Я назову его имя

Солдаты один за другим поднимались. Сначала шагом, затем бегом последовали за командиром. Сергей бежал рядом со Степанычем.

— Приотстань немного, — тяжело дыша, крикнул Степаныч. — Кому говорят, за мной беги.

Впереди гулко застучал пулемёт, потом ещё один, засвистели пули. Бежавший справа боец, ойкнув, завалился набок, ещё один впереди, схватившись за лицо, упал на колени.

Сергей до боли в руке сжал цевьё винтовки. «Это что же, они убиты или ранены? Это же и меня так могут? Так просто?»

— Взвод! Гранатами — огонь!

У Сергея не было гранат, зато бежавший впереди Степаныч остановился, в руке он держал ребристый кругляш.

— Пригнись, — сказал он Сергею и, вырвав левой рукой кольцо, правой, размахнувшись, зашвырнул гранату вперёд.

Там уже гремели редкие взрывы.

— Ура-а-а! — разлилось по цепи наступающих.

— А-а-а! — кричал Сергей.

Вот они, немецкие окопы, всё ближе и ближе.

— Ура-а! У суки!

Он перехватил винтовку и, держа её на вытянутых руках на уровне груди, прыгнул в траншею. В окопе стоял немец, ствол его автомата был направлен вверх. Сергей падал прямо на него. Удар выставленной вперёд винтовкой пришёлся немцу по рукам. Автомат с лязгом упал на дно окопа. Немец взвыл и схватился за винтовку Сергея. Началась борьба, в которой каждый из противников старался вырвать винтовку. Сколько продолжалось это противостояние, Сергей не помнил, но немец в конце концов оказался сильнее. Сначала он прижал Сергея к стенке окопа, а потом швырнул вниз. Винтовка осталась у немца. Наступила пауза. Секунды три немец соображал, что ему делать с оказавшимся у него в руках оружием. Но думал он недолго. Сергей увидел над собой собственную винтовку и перекатился на бок. Он услышал, а точнее, почувствовал спиной, как где-то рядом штык вошёл в землю. Вернувшись в исходное положение, Сергей схватился за ствол винтовки, и в тот же миг огненная вспышка ослепила его. Острая боль пронзила плечо. Перед глазами запрыгали красные пятна. Сквозь них, как в тумане, Сергей увидел, что немец выгнулся вперёд и, судорожно хватая воздух ртом, стал падать на него. А потом он почувствовал невыносимую боль, и наступила темнота.

— Серёга! Слышь! Очнись.

Сергей открыл глаза и увидел усатое лицо Степаныча.

— Живой! Ну и слава Богу. А я смотрю, рана-то в плечо, думаю, может ещё куда. Ну как ты?

— Плечо болит. И рука тоже.

— Ну-ка дай я посмотрю. Ты приподнимись, я помогу.

Сергей с помощью Степаныча сел, привалившись спиной к стенке окопа.

— Так, — Степаныч внимательно осмотрел плечо, сначала спереди, потом сзади. — Ну, паря, считай, что тебе повезло, пуля навылет прошла.

— Прохор Степанович, а мне руку не отрежут?

— Дурак ты, Серёга. Рана-то, можно сказать, пустяковая, сейчас перевяжем — и дуй в тыл.

Степаныч достал из противогазной сумки бинт и принялся перевязывать плечо поверх гимнастёрки. Каждое его прикосновение причиняло боль.

— Терпи. Пока так сойдёт, лишь бы кровь остановить, потом доктора сделают как надо. Эх, жалко, бинта маловато.

Наматывая бинт, Степаныч поглядывал в сторону, откуда ещё доносились звуки боя.

— Ну, считай, взяли мы эту высотку, будь она неладна. Я, честно сказать, думал, потруднее будет. Видно, не ждал фашист от нас такой наглости. Поизбаловали мы его отступлениями.

Сергей повернул голову и увидел лежащего рядом немца. Он впервые видел мёртвого человека так близко. Немец лежал с открытыми глазами, изо рта текла струйка крови. Сергей отвернулся.

— Это вы его?

— Я, — сказал Степаныч, не отвлекаясь от своего занятия. — Видел я, как вы с ним вокруг трёхлинейки танцевали, да помочь не мог, самому боров почище этого достался. Своего-то я прикладом уговорил, а об твоего пришлось штык испоганить. Чуток не успел, пальнул он в тебя. Ну вот, — Степаныч критически осмотрел свою работу. — Да, бинта маловато. Я концы завязывать не буду, ты их рукой придерживай. Идти-то сможешь?

— Наверное, смогу.

— Вот и ладно. Держи на наши позиции, там на нейтралке санитары раненых собирают.

Сергей с помощью Степаныча выбрался из траншеи.

— Поправляйся, сынок, на передок не торопись, навоюешься ещё, — Прохор Степанович взял винтовку и, не оглядываясь, пошёл по траншее.

1988 год

Алексей Васильевич Шинкарёв, бывший директор завода, а ныне пенсионер, возвращался из гастронома. Обязанность по закупке продуктов он возложил на себя добровольно, как, впрочем, и некоторые другие домашние дела. Большую часть своей жизни Алексей Васильевич занимал ответственные посты, вот и на пенсии придумал для себя определённые обязанности, к выполнению которых подходил ответственно, будь то выбивание ковров или вынос мусора. Ну а поход в магазин — это не только закупка продуктов, это ещё и прогулка. Многие из встречающихся прохожих узнавали бывшего директора, здоровались. Алексей Васильевич не всех помнил в лицо, но улыбался, жал руку. А если это был хорошо знакомый человек, то останавливался поговорить, расспрашивал о жизни.

Вот и сейчас, поговорив минут десять с бывшим технологом, таким же пенсионером, как и он, Алексей Васильевич прошёл ещё метров сто по тротуару и, свернув под арку, оказался в своём дворе. Сидевшие на лавочке возле подъезда старушки чуть ли не хором поздоровались:

— Здравствуйте, Алексей Васильевич, — и дружно заулыбались.

Шинкарёв, ответив старушкам, зашёл в подъезд. Закрыл за собой дверь, остановился, послушал.

— Ты погляди, каждый день в магазин пешком ходит, а раньше, бывало, «Волга» привезёт-увезёт.

Алексей Васильевич улыбнулся и направился к почтовым ящикам, вынул газету, привычно провёл рукой по дну. Там что-то лежало, достал — оказалось письмо. Он попытался разглядеть обратный адрес, но в подъезде было темновато. Сунув газету и письмо в боковой карман пиджака, Шинкарёв нажал кнопку лифта.

Дома встретила жена; пока он разувался, взяла сумку.

— Алёша, есть будешь? — спросила уже из кухни.

— Нет, Лиза. А вот от чая не отказался бы, — Алексей Васильевич прошёл в свой кабинет.

Шинкарёвы жили в четырёхкомнатной квартире. Дети, сын и дочь, разъехались, у каждого была своя квартира. Пустовато для двоих в таких хоромах, но и поменять на меньшую жилплощадь никак не решались, да и внуки уже подрастали.

Алексей Васильевич повесил пиджак на плечики, достал из кармана письмо и газету, положил на письменный стол. Хотел было пройти на кухню, но одолело любопытство: не так часто последнее время получали Шинкарёвы письма. Алексей Васильевич сел в кресло, взял со стола очки, пододвинул конверт, прочитал обратный адрес: «г. Омск, улица… дом… квартира… Смольской Галине Васильевне», — фамилия отправителя ни о чём ему не говорила. Но город Омск был его родным городом, там родился и прожил до восемнадцати лет. Но не ждал он писем оттуда. Больше того, по определённым причинам в Омске никто не должен был знать ни его адреса, ни вообще о том, что он жив. Кто мог его найти? А главное — зачем?

Шинкарёву вдруг стало жарко. Дрожащими руками он пошарил по столу в поисках ножа для бумаги; не найдя его, оторвал от конверта тонкую полоску и вынул письмо. Оно было написано на листке из школьной тетрадки в клеточку.

«Здравствуйте, Алексей Васильевич. Пишет Вам Ваша сестра, Смольская Галина Васильевна, в девичестве Шинкарёва. Мне трудно писать, потому что прошло столько лет с тех пор, когда мы виделись последний раз, — целая жизнь. Алёша, как же так получилось? Осенью 1942 года бабушка получила извещение о том, что ты пропал без вести. Мы всё равно ждали тебя, надеялись, что объявишься. Бабушка до самой своей смерти не верила, что ты погиб, она умерла в 1948 году. Полгода назад я услышала по радио передачу, в которой рассказывали о том, как люди ищут своих родственников, пропавших во время войны. Я пошла в военкомат, и мне помогли составить запрос в архив Министерства обороны. Надеялась, что сообщат хотя бы, где ты похоронен, чтобы съездить на могилку. Но вот недавно пришёл ответ, в нём говорится, что ты не погиб, и указан адрес, по которому ты жил до 1974 года, а потом был снят с воинского учёта по возрасту… Алёша, если ты получишь моё письмо, прошу тебя, ответь, пожалуйста. Я понимаю, что причиной тому, как ты поступил, может быть всякое, но я постараюсь понять. Немного о себе. Я окончила педагогический техникум и всю жизнь проработала учительницей начальных классов. Вышла замуж, родила двоих детей, теперь уже внуки большие, старший школу заканчивает. Муж три года назад умер… Ну да много писать не буду, надеюсь на встречу. Алёша, ответь, пожалуйста».

Шинкарёв снял очки, откинулся на высокую спинку кресла, долго сидел, закрыв глаза.

— Алёша, ну что же ты? — в кабинет вошла жена. — Просил чай, я налила, а ты… Что с тобой? Тебе плохо?

Алексей Васильевич открыл глаза, положил руки на стол. Лиза стояла с чашкой в руке и испуганно смотрела на него.

— Что случилось, Алёша? Сердце, да? На тебе лица нет.

— Нет, нормально, всё нормально. Вот письмо получил, — Шинкарёв торопливо сложил тетрадный листок и прикрыл его рукой, — от сестры… сестры однополчанина.