Я на тебе (не) женюсь

– Тут недалеко.

Усеянный кленовой листвой парк скрыл нас, а главное – букет, от всевидящего взора Аллы Игоревны, строгой и противной до безобразия. Мы с ней вечно конфликтовали. Она нас с Катькой ни во что не ставила, а мы ей твердили, что ее педагогические методы хоть и хороши, но для позапрошлого века.

Пройдя по аллее, мы с Пироговым вышли к памятнику неизвестному солдату. Я возложила букет и, обернувшись, поймала недоуменный взгляд.

– Что ты делаешь? – уточнил папаша Пирогов.

– Цветы кладу, чтобы почтить память павших героев в годы Великой Отечественной, – пожала я плечами. – Она началась в одна тысяча девятьсот сорок первом, а закончилась в тысяча девятьсот сорок пятом…

– Маш, я знаю, – огрызнулся Пирогов.

– Удивительно, – хмыкнула я. – А сюда я всегда ребят привожу первого сентября и восьмого марта, и в свой день рождения.

– Не любишь цветы, – сделал вывод он.

– Люблю, но только когда они растут в поле или в клумбе.

– Чудная ты женщина, Евлампиевна.

– А ты, папаша Пирогов, молодец, с сотого раза отчество мое выговорил. Прогресс!

– Прекрати меня папашей Пироговым называть, – как-то обиженно попросил он. – Я вовсе не Пирогов и уж тем более не папаша.

Я осторожненько сделала шаг назад, потом еще один и еще один.

– А кто ж ты, по-твоему?

– Я Иван Рокотов. Прошу любить и жаловать.

– Понятно. Шиза, – поставила я диагноз.

– Чего? – нахмурился он.

– Раздвоение личности, – объяснила я. – Говорят, это не лечится, но купируется.

– Машуля, да прекрати ты! – разозлился Пирогов. – Нет у меня никакого раздвоения. Рокотов моя фамилия. И Денис Пирогов не мой сын.

– У-у-у, запущенный случай… – Я попятилась, пытаясь увеличить между мной и психопатом расстояние.

– Вот. – Он полез во внутренний карман пиджака и выудил оттуда паспорт. – Смотри.

Я уставилась в раскрытый документ. И правда, Иван Алексеевич Рокотов. Тридцать три годика. Москвич. Этот засранец даже на фото в паспорте выглядел обалденно. У меня вот в паспорте фотка – без слез не взглянешь. А этот вон вроде и серьезный, а глаза все равно ухмыляются. Черт! Видимо, не зря я утром предположила, что папаша Пирогов бандитизмом промышляет. Паспорт даже поддельный имеет! Обалдеть! Мне стало страшно: такой ведь если привяжется, то не избавишься от него. И что мне делать?

– Послушайте, – примирительно улыбнулась я, – Пирогов, или Рокотов, или какие еще у вас там фамилии. Это все очень здорово, но мне пора, правда. И вам наверняка пора. Вас уже жена с сыном дома заждались. Не хулиганьте, ступайте домой.

– Машуля, – вздохнул он и посмотрел на меня снисходительно, – пойдем в машинку. Обещаю, что все тебе объясню. Я не шизик, и никаких раздвоений у меня нет.

Ну уж нет! Сейчас заманит куда-нибудь, а потом десять лет в подвале будет держать для своих шизофренических утех.

– Нет-нет, Пирогов. Мне пора, правда! – И увидев в конце аллеи Катюху – она всегда ходила этой дорогой домой, – я заорала: – Катерина Ивановна, я здесь!

Пирогов раздосадовано покачал головой, сунул поддельный паспорт в карман, чертыхнулся и бросил на прощание:

– Мы еще не закончили, Марь Иванна.

Ушел. Слава богу, ушел! То-то же! Нас так просто не взять! Мы сами кого хочешь возьмем. Я победно показала ему в спину язык.

– Что за красавчик? – облизнулась Катюха, подойдя ко мне.

– Даже не спрашивай.

– Неужто тот самый Пирогов?

– Ага, только он оказался не Пироговым, а полным психом.

– Почему?

– У него деменция и шизофрения в одном наборе. – Я взяла подругу под руку. – Пойдем к тебе, а то я так перепугалась, что до дома не доеду.

Глава 7

Иван

– Значит, училка послала тебя? – ржал Ренат.

– Тебе смешно, а меня за шизофреника посчитали, – поморщился я. – Она ведь реально подумала, что у меня паспорт поддельный и что я папаша Пирогов. Фу! Так и зовет меня!

– А что, меткое погоняло, дружище!

– Да пошел ты! – Я плеснул в бокал коньяка и сделал большой глоток. – Ну Ариша, подставила меня по полной.

– Да если бы не Ариша, ты бы эту свою стриптизершу так и не нашел, – многозначительно изогнув одну бровь, сказал Ренат.

– Что правда, то правда, – согласился я. – Только Машуля не стриптизерша, она львица в шкуре ягненка.

– Вообще-то, говорят волк в овечьей шкуре, – хмыкнул Ренат.

– А она львица.

– Значит, твоего поля ягодка.

– Еще какая. Ты бы видел эту ягодку! – Я аж причмокнул, вспоминая Машулины губы, которые так и манили впиться в них поцелуем, но с которых слетало столько грязных словечек. – Вот это училка так училка!

– Ты не влюбился часом? – удивленно посмотрел на меня Ренат.

Я ткнул в его сторону указательным пальцем.

– Вот давай только без пахабщины. Лучше расскажи, что у вас с Аленушкой творится.

– А у нас на носу свадебное путешествие.

– Ах да. Точно-точно, – засмеялся я. – Может, хоть на райских островах сердце ледяной принцессы растает.

– Она у меня не ледяная, просто у нее видимость такая.

– Влюбленный друг – считай нет друга! – Я наигранно глубоко вдохнул и медленно выдохнул. – Ладно, поехал я.

– Гарик тебя отвезет, – предложил Ренат.

– Конечно, куда мне за руль после твоего гостеприимства.

Мы распрощались, крепко пожав друг другу руки. Все же хорошо, когда есть друг, который знает тебя так же хорошо, как самого себя.

Гарик, водитель Рената, уточнил, куда меня везти. А я и сам не знал. Ехать домой не хотелось. После Анюточки я теперь каждый раз, открывая дверь собственной квартиры, с опаской озирался по сторонам и принюхивался, боясь снова нарваться на очередную ухажерку, выбранную для меня мамой. Ночной клуб? Неинтересно. Может, завалиться к Евлампиевне? Устроить ей сюрприз, так сказать! Адресок ее я теперь знал. Как и то, что жила она одна. Не замужем, детей нет. Возраст – двадцать восемь. Совсем скоро стукнет двадцать девять. Любовника не имела, по крайней мере, сейчас. Наркотой и религией не увлекалась. Родители ее жили в Подмосковье. Старший брат – там же. Сама Машуля по всем статьям выходила девушкой положительной. А уж от ее характера и колких реплик у меня вскипало не только в штанах, но и в мозгах. Люблю баб, которых можно не только трахать. Таких, правда, я в последнее время почти не встречал. Ренат уверял, что вся проблема во мне: я вел себя, как племенной жеребчик, готовый только спариваться и ничего больше. Вот и женщины мне попадались под стать. Я был не против такого определения. Ни о чем серьезным в свои тридцать три я не помышлял. Правда, мамуля моя считала, что пора остепениться-жениться-разродиться. Нет уж, дудки!

– Так куда едем, Вань? – спросил Гарик.

– А давай-ка в цветочный магазин, – решил я.

– Дарье Григорьевне, что ли, цветы собрался дарить? – хмыкнул Гарик.

– А почему нет? Ты вот когда маме цветы последний раз дарил?

– На восьмое марта!

– Вот и плохо. Женщинам надо их чаще дарить. Блин! – долбанул я себя по лбу. – Машуля ж не любит цветы.

Гарик покосился на меня в зеркало заднего вида.

– Так твою ж маму Дарьей зовут, – напомнил он.

– Гарик, я смотрю, ты очень умный. – Я хотел бы сказать ему: «Знай свое место, ты же просто водитель», – не мог. Гарик работал на Рената много лет и был, что называется, с нами в одной лодке. Почти как член семьи, хотя дистанцию соблюдать умел, когда это было необходимо.