Я, Мона Лиза

Пико тоже был настолько захвачен словами фра Джироламо, что не обратил на нас внимания. Я обернулась и увидела прямо за собой высокого и худого мужчину с заостренным подбородком, чье лицо вызвало смутное и неприятное воспоминание. Он поздоровался кивком, я испуганно ответила тем же, хотя так и не вспомнила, где его видела.

Мы с Дзалуммой проталкивались сквозь толпу прихожан — сначала, чтобы пробраться к огромным открытым дверям, затем спуститься с лестницы, затем пересечь площадь, где натиск толпы ощущался особенно сильно: люди стремились приблизиться к церкви в надежде уловить хоть слово великого проповедника, увидеть его хоть одним глазком.

Как только мы оказались на свободе, я вытянула шею, поискала глазами нашего возницу и, не найдя его, испытала облегчение. Я кивнула Дзалумме, и мы поспешили к церковному кладбищу, огороженному стеной с воротами.

А там, позади каменных надгробий, на тропе, обсаженной колючими розовыми кустами, не начавшими цвести, под ветвями распускающегося дерева стояли двое закутанных в плащи мужчин — один высокий, а второй среднего роста. Уже смеркалось, но когда тот, что пониже, откинул капюшон, я сразу его узнала.

— Джулиано!

Мы кинулись стремглав друг к другу. Наши спутники приотстали шага на два. Джулиано пришел с каким-то хмурым типом, у которого на боку висел длинный меч.

Юный Медичи взял мою руку — на этот раз с некоторым смущением — и, склонившись, поцеловал ее. У него были длинные, тонкие пальцы — когда-то такие же, наверное, были и у его отца, прежде чем возраст и болезнь искорежили их. Мы смотрели друг на друга, растеряв все слова. По его пылающим щекам струились слезы.

С трудом, вернув себе самообладание, Джулиано произнес:

— Отец так болен, что говорит с трудом. Сегодня он вообще меня не узнал. Лекари встревожены. Я боялся отойти от него.

Я стиснула его руку.

— Мне жаль. Очень жаль… Но он и раньше сильно болел и всегда выздоравливал. Я буду молиться, чтобы Господь исцелил вашего отца.

Джулиано мотнул подбородком в сторону храма.

— Это правда, что все говорят? Что Савонарола проповедует против него? Что произносит недобрые слова?

Я отвечала неохотно.

— Он пока ни разу не назвал его имени. Но клеймит всех, кто обладает богатством, властью и предан искусству.

Джулиано опустил голову, и вьющиеся каштановые волосы упали ему на лицо.

— Почему он ненавидит отца? Отец сейчас так страдает… Мне невыносимо слышать его стоны. Почему кому-то хочется уничтожить все то, что сделала моя семья для Флоренции? Всю красоту, картины, скульптуры, философию… Отец добрый человек. Он всегда щедро одаривал бедных… — Юноша снова поднял голову и взглянул мне в глаза. — Вы ведь не верите всему этому, мадонна? Или вы теперь тоже примкнули к «плаксам»?

— Разумеется, нет! — Я так возмутилась, что мой гнев сразу убедил его. — Меня бы вообще здесь не было, если бы не возможность повидать вас. Я презираю фра Джироламо.

Он облегченно вздохнул, успокоенный моими словами.

— Я так рад… Лиза… Я могу вас так называть? — Я кивнула, и он продолжил: — Лиза, я сожалею, что мое горе вторгается в наше свидание. Ведь я пришел поговорить о деле, которое может показаться вам нелепым…

Я перестала дышать.

— После того вечера, когда вы посетили наш дом, я больше не мог ни о чем думать, как только о вас, Лиза. И хотя я слишком молод, да и у моего отца могут найтись возражения, я ничего так не хочу, как…

Он смутился и, потупившись, пытался найти подходящие слова. А я едва могла поверить тому, что слышала, хотя часто мечтала именно об этом.

Джулиано так и не отпустил моей руки, все крепче сжимая ее, мне даже стало больно. Наконец он поднял взгляд и выпалил скороговоркой:

— Я люблю вас… Это ужасно, я не могу спать по ночам. Без вас мне и жизнь не нужна. Я хочу, чтобы мы поженились. Пусть я молод, но достаточно зрел, чтобы разобраться в своих желаниях. В отличие от моих сверстников я знаю, что такое чувство ответственности. Уверен, отца устроил бы более выгодный брак, но, когда ему станет лучше, я, несомненно, сумею его убедить. Нам придется выждать год, может, два, но… — В конце концов, он задохнулся и, глотнув воздуха, сказал, глядя на меня сияющими глазами, в которых не было больше слез, а был один лишь страх: — Но сначала я должен знать, что вы чувствуете.

Я отвечала, не задумавшись ни на секунду.

— Я бы тоже этого хотела всем сердцем. — Его улыбка меня ослепила.

— А ваши чувства?..

— Они такие же, как у вас, но, — тихо добавила я, — отец никогда не даст мне своего благословения. Он-то как раз и примкнул к «плаксам».

Энтузиазм Джулиано был безграничен.

— Мы могли бы с ним поговорить. Если бы мы не потребовали приданого… Если бы выплатили ему такую сумму, чтобы он больше не работал… Я встречался с мессером Антонио. Он всегда весьма почтителен и кажется мне разумным человеком. — Джулиано замолк, размышляя. — Отец слишком болен, чтобы заниматься этим вопросом… Но я переговорю со старшим братом, Пьеро. Я найду нужные доводы. К тому времени, как отец поправится, о помолвке уже будет объявлено. Он всегда потакал моим желаниям, и на этот раз исключения не будет.

Джулиано говорил с таким необузданным оптимизмом, что я невольно прониклась его уверенностью.

— Разве такое возможно?..

— Более чем возможно, — уверил меня он. — Все решено: я сам займусь этим. Им не удастся меня разубедить. Я сегодня же переговорю с Пьеро, а наутро начну новую атаку, если понадобится. Завтра же отчитаюсь вам о своих успехах. Где встретимся и когда?

— Здесь. — Лучшего места для тайного свидания я не могла придумать. — И в это же время.

— Значит, завтра вечером.

Внезапно он наклонился и поцеловал меня прямо в губы. Я от неожиданности слегка отпрянула, но, не буду лгать, быстро ответила на его поцелуй с не меньшим пылом.

Это, разумеется, побудило наших спутников сразу подскочить к нам и растащить в стороны. Моего Джулиано сопроводили к ожидавшей карете, а Дзалумма привела меня обратно к церкви.

По дороге я ей шепнула:

— Я глупая или это действительно возможно? — Ее рука, лежавшая на моем плече, направляла меня; взгляд рабыни был прикован к толпе, до которой оставалось еще несколько шагов.

— Нет ничего невозможного, — ответила Дзалумма. На сей раз, мне не пришлось изображать нетвердый шаг.

XXX

Ночью я не сомкнула глаз, зная, что на другом берегу Арно Джулиано тоже, скорее всего, не спит. Я перестала терзаться, узнав, что Леонардо предпочитает мужчин; я уверила себя, что его восхищенный взгляд был не более чем взглядом художника, оценивающего возможную модель, и ничем другим. «Друг», написал он, в точности то, что и подразумевал.