сергеева будет переводить на русский язык то, что он будет спрашивать. Господин Уилсон говорит, что он очень любит детей, но он никогда еще не разговаривал с советскими детьми. Пожалуйста, Анна Ивановна, прервите ненадолго уроки, господин Уилсон будет спрашивать…

Любовь Петровна села рядом с переводчицей.

Господин Уилсон встал и положил свои длинные руки на переднюю парту. Нане хорошо были видны рыжие веснушки на его руках. Большие плоские часы отстукивали «тик-так», «тик-так», «тик-так».

Тихо-тихо стало в классе.

Господин Уилсон заговорил.

Рядом с ним встала переводчица и перевела:

— Дорогие дети! Господин Уилсон говорит, что он очень рад сегодня увидеть советских детей в их школе. Он хотел бы узнать, что вы ели сегодня на обед? Господин Уилсон хочет, чтобы ему ответил мальчик…

Господин Уилсон прошелся между партами и положил руку на плечо Саши Вострикова, худенького и бледного после недавней болезни.

Саша встал. Он посмотрел на американца, потом почему-то на Анну Ивановну и, загибая пальцы, начал говорить:

— Винегрет, борщ, котлеты, картошка, компот… И добавку, если хочешь, можно.

Американец недоверчиво посмотрел на Сашу и спросил что-то Любовь Петровну.

Переводчица перевела:

— Господин Уилсон хочет знать, почему мальчик такой худой?