Я надену полночь

Герцогиня остановилась в большой гостевой комнате, которая на полпути между комнатой барона и Девичьей Башней, которая не зря заслужила свое имя. Именно там нужно искать спальню Летиции.

Никто не заострял на этом внимание, но подобное расположение предполагало, что мать невесты будет спать между женихом и невестой, насторожив все имеющиеся уши и чувства, чтобы услышать любые проделки, а может и проказы.

Тиффани тихонько прокралась во мраке, и была уже в алькове, когда услышала шаги на лестнице. Они принадлежали горничной, которая несла поднос с кувшином. Она едва его не пролила, когда дверь в комнату Герцогини распахнулась настеж и оттуда появилась Герцогиня собственной персоной, просто проверить, кто там. Когда горничная снова обрела способность двигаться, Тиффани тихонько пошла следом, и, воспользовавшись любимым трюком, невидимой. Стражник, сидевший у двери, с надеждой проводил глазами поднос, на что получил резкий отпор — отправиться самому вниз и взять ужин там. Потом горничная вошла внутрь, и, поставив поднос возле кровати, ушла, немного удивившись, не почудилось ли ей что-то.

Летиция выглядела так, будто спала под свежевыпавшим снегом, но эффект был испорчен, когда при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это была просто комочки мятой папиросной бумаги.

Использоватьради этого папиросную бумагу! Она была очень редкой на Мелу, потому что очень дорогая, и если она у вас была, то совсем не плохим тоном было ее высушить на огне и использовать вновь. Отец Тиффани рассказывал, что когда он был маленьким, ему приходилось сморкаться в мышь, но, возможно, он сказал это только, чтобы ее рассмешить.

Прямо сейчас Летиция высморкала нос с неподобающим для леди звуком, и, к удивлению

Тиффани, с подозрением оглядела комнату. Потом она даже спросила:

— Эй? Здесь кто-то есть? — подобный вопрос, если хорошенько подумать, не пристало задавать вникуда.

Тиффани постаралась укрыться поглубже в тени. Иногда, в удачный год, ей удавалось одурачить Матушку Ветровоск, и ни одной из плакучих принцесс не полагалось чувствовать ее присутствие.

— Знаете, я могу закричать, — оглядываясь, предупредила Летиция. — Прямо за дверью находится стражник!

— Вообще-то, он отправился поужинать вниз, — ответила Тиффани, — что я смело могу назвать непрофессиональностью. Ему следовало дождаться, пока его не сменит другой стражник. Лично я считаю, что твоя матушка больше беспокоится о том, как выглядят ее телохранители, чем о том, как они работают. Даже юный Престон справляется лучше, чем они. Иногда люди даже не знают, что он рядом, пока он не похлопает их по плечу. А еще ты знаешь, что люди редко кричат, если с ними поддерживают разговор? Не знаю, почему так. Полагаю, потому что мы хотим быть вежливыми. И если ты собираешься сейчас закричать, то хочу тебе указать на то, что если бы я задумала что-то дурное, то давно бы это сделала. Как считаешь?

Пауза затянулась дольше, чем нравилось Тиффани. Потом Летиция ответила: — Ты заслужила право сердиться. И ты на самом деле сердита, не так ли?

— Сейчас нет. Кстати, ты разве не собираешься выпить молоко, пока оно совсем не остыло?

— Вообще-то, я всегда выливаю его в нужник. Я знаю, что это напрасная трата хороших продуктов, и что есть множество голодающих детишек, которые не отказались бы от чашки теплого молока на ночь. Но мое молоко им не подойдет, потому что в него моя мать заставляет горничную добавлять лекарства, чтобы меня усыпить.

— Зачем? — недоверчиво спросила Тиффани.

— Она считает, что мне это нужно. Хотя, на самом деле нет. Ты даже представить себе не можешь, что это такое. Это словно тюрьма.

— Что ж, думаю, что теперь знаю, — сказала Тиффани. Девушка в постели снова начала плакать, и Тиффани пришлось шикнуть на нее, чтобы она замолчала.

— Я не хотела доводить все до подобного, — призналась Летиция, сморкаясь, будто трубя в рог. – Мне всего лишь хотелось, чтобы та нравилась Роланду поменьше. Ты не можешь себе представить, что значит быть мною! Все, что мне разрешают делать, это рисовать, и то только акварелью.

Никакого угля!

— А я-то ломала голову, — рассеяно заметила Тиффани. — Роланд как-то переписывался с дочерью лорда Дайвера, Йодиной, так она тоже все время рисовала акварелью. И я все никак не могла взять в толк, это что — какой-то вид наказания?

Но Летиция не слушала.

— Тебе не нужно сидеть и рисовать. Ты можешь улететь, куда вздумается. — Говорила она. – давать поручения людям, заниматься интересными вещами. Ха, когда я была маленькой, мне хотелось стать ведьмой. Но к несчастью у меня светлые волосы и худое телосложение. Что в этом хорошего? Такие девушки как я, не могут быть ведьмами!

Тиффани улыбнулась. Они говорили по душам, и было важно оставаться заботливой и дружелюбной, пока подружка не разразилась вновь слезами и их обоих не утопила.

— В детстве у тебя была книжка со сказками?

Литиция вновь высморкалась:

— О, конечно.

— Там случайно не было на странице семь такой пугающей картинки с гоблином? Когда до нее доходили, я всегда закрывала глаза.

— Я всего его закрасила черным карандашом, — тихим голосом призналась Летиция, словно это признание было большим облегчением.

— Ты меня невзлюбила. Поэтому ты решила сотворить мне назло какое-то волшебство… — очень тихо сказала Тиффани, потому что в поведении Летиции было нечто хрупкое. Девушка потянулась за новой порцией бумаги, но оказалось, что поток слез временно иссяк. Но тут же выяснилось, что это именно временно.

— Мне такжаль! Если б я только знала, я бы ни за что…

— Возможно, мне следовала тебе сказать, — продолжила Тиффани: — о том, что Роланд и я, мы… просто друзья. Более или менее, но единственные друзья, которые есть у нас обоих. Но в какой-то мере это неправильная дружба. Мы не сами подружились, а обстоятельства сложились так, что нас толкнуло к друг другу. И мы этого не понимали. Он был сыном Барона, а раз ты знаешь, что ты сын Барона, и всем детям в округе известно, как нужно себя вести с его сыном, то тебе мало с кем остается поговорить. И была я. Я была достаточно смышленой девочкой, чтобы стать ведьмой, и должна сказать, подобная работа не способствует социальной стороне жизни. Если хочешь знать, двое человек выкинуты из общества, хотя их сущность родственна. Теперь я это поняла. К сожалению Роланд понял это первым. Вот и вся правда. Я — ведьма, а он Барон. А ты скоро станешь баронессой, и тебе не стоит беспокоиться, если ведьма и барон, для взаимной пользы, поддерживают добрые отношения. Вот и все. Точнее все, что было, или вернее, даже не то что было, а только призрак того, что могло бы быть.

Она увидела, как по лицу Летиции, подобно восходу солнца, начало путешествие чувство облегчения.

— Это моя правда, мисс, и в ответ я хотела бы тоже услышать правду. Послушай, может нам выбраться отсюда? Боюсь, что сюда в любой момент могут ворваться стражники и упрячут меня туда, откуда я уже не смогу выбраться.

Тиффани пристроила Летицию на помело за спиной. Девушка поерзала, но только охнула, когда помело легко спорхнуло из окна башни, проплыло над деревней, и опустилась в поле.

— Ты заметила летучих мышей? — спросила Летиция.

— О, если летишь небыстро, они часто вьются вокруг метлы, — ответила Тиффани. — На самом деле, им бы от него прятаться. А теперь, мисс, когда мы обе в дали от посторонних глаз и помощи, расскажите мне, что же вы сделали, чтобы люди стали меня ненавидеть.

Лицо Летиции исказилось от страха.

— Нет, я ничего тебе не сделаю. — Добавила Тиффани. — Если бы хотела, то давно бы уже сделала.

Но я хочу очистить свое имя. Поэтому скажи, что ты сделала.