Я пас в СССР! 2

— Тут пишут, что будут поднимать архивы и пересматривать вклад стран Европы как в борьбу с фашизмом, так и в его поддержку! — Игорь аж заерзал на кожзаме сиденья купе. — По нашему профилю работа! Может и в Европу съездим, а, Свет?! Получается, что весь серпентарий сейчас взбаламутят, и кому-то придется платить!

— Европу каннибалить будем, на пару с америкосами, — сделал я логичный вывод, лежащий на поверхности. — у них кризис капитализма надвигается медленно и неотвратимо, у нас тоже — не самые простые времена. Медведь с белоголовым орланом решили не сходиться в самоубийственном противостоянии, а решили ощипать зажиточных бюргеров Западной Европы, одобряю! Хотя я и против того, чтоб некоторых членов СЭВ раскулачить — не буду против! Но америкосам всё равно веры нет, с таким союзником — и врагов не надо…

Через три часа наш поезд причалил к перрону Казанского вокзала. Мы с Игорем, воспользовавшись ситуацией, когда наши женщины приводили себя в порядок перед санитарной зоной и отсутствовали в купе — слегка поправили здоровье после вчерашнего. Поэтому радовались всему — и встрече со столицей нашей Родины, и проснувшемуся интересу к жизни. Подруги посматривали на нас с подозрением, но ввиду большого скопления народа, приготовившегося с вещами на выход — пока помалкивали.

На перроне было оживленно: стояли встречающие, провожающие и скорей всего — будущие пассажиры. Отдельно выделялась группа лиц типичной средне-азиатской и северо-кавказкой наружности, замершая на корточках с руками за головой, под конвоем крепко сбитых ребят в военной форме и нескольких овчарок. Вылезая из вагона, я непроизвольно косился в их сторону, гадая, что это за перфоманс: разовая ли акция, либо планомерно воплощаемая в жизнь политика. Поэтому наш торжественный комитет по встрече проворонил.

— Ванька, на! Какой лось уральский здоровый вымахал на совхозных кормах, на!

— Тааащь майор! — Обрадовался я и мотнул головой в сторону понуро сидевших на перроне лиц кавказкой национальности. — А чего эти вот, а, куда их?

— Нарушения паспортного режима! По домам, за кем грехов нет. Давай, Вань, проходим, сейчас на площадь, по машинам и в место дальнейшей дислокации, там поговорим…

Я всё-таки не удержался и оглянувшись на остающихся на перроне — внезапно для себя самого загорланил:

'Я рисую на асфальте белым мелом слово хватит!

Хватит чурок, хватит негров, ведь Россия лишь для белых!'

Один из наших сопровождающих махнул ксивой было обернувшемуся к нам конвойному, после чего те потеряли к нам всякий интерес. Майор ухмыльнулся, погрозив пальцем. А неприметный дедок, на которого я поначалу и не обратил внимания — ловко засадил мне локтем в бок, оборвав песню на самом интересном месте.

— Экий ты пащенок, Ваня! — Ласково улыбнулся он мне, придерживая за руку. — Давно с тобой поговорить ведь хочу, извелся весь! Хотя, не скрою — поначалу удавить хотелось!

— Эээ, Павел Анатольевич?! Вы же в комиссии по пересмотру дел по репрессированным? Я и по телевизору слышал! Очень рад вас вот так встретить!

— Узнал значит! — Умилился Судоплатов, промокнув глаза рукавом гимнастерки. — А уж как я с тобой по душам поговорить хотел!

— А куда нас сейчас?! — Позабытая было паранойя и опасения по поводу своей судьбы вдруг вспыхнули с новой силой. — Тааащь майор, куда мы едем, нах?!

— На опыты. Ваня, на опыты! — Подтолкнул меня Судоплатов. — Не задерживаем движение!

— Павел Анатольевич! — Укоризненно глянул на него майор. — Хорош мальца кошмарить, на! Нормально все, Иван, в тихое место едем. И да, врачи там будут, на. Специалисты! И тебя для профилактики посмотрят, и жену твою на УЗИ проверят. Интересно ведь, кто у вас будет?

Знал бы, что так встретят — накатил по человечески!!! Не ограничиваясь полумерами…

Глава 23

Глава 23.

Всю недолгую дорогу, пока мы пробирались от перрона к привокзальной площади, с ожидающими нас припаркованными черными «Волгами» — я крутил головой по сторонам. Узнавая и в то же время не узнавая город, в котором в свое время прожил больше десяти лет. Эх, а я ведь и кучкующихся по вечерам шалав на Ленинградском шоссе застал…

Москва разительно отличалась от той, что я помнил. Пусть и немногое успел увидеть — из окна стремительно несущегося кортежа не очень то всё рассмотришь. Но пробок как в двадцать первом веке — нет, как и растяжек с баннерами, неоновых рекламных вывесок и огромных, подсвеченных изнутри витрин бутиков и всевозможных салонов. Да и проклятый Собянин ещё не дотянулся, со своей плиткой. И Лужков, даст бог — не появится здесь на посту мэра. А судя по происходящему — ни мэров, ни олигархов здесь в обозримом будущем и не появится, что не может не радовать.

Я покосился на свою жену, та в отличии от меня не всматривалась в окно авто, а пристально изучала меня. Словно в первый раз увидела. А в глазах застыл немой вопрос: «Жуков. Ты ничего мне рассказать не хочешь?» Чувствую, как останемся наедине, придется опять что-нибудь свистеть правдоподобное. Не рассказывать же всю правду своей любимой и матери нашего будущего ребёнка, ни к чему ей сейчас, да и потом — такие испытания для психики…

А вот и конечная точка нашего маршрута — типичный санаторный комплекс времен СССР, коих на просторах нашей Родины не счесть. Если закрыть глаза на КПП со шлагбаумом при входе, конечно. Подозреваю, что помимо увиденного — присутствуют и иные меры защиты от лишних глаз и ушей, не столь явные. Нас с Леной тут же определили в двухместный номер и не дав побыть вдвоем — тут же отправили на процедуры. Ну это так выразилась тетка на ресепшене, тьфу ты — за стойкой при входе, которая занималась нашим заселением. Жену повели на обещанное УЗИ, а я очутился в кабинете, где за столом восседал Судоплатов.

— Ну проходи, не стесняйся, попаданец… — Чувствовалось, что Павел Анатольевич после слова попаданец хотел добавить какой-то деепричастный оборот, но сдержадся.

— Павел Анатольевич! — Я нахально уселся в кресло у стены и решил сразу расставить все точки над «Ё». — Откуда столько личной неприязни во взгляде? Вы так-то кумир мой, можно сказать, Я и мемуары ваши читал, и вообще, очень рад вас в полном здравии видеть, а вы меня локтем сразу!

— Я твои опусы тоже читаю, — проворчал Павел Анатольевич, подобрев. — не к тебе неприязнь. Ты ведь у нас, получается, как вестник грядущего, Иван. И до чего же паскудное будущее у вас там, потомки! Как вы до такой жизни докатились?!

— А вот так и докатились! — Обозлился я. — Какой задел нам оставили, от того и плясали. Не на пустом месте всё выросло, теперь маемо шо маемо, как говорится. Относительно нормально мы живем, особенно если сравнивать с другими постсоветскими республиками, там ваще дичь несусветная творится…

— Согласен, — неожиданно покладисто согласился Судоплатов. — блядство это давно началось и у вас просто расцвело махровым цветом, приняв самые извращенные формы. А насчет нормальности, вот ты же сам тут пишешь, что добиться справедливости зачастую у вас удается лишь благодаря общественному резонансу и тому, что дело под свой контроль берет непосредственно глава следственного комитета. Это ли не издевательство над здравым смыслом, скажи? У нас такие инциденты участковые на местах решают, а у вас требуется огласка и сам глава, как там его, Бастрыкин?! Что в этом нормального?!

— Тоже согласен! Но и вы поймите, всю жизнь жил с ощущением гадским, что страну продали, живем под внешним управлением. В четырнадцатом только надежда появилась, когда Крым вернули. Но быстро угасла… А человеческая психика вещь такая, не может жить в ужасе без конца, поэтому даже в пиздеце глобальном выискивает приятные и положительные моменты…

— Это ты мне рассказываешь?! — Горько усмехнулся Павел Анатольевич. — Сам же говорил, что мою биографию хорошо изучал. С пятьдесят третьего года под сумасшедшего косил, потом Владимирский централ, десять лет, три инфаркта, инвалидность второй группы и минус один глаз. Так что давай тут из себя жертву обстоятельств не корчь! Двигайся к столу, вон электросамовар вскипел, будем чай с сушками пить и думать, как нам дальше жить. Зачем тебя сюда выдернули — догадываешься?