Я – меч, я – пламя!
Шрифт:
Туберкулеза боялись, от него не было спасения. Выживали единицы, остальные, кто раньше, кто позже, проигрывали борьбу. Смертельных болезней много, но одно дело сгореть за две недели от воспаления легких, а другое – годами бороться со смертью и проигрывать, знать, что жить тебе осталось год, полгода, месяц.
Оля туберкулеза не боялась, она вообще ничего раньше не боялась, лишь после того, как с ней случилось это, появился страх. Она боялась не успеть сделать за оставшиеся шесть лет то, что возможно, все остальное было не страшно. Раньше, когда ей еще казалось, что она слышит голос, ее странный собеседник сказал: «Каждый твой неправильно прожитый день – это десять тысяч человек, которые могли бы остаться жить. Поэтому не бойся ничего, страшно будет потом, если мы не успеем».
Оля дала Анне Петровне триста рублей, на год вперед, и попросила побыстрее оформить бумаги,
Сейчас, лежа на кровати, она еще раз прокручивала события последних нескольких часов, пытаясь определить, все ли учтено и где возможны неожиданные трудности. Идея операции пришла ей в голову, когда Стрельцова стояла в кабинете и слушала этого придурка, а перед ним лежало ходатайство. Мысль была простая и очевидная – если на этой бумаге появится положительная резолюция, а автор резолюции умрет от травм, полученных в результате бандитского нападения, проблема будет решена. Лидию Федоровну наверняка назначат исполняющей обязанности, та знает Анну Петровну, Олю считает ее племянницей, она отменять резолюцию не будет. Да и причин ее отменять нет. Тем более, чтобы временно исполняющему обязанности отменить резолюцию безвременно почившего шефа… да такого еще в обычной жизни никто не слышал! В политике да, такое случалось сплошь и рядом, но в средней школе подобное событие нечто из области ненаучной фантастики.
План оказался хорош, и резолюцию поставить особого труда не составило. Для этого рекомендовалось знать оптику в объеме средней школы или просто быть наблюдательным человеком. Если на листе бумаги что-то написано, а вы накроете его другим листом и поставите на оконное стекло, в которое светит заходящее солнце, отчетливо увидите буквы на просвет. Отметьте точечками остро отточенного карандаша пунктирные линии будущих букв и подписи. Лучше всего это сделать несколько раз на разных листках, для тренировки.
Резолюция получилась на славу, только специалист после длительного исследования смог бы заподозрить, что это подделка. С первого взгляда даже пострадавший не отличил бы ее от других своих резолюций. А вот силовая акция подвела. Больно нетипична была реакция клиента. Нормальный человек отклонился бы назад, и это движение Оля могла легко скомпенсировать, чуть нагнувшись вперед. Удар пришелся бы в центр макушки. В дальнейшем жертва нападения обычно падает на спину, вниз на ступеньки, нанося себе дополнительные травмы, несовместимые с жизнью.
«Этот придурок так часто шарахался к стенке в своем подъезде, что выработал условный рефлекс! – со злостью подумала Стрельцова. – Удар пришелся не по центру макушки, а сбоку, там череп намного крепче, вдобавок это чудо умудрилось сползти по стенке и не шарахнуться головой о ступеньку. А добивать нельзя, любой дурак поймет: целью был не кошелек, а сам директор».
Тогда, перед библиотекой, девушка решила продолжить выполнять план и сейчас считала, что поступила разумно. В лучшем случае директор выйдет на работу не раньше следующего учебного года, так что проблемы придется решать одну за другой. Пока все было сделано правильно. «Надо только завтра с утра не забыть уничтожить черновики и образцы с подписями, а то ношу с собой в тетрадке, как дура!» – подумала Оля, засыпая.
Руководителя следственной группы, работника среднего начсостава Тарасова Виктора Федоровича, прибывшего с остальными членами группы и работавшего на месте преступления уже два часа, больше всего волновал вопрос, насколько тяжелые травмы получил пострадавший. Уже через час беготни по квартирам этого и соседних домов стало ясно – сие дело из разряда «глухарей». Подозреваемого видела только одна бабушка из дома напротив и дала исчерпывающее описание – невысокий паренек
в белом картузе с хозяйственной сумкой в руке. Виктор Федорович с тоской думал, сколько человек подходит под такое описание. Одно «радовало»: бабуся готова была опознать любого, кого покажут, главное – белый картуз на голову надеть.Доктор «скорой помощи», увозивший пострадавшего, сразу сказал: жить будет, но, судя по вмятине в голове, нужна срочная операция. Травма черепа налицо, но мозг осколками не поврежден. Операция непростая, разговаривать больной начнет не раньше чем через неделю. А то и через две.
Узнав, что пострадавший – директор школы, Виктор Федорович с тяжелым сердцем написал: «Ограбление, умышленное нанесение тяжких увечий под видом ограбления» – таковы были возможные мотивы преступления. Он был честным человеком и не мог поступить иначе, хотя понимал, какой геморрой берет на свою голову, добавляя последнюю фразу. Если можно так сказать. «Завтра проведу опрос в школе и попрошу начальство отложить это дело до дачи показаний потерпевшим. Тогда уже ясно станет, средней ли тяжести травмы получил директор…» – подумал Виктор Федорович, дописывая протокол. Заодно надо будет опросить свидетелей возле школы, не исключено, что преступник пас его возле работы и проводил до подъезда. Конечно, имелась гипотетическая возможность, что директор приглянулся какому-то фраеру возле дома, и тот решил по-быстрому его «раздеть», но Виктор Федорович в это не верил. Он сам учился в свое время и знал, как могут дети «любить» своих учителей.
Тарасову пришлось ехать в школу в тот же вечер. Когда они собирались расходиться по домам, прибежала из больницы жена потерпевшего и начала кричать, что у мужа пропали из кармана ключи. У Тарасова тогда мелькнула мысль – с трупом бы он такую деталь никогда не пропустил. Пострадавшего забрали до того, как он приехал, ему доложили, что исчезли бумажник и часы, из портфеля все вытряхнули, но вроде бумаги были на месте, преступник, убедившись, что ничего ценного нет, скрылся. Ключи участковый упустил, и лишь когда жене в больнице отдали вещи мужа, а его увезли на операцию, та вспомнила о пропаже. Жена требовала, чтобы с ней и с дочкой кто-то остался на ночь, пока она не вызовет слесаря поменять замки. Старший сын служил в армии, родственников в Москве не имелось. И хотя Тарасов был уверен: никто в квартиру не полезет, ключи нападавший наверняка схватил инстинктивно, так случалось при каждом втором ограблении, но ведь не оставишь женщину одну на ночь после такого! Участковый согласился переночевать, перезвонил домой и дал жене телефон директора, на случай, если его будут искать. Тарасову пришлось еще ехать в школу, находить сторожа и опечатывать кабинет, оказалось, в похищенной связке был ключ и от кабинета. Естественно, версия с похищением или заменой документов мелькнула в голове, но он ее отбросил. Во-первых, в этом случае никто бы не оставил директора живым, а во-вторых, это выяснится сразу, как только пострадавший вернется на работу, а без него ковыряться в бумагах… Виктор Федорович был честным и ответственным работником, но мазохистом он не был.
Прибыв с утра в школу, следователь проинформировал о случившемся завуча, та сразу начала звонить начальству. Дождавшись своего помощника Федьку Кострыгина, опросил учителей о конфликтах директора с учениками как нынешними, так и предыдущего выпуска, глубже решил не копать, и без этого от величины списка резко испортилось настроение.
Собрав адреса, Федька побежал выяснять и писать протоколы по прошлому выпуску, а Тарасов, оккупировав кабинет директора, опрашивал всех, кто пока учился. Оба подумали с тоской: «Этот день из жизни можно смело вычеркнуть!»
Выслушав доклад товарища Ягоды о том, как продвигается дело о заговоре и попытке убийства товарища Сталина (в будущем эти события назовут «Кремлевское дело»), вождь в который раз подумал, что Ягоду надо менять. После убийства Кирова Иосиф Виссарионович был крайне недоволен его работой. Энергия, которую тот проявлял при раскулачивании и строительстве руками заключенных канала «Волга-Дон», вдруг куда-то исчезла. Даже это плевое дело, основной целью которого было тихо проверить и реорганизовать охрану Кремля, до этого напоминавшего проходной двор, перебрать всех сотрудников, выявить неблагонадежных и очистить от них территорию, Ягода мурыжил уже полгода и никак не мог довести до конца. Сталину не требовалось много времени, чтобы увидеть, что в борьбе с троцкистами Ягода пытается и рыбку съесть, и ног не замочить, если можно так выразиться. А убийство Кирова вдруг отчетливо показало вождю, как глупо может погибнуть человек, даже занимающий такой высокий пост.