Я люблю тебя

Не успели мы войти в «Венский дворик», уютный ресторан с просторным круглым залом, венскими диванчиками и репродукциями Климта в дорогих рамках, как случился первый тест в лице услужливо подскочившей официантки.

– Здравствуйте, добрый вечер, вам с сыном где будет удобнее ужинать?

– Вот там, у окна, – быстро говорю я, покраснев до корней волос.

Ты стал мрачнее тучи. Мрачно опустился в кресло, мрачно закурил, мрачно погрузился в изучение меню.

Через минуту, совершенно молча, ты поднялся и направился к выходу.

– Коньяк, – быстро сказала я подскочившей официантке, – с остальным мы еще не определились.

Жадно глотаю коньяк. Тревога. За окном наискось Москва-река с плавающими баржами и туристическими пароходами, набережная, люди в ярких одеждах, чайки, полыхающие в закатном свете припаркованные авто. Смотрю то на одно, то на другое. Ушел совсем? Выскочил позвонить? Люди, резвящиеся, редких пород, собаки. Магазины, рестораны, милиционер около входа в выставочный центр.

Ты возвращаешься посвежевший, немного возбужденный, нежно целуешь меня в макушку, легко садишься на место.

– Ну что, выбрала чего-нибудь?

– Выбрала.

– А мне? Выбери, я тебе доверяю.

Не успела я с радостным сердцем начать перечислять тебе главные блюда австрийской кухни, как к нам подскочил старший менеджер ресторана с букетом очаровательных ландышей и, склонившись ко мне, произнес с доброжелательностью, которую вероятно, репетировал перед зеркалом не один месяц и по которой сдавал самый главный в своей жизни экзамен: «Мы виноваты перед вами, наша сотрудница допустила чудовищную бестактность и будет сурово наказана за это». Он щелкнул зажигалкой, зажег свечи у нас на столе, поставил букет в высокий хрустальный стакан, пожелал приятного вечера и растворился в воздухе.

– Спасибо, Маркуша.

– Ну рассказывай, как ты?

– Лучше ты рассказывай, что там у тебя приключилось, и почему ты расстался с девушкой. И кто она, и сколько вы были вместе, и было ли вам хорошо.

Я улыбалась, но внутри у меня носились черти.

Поторговались. Ты не соглашаешься говорить, я прошу. Выпили. Ты – вина, я – коньяку, съели по вегетарианскому салату. Я заказала тебе в точности то же самое, что и себе – разобрались с венским шницелем, как и положено, пугающе гигантским. В предвкушении палачинок с вареньем и кофе.

– Я должна знать.

– Зачем?

– Я отвечаю.

– Перед кем?

– Перед всеми.

– А я не отвечаю?

– У меня в молодости была такая история.

– У всех в молодости была такая история. Я скажу тебе очень коротко, без бабских рассуждений, один раз, чтобы ты знала и я знал, что я тебе сказал это.

– Наконец-то, давай.

– Я встречался с этой девушкой около года и очень любил ее. Я расстался с ней, потому что теперь я с тобой и хочу этого.

– Но это бесперспективно.

– Я знаю. Но бороться с этим еще бесперспективнее. И опаснее – можно и вправду наломать дров.

– Значит, ты согласен, что это бесперспективно…

– Ларка, милая, ну не пойдем же мы с тобой в загс. Мама может узнать и устроить шабаш, да и я тебе не за фигом.

Очевидно, это не продлится всю жизнь, и каждый из нас наверняка пойдет своим путем. Но я люблю тебя, а любовь, это такая болезнь воли, такой жесткий ошейник, знаешь, с металлическими шипами. Любовь диктует свои правила и навязывать ей свои – глупо, рискованно, бездарно и действительно бесперспективно. Давай так, а?

Мы ехали домой, машину вел ты, не имея даже водительских прав, я выпила слишком много коньяка, и теперь меня уносило в какой-то сладкий полусон, насквозь пропитанный твоим именем.

Ты бережно ввел меня в квартиру, раздел, уложил в постель, сказал, что завтра позвонишь, как проснешься, и если все срастется, забежишь позавтракать.

– Очень прошу тебя, забегай – попросила я, еле ворочая языком. – У меня на работе такой кошмар, хотела с тобой посоветоваться.

Ты поцеловал меня еще раз, и через секунду за тобой захлопнулась дверь.

Я не хочу, чтобы она вот так за тобой захлопывалась. Перед тем, как уснуть, я с трудом разлепила глаза и посмотрела на часы – было половина второго ночи.

Каждый раз, когда в мою жизнь врывалась любовь, моя фантазия включалась в работу, создавал из объекта моей страсти всякий раз нового сфинкса, полного загадочного смысла и великих тайн. Мне всегда мерещилось, что он живет куда более богатой яркой жизнью, чем я.

Мне казалось, вот его жизнь – это да, а моя – жалкое, бледное существование. Мерно тикающие в пустоте часы, мучительное ожидание звонков и приходов, настоящая ущербность не востребованного никем существа. Страдала ужасно. Но каждый раз потом оказывалось, что это всего лишь неуклюжий полет воображения, что в реальности кроме унылых будней там, по ту сторону зеркала, отражавшего любимое лицо, ничего не было и нет – такая же пустота, посредственная жизнь и пустые хлопоты.

Я опять мысленно бегала по тому же заколдованному кругу.

Думала, что ты' не живешь, а нежишься. Просыпаешься, лениво потягиваясь. Полночи до этого болтаешь с друзьями и подружками по телефону, заныриваешь в Интернет и там отрываешься по полной. А потом с утра, едва разлепив глаза, бредешь на кухню – я прекрасно знаю и эту кухню, и твою комнату – кухню с бледно-сиреневыми стенами и шестнадцатью роскошными гравюрами с кораблями, которые мы когда-то покупали вместе с Маринкой в одном из антикварных магазинов из-под полы. Так вот ты бредешь на кухню, мечтая о сэндвиче и ледяной кока-коле, но вместо этого под благородный Мариночкин рефрен о пользе правильного питания получаешь рыночный творог и чай с лимоном.

Потом институтские занятия, веселая компания, стажировка в престижном банке с длинноногими секретаршами и молодыми людьми в ореоле блистательных перспектив.

Сегодняшнее утро было удивительным. Мы завтракали так, как будто завтракали вместе много лет. Мерно, спокойно обсуждая выставки и театральные постановки. Потом, наконец:

– Ты что-то говорила о проблемах на работе, что у тебя там?

Зажмуриваюсь, откидываюсь назад.

– Какие неприятности, спрашиваю. Я должен бежать.

– Долго рассказывать. Еще кофе будешь?

– Нет. Налоговики что ли наехали?

– А ты откуда знаешь?

– Да это сейчас общая проблема. Твой деловой тон меня изумляет.

– Если уж так интересно – пожалуйста. Вскрылась наша схема растаможки, мы ведь когда-то начинали как благотворительная организация, прикрывались супчиками, бульонными кубиками, сосисками датскими в банках. И когда перешли на одежду, использовали эту же схему и старые связи.

– Понял. Теперь вылезло. Значит, кого-то вовремя не замазали или на кого-то через вас начался наезд. Ответы на эти вопросы знаешь?