Я ненавижу босса!

А судя по тому, что мои прекрасные глаза интересуют его исключительно фиктивно, никаких особых поползновений не предвидится.

Я притворно вздохнула.

— Ну вот, крутишься все утро перед зеркалом: макияж, духи, высокий каблук, чулки… — так, про чулки я, кажется, зря: в глазах собеседника вдруг появился неподдельный интерес, — а вам всем только одно надо.

— И что же нам всем надо? — с улыбкой поинтересовался Павел Александрович.

— Ну как же — высокое качество по демократичным ценам, грамотное постпродажное сопровождение, гибкая система скидок и консультации лучших специалистов. Принтеры, в общем.

— Ну не только принтеры. Если вы посмотрите в тот список, — он кивнул на мой портфель, куда уже аккуратно легли листки с заказом, — то увидите, что нас интересует широкий ассортимент продукции.

— Да-да, широкий ассортимент, как это я могла забыть?

— Так вы согласны?

Вообще-то, история более чем странная. Но вполне понятная и правдоподобная. А главное — для меня это возможность не вылететь с работы и не то чтобы обогатиться, но ощутимо поправить финансовое положение.

В общем, я была согласна.

Но что-то мне подсказывало, что просто так согласиться, не выдвинув никаких дополнительных условий, будет неправильно. И поэтому я ответила:

— Только если вы мне расскажете, что там у вас с нашим боссом случилось в далекие школьные годы.

8

Проблему Павла Александровича звали Карина Морозова.

У нее были огромные почти черные глаза, густые темные волосы и перманентный «трояк» по истории. Она училась в одиннадцатом классе той школы, где имел несчастье преподавать молодой, но очень амбициозный выпускник магистратуры.

Влюбленные ученицы — это вообще проблема для преподавателя. Эти юные полураспустившиеся цветочки, влюбившись, начинают упаковываться в короткие юбки, вызывающе краситься и восторженно хлопать ресницами.

Некоторые на первый взгляд кажутся безопасными, смотрят молча, рисуют там себе что-то в своих девичьих мечтах и проявляют повышенный интерес к преподаваемому предмету.

Некоторые, посмелее, переходят к активным действиям. И вот тут уже как на минном поле: шаг вправо, шаг влево — и ты летишь вверх тормашками, а где-то рядом, кувыркаясь, ухает в бездну твоя карьера.

Ответишь чересчур резко, так, чтобы и думать не могла о вольностях в сторону учителя, убежит в слезах, нажалуется родителям, и это в лучшем случае! В худшем — еще что-нибудь с собой сделает.

А не дашь должного отпора, начнешь мямлить и проявлять деликатность, того и гляди заработаешь обвинение в домогательствах или ворох сплетен, который за несколько дней разрастется как снежный ком, вберет в себя такие подробности, что лучше бы обвинили в домогательствах.

В общем — ничего хорошего.

Надо сказать, красивая девочка Карина, конечно, была проблемой, но не бедой. Она не писала пламенных записок, не выкладывала в Сеть «дневников», где бы делилась своими фантазиями на тему любимого преподавателя. Смотрела мечтательно, краснела ни с того ни с сего — и все на этом.

Бедой стал ее поклонник. Парень по имени Никита.

Он быстро обнаружил связь между равнодушием к нему дамы сердца и ее же неравнодушием к молоденькому учителю. И почему-то решил, что проблема исчезнет сама собой, стоит ему выставить этого самого учителя в непривлекательном свете.

А мальчонка, надо сказать, был настойчивым и к цели своей шел весьма упорно. Так упорно, что уже через месяц этого противостояния у учителя начал нервно подергиваться глаз, а разрешенные успокоительные перестали действовать.

Наверное, эта ситуация могла разрешиться иначе. В конце концов, Павел мог перевестись в другую школу или, допустим, попасть под машину и оказаться в реанимации на долгие месяцы… Но, увы, ничего из этого не произошло. А произошло другое.

Однажды у молодого препода просто сдали нервы… Что он учудил, я так и не узнала. Подробностей он мне не рассказывал. Сказал лишь, что не слишком гордится своим поступком. Но зарвавшегося мальчонку он поставил на место.

Я робко попыталась выяснить у Павла Александровича, как именно он сумел расквитаться с нашим общим недругом. Это наверняка доставило бы мне немалое удовольствие. Но тот окинул меня таким взглядом, что я быстро перестала спрашивать и продолжила слушать. Тем более что как раз подали горячее.

Нахальный ученик притих. Не срывал уроков, не бросал колких замечаний, даже как-то не по себе становилось. Хотя не по себе — не то слово! Молодому учителю Пашке было откровенно страшно. Во-первых, потому что и сам понимал, что перегнул палку, а во-вторых, потому что ждал — а ну как юное дарование пожалуется папочке! А папочка у дарования такой, что без лишних раздумий закатает в асфальт и не поморщится.

— Это какой такой папочка? — снова встряла в беседу я.

О том, что за нашим Андреевым стоит какой-то там папочка, я ни разу не слышала. Да что там я, даже наши самые осведомленные сплетницы ничего об этом не говорили. Общеизвестно: Никита свет Владимирович добился всего сам. А тут вдруг вырисовывается папа Володя, который вроде бы как тоже очень непрост.

Но мой собеседник снова окинул меня недовольным взглядом. В общем-то, он в своем праве. Я поставила условие рассказать о том, что там между ними произошло, и он это условие вполне выполняет. Теперь я знаю, что между ними произошла Карина. А рассказывать про папу или про непедагогичные методы я не требовала. Так что придется слушать, что дают.

Как ни странно, вредный ученик папе не пожаловался.

Павел Александрович его за это даже зауважал. Будь у него такой отец, разве не пытался бы он прикрыться громким именем? Он не мог бы ответить на этот вопрос. Наверное, потому, что его собственный отец был обычным врачом. И пугать им ровесников можно было разве что в детском саду: «Я нажалуюсь папе, и он тебе укол пропишет».

Но тем не менее до сурового отца эта история все-таки дошла.

Сначала она разлетелась между учениками, потом юные стукачи и ябеды поделились инфой с любимыми учителями… В общем, до директрисы сплетня добралась на четвертый день.

Как она кричала! Молодой Паша на ковре у начальства думал только о том, что лопнет раньше: стекла в кабинете или его барабанные перепонки.

Именно директриса, лебезя и оправдываясь, поведала эту историю тому самому жуткому папочке. И тот изъявил желание поговорить с учителем лично.

На эту встречу Павел Александрович шел как на смертную казнь. У него был только один вопрос: асфальт с собой приносить или там выдадут? Даже сейчас это воспоминание, похоже, приводило серьезного человека и состоявшегося бизнесмена в невыразимую тоску.