Я – Кирпич

– Машук, не сердись на них, они своеобразно и прочно воспитаны. Положено им так. А дальше будет видно, когда привыкнут к тебе. Если мы с тобою хотим купаться при свете дня, то лучше не откладывать в долгий ящик, потому что в этих часовых поясах дело уже к вечеру идет, и вечер здесь очень короткий.

– А я только тебя жду! Ты ведь у нас обжора оказался!

– Я – обжора? А сама-то!..

– И сладкоежка! А мне можно, я от волнения. Ну, все, я готова. Голышом будем?

– Конечно!

И мы помчались наперегонки к Тихому океану, разноцветному, веселому и теплому. Ничто недоброе не подстерегало нас впереди – ни шторм, ни акулы, ни ядовитые шипы!.. Но вполне возможно было ушибить палец или колено о коралл или камень, или наглотаться соленой воды, с последующим откашливанием, это я разрешил обстоятельствам, почему бы и нет!?

– Диня, а маску или очки можешь приколдовать?

– Это лишнее: ныряй с открытыми глазами, когда нужно – твое зрение само подстроится под коэффициент преломления, и в воде, и над водой. Глаза от раздражения тоже защищены.

Первые минуты в океане мы с Машей не знали что делать, стали беспорядочно плескаться, орать… Потом освоились и веселье развернулось во всю ширь. Я незаметно для Маши добавил ей кислороду в кровь на время ныряния, чтобы не на пять секунд, а минуту, две минуты подряд можно было плыть под водой и любоваться подводной тропической фауной.

– Диня! Там!.. Она меня чуть не съела! Спаси меня!

– Щас! – Я нырнул и через десять секунд вернулся к Маше с грозной обидчицей в руке: – Эта!?

– Н-не уверена, та была такая огромная, пушистая!.. А эта крошечная, но цвет похож, красноватенький такой! А что за рыба?

– Птероис. Между прочим, колючая и ядовитая. Но не для нас.

Я выпустил рыбку – и она мгновенно расцвела, вновь превратилась в яркий пушистый цветок… Чик! – и сбежала! Без волшебных способностей поймать ее голыми руками просто немыслимо. Вода на мелководье была очень теплая, но – ничуть не противная от этого, ибо сохранялась в ней океанская первозданная свежесть… Спасенная от страшного птероиса Маша продолжала обнимать меня за шею, и я к ней развернулся… Язык не поворачивается назвать наши дальнейшие кувыркания сексом, или еще какими-нибудь смысловыми аналогами разной степени забористости. Мы – любили друг друга, и в этот миг, и позже, когда, обессиленные вусмерть и бесконечно довольные, выползли на берег, и вообще… Да, любовь – это было единственно верное название и объяснение всему происходящему. А на берегу продолжили, отдохнув. Поначалу Маша застеснялась соседства Букач и Морки, которые не спускали глаз со всех наших затей, но я убедил ее, что подобная разнузданность с нашей стороны только добавит ощущений, а Морка и Букач никогда никому ни о чем не проговорятся…

– Ну конечно, Маша! Какой может быть романтический ужин без костра!? Костер – это будет адекватным макрозаменителем свечей. Но жаришь, чур, ты!

– Чур, я! Но не потому, что я прирожденная кухарка, а потому что тебе и близко нельзя доверять жарку шницелей и картофеля!

– Почему это нельзя? Я всю жизнь себе готовлю!

– Потому, хотя бы, что золотую сковороду таких размеров только подъемным краном поднимать, кулинар ты наш. Дай мне обычную чугунную, маленькую.

– С тефлоном?

– С тефлоном? Да, не помешает.

Я вынул из-за спины изящную сковородочку и с театральным поклоном передал ее Маше – а у самого рот до ушей: двухпудовую золотую сковороду до этого я сотворил по дразнительным умыслам, а вовсе не от широты новорусского креатива.

Упала на остров ночь, первая наша с нею ночь после долгой-предолгой разлуки. От музыки мы дружно отказались, предпочли слушать прибой и треск ветвей от костра, от фейерверков отказались тоже, но уже консенсусом: один залп мне удалось отстоять – и был он похож на серебристую плакучую иву, ростом с телебашню…

Мы лежали на берегу, возле костра, даже в бунгало не пошли – а зачем? Постель и здесь можно расстелить, подальше от прилива, тем более что дождя, москитов, крабов не предвидится…

Оказывается, нам было о чем поговорить, даже и не погружаясь в подробности прошлой жизни каждого… Мы и не погружались, хотя по мелочам отметились тезисно…

Да, были… за одного из них даже замуж выходила… Нет, просто… не готова была к материнству и все такое… Курила, потом бросала… потом опять… финансовая сфера, офис-планктон, средний заработок… полюс какие-то «жировые отложения» от квартирного размена…

– Динечка! А вот ты мне про своих пассий, пожалуйста, ничего не рассказывай, ни соринки! Я понимаю, уверена, что у тебя были, но ты просто не представляешь, какая я ревнивая! Просто даже не представляешь! Пусть я лучше ничего этого не знаю!

– Машук, в любом случае – это все в прошлом.

– А почему он тебя убил?

– Не знаю.

– Но ведь он же не убил, ты ведь живой, ты ведь не зомби!

– Живой, и еще какой живой. И сейчас ты в этом убедишься, несчастная!

– Нет! О, нет! О, небеса! Люди добрые, спасите меня от этого страшилища!.. Нет, нет, нет, не спасайте!

Заснули мы в обнимку, но порознь: Маша затемно, перед самым рассветом, а уже на свету, через пять минут после Маши. Полыхающая во мне жадность к быстротекущему времени позволила нам спать всего лишь два часа, но при этом вполне даже выспаться. Тропическое утро на морском берегу выглядело превосходно: в сравнении со вчерашним днем и вечером – нисколько не хуже. Мы наперегонки бултыхнулись в прозрачные воды и только потом уже приняли душ, позавтракали… Маша настояла, чтобы завтракали мы в одежде, а не голыми, да пусть так и будет, не жалко: на мне холщовые штаны чуть ниже колен, а на Маше туника, но уже другая, нежели в Питере: предельно простого кроя, лимонного цвета, без узоров, из непрозрачного хлопка, длиною по колено и с глубоким вырезом. И я, и она босиком.

– А вырез-то тебе на фига?

– Для прельстительности. Хочу блистать красотой и сводить с ума окружающих.

– Надо же! Положи еще рыбки, пожалуйста, заодно в вырез загляну!..

– Диня, а ты опять стонешь во сне, я слышала. Тебе что-то снилось плохое?

– Ну… типа того.

– А что именно?

– Да не помню, – соврал я, – спросонок помнил, но уже забыл. А тебе?

– А мне очень доброе что-то снилось! Ромашки, я вспомнила!.. А что после завтрака будем делать?

Снился-то мне отец, не сам он и даже не его голос, а как бы его неудовольствие по отношению ко мне… Я пытался его в чем-то убедить, но, похоже, совсем не умею этого делать…

После завтрака у нас были полеты над океаном: я на воздушном змее, а Маша на игрушечной деревянной лошадке. Мы втроем, я, Маша и Мор, закладывали виражи, бочки, петли, всякие иные фигуры высшего пилотажа, а Букач сидела у меня в кармане штанов (сотворил один, специально для нее) и скрежетала помаленьку, вроде бы как тоже вполне довольная окружающей действительностью.

Потом пришла пора океанского серфинга: я пригнал с востока небольшое стадо горбатых китов и заставил их слегка порезвиться в открытом океане, Маше досталась обычная самка кита, а мне тоже китиха, но альбиноска. Уж я постарался, как следует пораскинув разумом: киты мчатся, ныряя неглубоко, а мы с Машей оседлали своих – и можем сидеть, стоять, скакать, поскальзываться, водою неопасно захлебываться – но оставаться при этом «на коне»! Самое удивительное – китам вроде бы как тоже это было в развлечение, а не в напряг! Я их потом отпустил, и мы бултыхнулись в неспокойные волны в далеком далеке от нашего островка.