Я (не) твоя: Невеста поневоле

Фёкла в доме одна была. Касьян с Ванькой корзины плели в сарае, сызмальства учился хозяином быть младший сынок.

— Так что, тятя, сапоги мне подаришь? — спрашивал мальчишка.

— Неужто они тебе так нужны? — усмехнулся Касьян. — Сдарю-сдарю, чуток подрасти хоть. Да отца с матерью слушай! Только ты у нас и осталси.

Будто стук услыхала Фёкла, вздрогнула, слегка повернулась. Как тут же что-то чёрное бросилось в окно. Разлетелось стекло. Закричала Фёкла не своим голосом, с испуга падая с лавки, на которой шерсть пряла. Вскочил Касьян. Что такое?! Вбежал с сынком в дом. Лежит на полу жена с глазами от страха большими, а перед ней чёрный ворон бездыханный.

Глава 23

— Ты сильней мажь, сильней, — учила Марфа Лушку, налепляя на лицо куклы грязь. — Чтоб не разглядела костлявая, кто из них кто.

Берёт Лушка в ладонь жижу чёрную, не робеет. Холодная, склизкая, но готова девчонка и не к такому ради братца.

— А теперича слово в слово за мной повторяй.

— Глаза у смерти отведу, — передала куклу Марфа Лушке, меняя её со второй, — беду заберу да другому отдам.

— Как это другому? — не поняла Лушка.

— А ты как собиралась у смерти откупать? Придёт она по душу брата твоего, токмо не его заберёт.

— А кого? — похолодела Лушка, зная ответ.

— Степан, — назвала ей Анна в избе имя первого супруга.

— Я говорила, говорила же, — принялась злиться Марфа. — Не готова ты ещё!

— Беду заберу да другому отдам, — повторила Лушка, меняя кукол назад. И видела ведунья, как борются в ней чувства светлые да тёмные.

Поднялась с пола Фёкла, за сердце схватилась, на птицу смотря.

— Не к добру, Касьян. Мертвеца кличет!

— Без тебя знаю, — сдвинул брови хозяин. Подошёл к ворону, поднимая за крыло. — Как есть померла, — покачал головой, вынося из избы.

— Это ж кого оплакивать? — испуганно глядела на мужа Фёкла. — Лушка, — пронзила её догадка. — Ульянка? — размышляла. — Петенька, — выдохнула жарко.

— Отчего не вижу тебя подле икон?! — зарычал Касьян. — Не зови горе! Иди поклоны бей пониже.

— А ты куды?

— Куды-куды, тьфу, — сплюнул в сердцах, раскудыкалась. Новости узнаю. — И Касьян вышел за калитку.

Ходит Степан вокруг Петьки по кругу, куражится, что сильней да ловчей.

— Моя правда, — басит, — потому и на земле ты лежишь, а я над тобой стою.

— Только всё одно Анна дитя моё носит, — поднимается Петька снова супротив Степана.

— Убью, — бросается тот, и ахает народ. Уж бабы подошли, головами качают.

Мутузит Степан Петьку, да и тот не отстаёт. Только у Степана губа разбита, а у Петьки глаз заплыл да голова кружится. Захрустели ребры, когда Степан и туда впечатал, закричал не своим голосом Петька от боли, а Степан шипит.

— Заберу Аньку, дочку свою и домой отвезу, а как дитё твоё народится — в канаву брошу свиньям.

«Не гляди в лицо, не ищи глаза, пусть Степан уйдёт, забирай с собой», — шепчут губы Лушки, что за Марфой повторяет. А, может, и не верит до конца, что судьбу можно править.

Заорал Петька, только не от боли на сей раз, злоба из него плещет. Побежал на Стёпку, видя его лишь одним глазом, и толкнул в грудь. Ухватился за одёжу Петькину соперник и за собой потянул. Да так, что несколько шагов назад вдвоём сделали, оступился Степан, падая на земь, и Петька за ним полетел. Лошадь сноровистая у Степана была, своевольная, никого позади себя не пущала. Взбрыкнула копытами да прямиком по голове хозяина и приложила. А, может, Петька то был. И упали о земь оба, окрашивая грязь дорожную в цвет красный.

— Убили, — крикнул кто из толпы, — убиииилиии, — заголосили бабы.

— А ну цыц, — прикрикнул Силантий, которому шёл восьмой десяток. — Все видали, что кобыла это!

— Да-да, — кивнули остальные.

— Царствие ему небесное, — перекрестился Силантий, шапку снимая, и остальные последовали за ним.

— Кому из них-то? — не понял Лаврентий, смотря на двоих мужей на земле, и оба без движения.

— Да поди разбери, токмо крови много, один точно не жилец.

Когда Назар в избу вернулся к Рябому, закончилось уж всё. Лежала Ульяна, прижимая к себе ребёнка, а Куприяниха в красном углу сидела с глазами закрытыми. То ли спала, то ли отдыхала, то ли Богу молитвы посылала тихие.

Открыла всё ж глаза.

— Девка, — произнесла, будто важно было Назару то знать, и с души у него камень всё ж упал. Живы. Обе живы! И любовь его, и дочка её… от другого.

— Тяжко было, да будто кто руками моими вертел, — делилась Куприянихе. — Токмо одного не понять, — размышляла вслух. — Вроде не по сроку вышло, а будто дозрела. Перепекать не стану. Хорошая девка. Чудо это, что живая. Да ещё большее, что сильная да крупная. Бежать мне пора, — засобиралась. — Агафья нашлась, — увидала на руках Назара девчонку, — вот и ладно. Где токмо мать её ходит не пойму.

— Награду тебе сейчас дам, погодь, — просит Ульяна.

— С Зосимом у меня дела, не с тобой, — отмахнулась Куприяниха. — Не простил бы, коли и вторую загубила жену. А теперь радость — дочка.

— Настенька, — улыбнулась Ульяна.

— Господь с вами, — перекрестила Куприяниха и на улицу вышла.

Опустил на пол Агафью Назар, не знает, куды глаза деть.

— Поздравляю, — бурчит. Шапку всё ж снял, и видит Ульяна, что голова у него спереди бритая, как всем рекрутам делают, чтоб знали другие, ежели сбегут.

— Назар, — ахнула, пугаясь. — Почему ты тут?

Сказать али промолчать и весь век груз за собой тащить?

— Беглый я, любушка, — смотрит в пол, боясь глаза поднять. И стыдно ему за то, что предложить ей теперича ничего не может, окромя любви своей. И куда с этим добром? Ни избы, ни хозяйства, ни рубля. Дитю молока надобно, где взять?

— Отчего ж сбежал? — спрашивает, а у самой голос дрожит, и девчонка спасителя своего за бушлат дёргает, будто сказать чего хочет. Только нет больше никого для Назара, когда Ульяну свою видит. Как солнце для него сияет, как луна на небе путь освещает в ночи. Поняла Агафья, что не до неё тут, и опять на улицу сбежала. Остался там Петька без неё, надобно и его выручать.

— Улюшка, — бросился к ней Назар. Упал на колени подле. Так мечтал, вспоминал тот миг, что она ему подарила. — Самым счастливым был на земле, самый счастливым, — смотрит в глаза, а у самого слёзы наворачиваются. Что ж за мужик такой, что готов тут оплакивать своё несбывшееся счастье?

— Не могу просить с собой уйти, вижу, не сможешь, не схочешь. Да и дать ничего не могу, окромя любви. Только знай: никакие ветры не сотрут её, никакие реки не затопят, никакое солнце не высушит. Сердце только тебе принадлежит, родная моя.