Я научу тебя любить

— Жалко. Я надеялся, хоть чувство вины сработает…

А когда услышала замечание, покраснела. Не сдержавшись — стукнула Корнея по плечу, повторила свое: «дурак», уже куда более серьезное, попыталась вывернуться… Обидеться, наверное, что разводит ее, как девочку, но Корней не дал.

Придержал, к лицу потянулся, снова губы раскрыл, целуя так, чтобы она забыла о злости. Запуталась пальцами в его волосах и головой в своих мыслях.

И когда, вновь оторвавшись, он произнес:

— Но я же не замыкаюсь, ты помнишь, да?

Закивала, чтобы уже самой тянуться за новой встречей губ.

* * *

Очередная рабочая неделя прошла еще быстрее, чем предыдущие. И уж точно быстрее, чем выходные. Во всяком случае, для Корнея. Для которого время с вечера пятницы до вечера воскресенья внезапно… Тянулось. А потом снова понеслось. На контрасте. Почему тянулось — он знал. Из-за девочки.

И неслось из-за нее же.

Но только отчасти. Ведь уже в эту субботу предстояло уехать. Ненадолго. На три дня. Но поездка все равно требовала подготовки.

Аня восприняла новость о том, что в следующие выходные уже он оставит ее одну, спокойно. Кивнула, обняла, прижалась, сказала, что будет скучать… И точно не ждала ответного признания. Только улыбнулась немного грустно, когда он свел все к шутке о чьей-то чрезмерной сентиментальности. Он всегда сводил. Так было проще. Ему точно. А она, кажется, привыкла. И уж точно не надеялась на то, что он резко станет большим словесным романтиком. Это была неожиданная для Корнея, но очень приятная новая Анина грань. Женская мудрость не по годам.

В ней вообще сочеталось все довольно эклектично… Но гармонично. Наивность — тоже нетипичная для двадцатилетней. Терпеливость — как у совсем взрослой, а не молоденькой, порывистой.

Детские представления о мире. Взрослые знания о прощении.

Совсем по-младенчески раскрытое сердце. И зрелая стойкость в восприятии ударов по нему же.

И с сексом так же — смешался самый обычный подростковый девичий страх и взрослая гипер-ответственность. Вот и получилось…

Что пока ничего не получилось.

С каждым днем и ей самой, и Корнею останавливаться в нужный момент становилось все сложнее. Как оказалось — с темпераментом-то у Ани все хорошо. Даже странно, что так долго продержалась. Хотя и понятно, почему. Распаляется быстро. Отвечает откровенно и искренне. Только пугается. Сильно. Будто тумблер переключается в голове.

Вот — лежит на диване, тянется к губам, сама тащит полы рубашки вверх, а потом уже утыкается основаниями ладоней в грудь, толкает вполне ощутимо, пытается вывернуться, сбежать, спрятаться.

На вопрос: «что не так?», толком ответить не может — просто мотает головой, шепчет «прости», оправляет одежду…

И себя замучила. И его. Но себя больше все же. И все чаще заставляла Корнея думать, что рано или поздно все закончится тем, что он таки перестанет играть в благородного хозяина своего слова, который должен думать за двоих. Возьмет на себя то, на что сама Аня никак не решится. Побудет злодеем. Но они хотя бы дальше шагнут. А не еще на день, неделю, месяц задержатся в глупом пубертате. Но и злиться на нее за этот «глупый пубертат» не мог.

Потому что выбор. И потому что немножечко. Именно ее.

Да и настаивать до поездки в Вену не собирался. Успеется. А пока…

Сделал несколько поворотов головой из стороны в сторону, разминая шею, дальше — плечами, следом — пальцы, вернулся к ноутбуку. На часах — начало восьмого вечера. Аня уехала домой сама. Не стала ждать, да он и не настаивал — не знал, насколько задержится сегодня. Надеялся попасть в квартиру хотя бы к десяти, чтобы собраться на утренний рейс с вечера.

Снова попытался вникнуть в смысл открытого документа, но снова отвлекся.

На сей раз не на мысли — на входящий. На экране мобильного загорелось «Ярослав Самарский».

— Алло, — Корней взял трубку, снова откинулся, прикрыл глаза, сжимая переносицу с силой пальцами. Потому что еще и, как на зло, поднывала голова…

— Алло, Корней… Ты еще в офисе? — голос Самарского показался немного непривычным. Будто более отрывистым, чем обычно. Еще не раздраженным, но…

— Да. Есть кое-какая неотложка. Занимаюсь.

— А завтра?

— Утром улетаю. В Вену.

— Точно.

Самарский замолк, Корней открыл глаза, глядя на белый потолок. Подвоха не ждал. Впрочем, и версий, зачем начальник звонит, не строил. Ну звонит и звонит…

— Зайди ко мне сейчас. Хочу… Один момент обсудить.

— Хорошо.

Корней скинул, опустил телефон на стол, снова закрыл глаза, делая несколько глубоких вдохов и выдохов. Говоря честно, идти сейчас никуда не хотел. Это собьет и отложит финиш в деле еще на сорок минут, как минимум. А значит, и дома он будет позже. И злее, наверняка. И в пене. Но если зовут…

Пришлось вставать, оставлять свой кабинет, идти по далеко не такому многолюдному, как днем, коридору в сторону директорской приемной. Кивать девочке за стойкой, которая снова краснеет… Но это не откликается. Стучаться, входить…

— Добрый вечер.

Здороваться уже лично. Подмечать, что Самарский сидит за своим столом, будто бы хмурый… И смотрит сначала на тот самый стол — а точнее на лежащие перед глазами документы, а потом мельком на Корнея. Хмурится. Кивает на свободное кресло. Ждет, пока Корней займет его…

— Добрый. — Только потом отвечает… И снова смотрит. Немного с прищуром. Плотно сжав губы. Так, будто… Подозревает в чем-то… — Вена завтра, значит…

Ярослав повторил, Корней кивнул с небольшой задержкой. Конечно, понимал, что просто так Самарский его к себе не зазывал бы. И даже вроде как стоило бы напрячься, но… Он просто ждал.

Следил, как Самарский берет в руки лежавшие перед ним листы, пробегается взглядом… Снова поднимает его на Корнея. Смотрит несколько секунд задумчиво. Потом протягивает.