Я, колдунья и полосатый кот

— Подкрепись. Репа пареная. Хватай, не робей! Она не горячая. Тёплая.

Я ухватил один из золотистых клубней, надкусил... М-м-м! Вкуснотища! Я никогда раньше не пробовал репу. На вкус похоже на сладкую картошку. Нет!

— Напоминает батат! — воскликнул я.

Агриппина взяла ложку и треснула меня по лбу.

— Когда я ем, я глух и нем! — назидательно проговорила она.

— Ну да, — пробурчал я. — Закрой рот и ешь суп.

— Што? — то ли не расслышала, то ли прикинулась глухой травница.

Болтать больше не хотелось. Доедал я молча. Добавки себе прихватил. Тянул время: надо решить, что делать дальше. Оставаться на ночь мне никто не предлагал. Подлечили, накормили, а дальше выставят за порог. И куда мне, назад в ковыль возвращаться, следы своей лаборатории разыскивать? Бесперспективняк. А ночевать под открытым небом страшно. Поле ещё ничего, а лес зловещий.

Попроситься самому на ночь остаться? Это нарваться на очередные насмешки. «Вот молодяжнеки пошли, лес им страшный!» Как пить дать, так и скажет. Василия своего наконец-то позовет, чтобы вместе ржать.

— Ну, што надумал, калечный? Мысль-то смотрю посещала тебя, — Агриппина, уткнув руки в бока, насмешливо вскинула брови.

— Переночевать можно? — взмолился я, на всякий случай протягивая руку к чугунку с репой. — Пожалуйста.

— Можно, — легко согласилась девушка. — В кладовке тебя запру, штоб по хороме не шастал.

Я ошеломлённо заморгал.

— Испужался? — засмеялась Агриппина. — Не запру. Ты ж у меня там все припасы сожрёшь. Вон, репу уже по карманам распихал, не успела отвернуться. На лавке спать постелю. А Василий за тобой присмотрит.

Глава 3

Если вы подумали, что за ночлег не пришлось платить, то я вас разочарую. Не успела ещё магия доброты рассеяться, как мне вручили два ведра и, задумайтесь, коромысло!

— Дров нарубить не наказываю, пусть раны заживут, а водицы натаскать, тут и дитятя справится. И поленьев потом приволоки. Снеди разной наготовлю, коль постояльцы у нас завелись.

Травница подтолкнула меня к двери.

— Што встал-то?! Топай. За плетень выйдешь, полверсты на восход махнёшь, там колодец и обнаружишь. Токмо не сверзнись туда, вылавливать не стану.

Я уныло поплёлся выполнять задание. Возникало ощущение, что я сейчас играю в РПГ, где мне ещё долго предстоит качать своего перса, выполняя нелепые задания для получения нищенских очков опыта. Нормальный квест ещё нескоро дадут. Вряд ли раньше пятого уровня.

Слава богу, дом Агриппины стоял на краю поселения. Никто на меня не таращился, собаки не лаяли, а дети не кидались залепушными яблоками. Или вообще какой-нибудь плечистый парняга мог бы подвалить да поинтересоваться — кого в деревне знаю, и как в избу правильно входить нужно... Нет уж, нет уж. Знакомиться с селянами я не спешил. Явно живут по собственному укладу, в котором я не разбираюсь. Нарушу что-нибудь — башку отшибут. Пожалуй, пусть меня травница дальше за дебила держит. Глядишь, ни у кого на меня рука не поднимется.

Под невесёлые мысли я добрался до колодца, чтобы покрыть себя несмываемым позором.

Несчастные два ведра я принёс только с пятой попытки. То плохо крепил на коромысле, то спотыкался, разливая воду на себя и пыльную дорогу. Увидев меня, измазанного и промокшего, Агриппина закатилась таким смехом, что возникли подозрения относительно трав, которые она собирает. Уж не покуривает ли втихаря запрещёночку? Вот сдам её участковому, будет знать!

Девушка, продолжая похрюкивать, вытерла выступившие от хохота слезы.

— Ты как до стольких лет дожил, горе луковое? — она подхватила коромысло и вызволила меня из-под его тяжести. — На печи сидел, а мамка с тятькой петушками сахарными угощали, крендельками потчевали, пылинки с чадушки сдували? Эх... Помощник из тебя, што из кутьки — дудка. Хорошо, топор не дала. Убился бы махом. Иди в дом, кафтан свой у печки разложи, пусть сушится. Ой, сызнова сомом таращится да пастью хлопает! Дам я тебе тряпок срам прикрыть! Нешто мне им любоваться приятно будет!

***

Одежда сохла. Я сидел у окна, закутавшись в выданную мне дерюгу и глядя на наползающие сумерки. Солнце уже провалилось за горизонт, но ещё не потухло, подсвечивая облака оранжевым. В воздухе плясали комары-толкунчики. Я всегда поражался их танцам, наглядно демонстрировавшим броуновское движение частиц. Конечно, насекомые — не молекулы, но объяснить на их примере школотрону нудятину из физики вполне реально.

— А почему они в избу не залетают? — спросил я. — Ни комары, ни мухи, ни прочая гадость с крылышками. Ты даже ставни не прикрываешь. Занавески раздвинуты, опять же.

— Заговор наложила, — пояснила Агриппина. — Вот и не суются.

Она устроилась за прялкой, ловко перебирая пальцами, превращавшими всклокоченную шерсть в лохматую нить, которую девушка потом наматывала на веретено.

— Я... — травница умолкла, прислушавшись.

Скрипнула дверь, затем в сенях что-то глухо стукнуло. Секундой позже раздался грохот падающей посуды, сопровождавшийся чьими-то неразборчивыми ругательствами.

— Явился не запылился! — воскликнула Агриппина и выбежала из горницы.

— Агриппинушка, голубка моя! — пробубнил заплетающийся бас. — Вот и Васютка нагрянул!

— Опять нажрался, окаянный?! — в голосе девушки появились мерзкие сварливые ноты. — Скотина ты безрогая! Всю жизнь мне испоганил! Когда ж это закончится?!

— Не могу я, понимаешь, не могу! Мочи больше нет! Раньше-то красавиц был, статный, крепкий, взгляд пылает! А сейчас гляну на своё отражение, и утопиться хочется.

— Смотрю, ты и утопился. Сколько? Бочку опорожнил аль две?!

— Не бранись, хозяюшка! Единственную капельку на язык капнул да кружку понюхал.

Что-то опять загремело. Я замер, вслушиваясь в аудиоспектакль под названием «семейная драма». Васян, оказывается, пьянь редкостная! Нужно у Агриппины узнать, где в деревне выпивку достать можно. Он завтра с похмелья проснётся, я же ему пивка холодненького подгоню или сидра. Сразу и подружимся.

Вернулась травница. Растрёпанная, раскрасневшаяся. Взор потупила. С чего б, интересно?

— Ты, молодяжнек, не подумай лишнего, — глаз не подняла, говорит заискивающе, — Василий хороший. Держится строго три луны, на четвёртую срывается. Тяжко ему. Смириться с потерей не желает. Вот и пьёт иногда. А мне по утрам слушай: «Лебёдушка моя, снеси водицы студёной доброму молодцу перед смертью! Пришёл час расставания! Схорони меня под дубом столетним, навещай по праздникам!»