Я, Мона Лиза

Мне чудилось, будто я слышу, как щелкает натянутая веревка.

Пожилая дама, бледная и хрупкая, вертела в руках платок и, не переставая, плакала. Не обращая внимания на пауков, я устроилась в углу, вытянув перед собой ушибленные ноги, укрытые разорванными юбками. Рядом со мной сидела Лаура, поджав к груди колени и обхватив их одной рукой. Когда толпа замолкла на несколько минут, я тихо спросила ее:

— Джулиано?..

— Не знаю, мадонна, не знаю… — В ее голосе слышалось страдание.

Раздался очередной крик, и мы обе съежились.

Утром тюремщики увели Лауру, и она больше не вернулась.

Я твердила себе, что в просвещенной Флоренции никогда не казнили женщин, если только речь не шла о злодейских убийствах… или предательстве. Наверняка Лауру отпустили или, самое худшее, изгнали из города.

Меня немного утешил тот факт, что снаружи больше не доносился рев толпы. Тишина означала, что казни прекратились.

Неуверенно поднявшись, я покачнулась и тихо охнула от боли в плече. Малейшее движение становилось мукой. Я окоченела от холода, каменные стены и пол казались ледяными. Но больше всего меня расстраивало, что я потеряла и обручальное кольцо, и последний золотой медальон.

Я прошла мимо пожилой дамы и остановилась у ржавой железной двери. Торнабуони перестала плакать и почти всю ночь простояла, раскачиваясь на месте; ее глаза превратились в два синяка на бледном лице, белизну которого подчеркивало темно-лиловое платье. Я встретилась с ней взглядом и, увидев в ее глазах ярость и отчаяние, тут же потупилась.

Когда Лаура была рядом, я не хотела произносить имя Джулиано, чтобы не навредить ей, но теперь оно было готово сорваться у меня с языка, и я все время прислушивалась, не идет ли стражник. Когда, наконец, появился тюремщик, я тихо к нему обратилась:

— Есть новости? Что слышно о Джулиано де Медичи?

Он не сразу ответил, а подошел и постоял перед дверью. Долго гремел ключами, бормоча что-то себе под нос, потом выбрал один и вставил его в замок.

Ключ не подошел, и тогда тюремщик взял другой ключ, похуже, темный и тусклый, видно, им редко пользовались, — ключ долго скрежетал в замке, но наконец дверь со скрипом открылась.

— Джулиано де Медичи, — презрительно произнес тюремщик. — Если первой узнаете новость об этом подлеце, то кричите громче.

Больше он не обращал на меня внимания.

— Мадонна Карлотта, — сказал он как-то даже по-доброму, — пойдемте со мной. Дело совсем простое. Приоры зададут вам несколько вопросов. Они не причинят вам никакого вреда.

И взгляд, и тон Торнабуони выражали одну только ярость.

— Никакого зла… Да они уже причинили мне величайший вред, какой только возможно!

— Мне придется позвать на помощь других стражников, — без угрозы в голосе произнес тюремщик.

Секунду они смотрели друг на друга, потом пожилая женщина вышла из камеры и остановилась рядом с ним. Дверь за ними захлопнулась, щелкнул замок.

Мне было все равно. Все равно. «Если первой узнаете новость об этом подлеце, то кричите громче…»

Я обхватила себя руками, уже не чувствуя боли в плече. Так отозваться можно только о живом. Значит, Джулиано скрылся, и они не знают куда.

Я вернулась в свой угол и устроилась, как могла, прислонившись ноющим плечом к холодной стене, чтобы утихомирить боль. Начали звонить колокола, но я ненадолго забылась сном и потому не знала, сколько прозвучало ударов.

Проснувшись, я приняла решение признаться в том, что вышла за Джулиано. Такое преступление не обязательно грозило мне смертью — даже Лоренцо, мстя заговорщикам, пощадил женщин рода Пацци, — а скорее сулило изгнание, но тогда я получу свободу и смогу найти мужа.

Я подыскивала слова, заранее готовя речь перед приорами. Как можно красноречивее я расскажу о том, как Джулиано заботился о Флоренции; укажу им заодно, что он женился на мне, дочери купца, что явно подтверждает его общность с менее знатными и богатыми горожанами.

Наконец послышались шаги тюремщика и звон ключей, я заставила себя подняться с пола. Несмотря на всю мою решимость и разработанный чудный план, руки у меня тряслись и колени подгибались.

Рядом с тюремщиком шагала Дзалумма, озираясь по сторонам ошеломленным, диким взглядом. Когда ее глаза нашли меня, у нее вырвался вздох облегчения, радости и одновременно ужаса. Должно быть, выглядела я жутко.

Тюремщик подвел ее к прутьям моей камеры, потом отошел назад. Я потянулась к Дзалумме, но смогла просунуть сквозь прутья только пальцы.

— Не касаться друг друга! — прорычал тюремщик.

Я сразу убрала руки. Увидев Дзалумму, я не удержалась и всхлипнула так громко и душераздирающе, что даже сама перепугалась. А, начав рыдать, уже не могла остановиться.

— Не надо… — Она нежно потянулась ко мне, но грозная мина стражника заставила ее отпрянуть. — Перестань. Слезами горю не поможешь… — Но у нее самой по щеке уже стекала слеза.

Я постаралась успокоиться.

— Я в порядке. Мне зададут только несколько вопросов, а так как я ничего не знаю, то все кончится быстро.

Дзалумма отвела на секунду глаза, а потом снова посмотрела на меня.

— Будь мужественной. — Я оцепенела.

— Он здесь, в тюрьме. Вчера ночью дом подожгли, но слугам, в конце концов, удалось загасить огонь. Многое спасли. Но… — Дзалумма наклонила голову, и я поняла, что она глотает слезы.

— Бог мой! Джулиано! Только скажи, он цел? Скажи, что он не пострадал!

Она как-то странно взглянула на меня.

— Я ничего не знаю о Джулиано. Вчера ночью пришел гонфалоньер и арестовал твоего отца.

XLIX

— Нет. — Я отступила на шаг.

— Гонфалоньер со своими людьми обыскал весь дом. Переворошил все комнаты. Они нашли у тебя письма от Джулиано…

— Не может быть.

— … А так как Лоренцо много лет был лучшим клиентом твоего отца, то мессера Антонио обвинили в шпионаже для клана Медичи. — Она потупилась, голос ее дрожал. — Его пытали.

В своем эгоизме я думала только о себе и Джулиано. Я знала, что мой брак разобьет отцу сердце, но считала, что наш союз стоит того. Теперь отец поплатился за мое упрямство гораздо страшнее.

— О Господи, — простонала я. — Скажи им… скажи им, пусть допросят меня. Скажи им, что он ничего не знает о Медичи, а я знаю все. Прохожие… — Мне вдруг пришла в голову счастливая мысль, и я кинулась к прутьям решетки, стараясь перехватить усталый взгляд тюремщика. — Прохожие на виа Ларга все видели в ту субботу, когда я вышла замуж! Они смотрели, как отец, стоя посреди улицы, кричит на меня, а я отвечала ему из окна дворца Медичи. Он умолял меня вернуться домой, он был против моего брака, союз с Медичи был ему отвратителен — пусть спросят Джованни Пико! Мой отец предан Савонароле. Пусть спросят… служанку Лауру! Она подтвердит!