Я переиграю тебя. Реванш

Мои слова сильно напугали ее, но это к лучшему. Пусть боится и сидит дома – так мне будет спокойнее жить вдалеке от нее.

– Кара, ты меня слышала? – голос сестры вытягивает меня из размышлений.

– А? Что?

– Понятно, – укоризненно качает головой. – Какие планы у вас с Димой на рождественский вечер?

Усмехаюсь так, что аж закашливаюсь.

– О чем ты, Ари? У нас нет и не может быть никаких планов. Ты что, забыла о том, какие у нас отношения?

– Не забыла, но я думала, что рождество что-то изменит. Это ведь такой светлый и семейный праздник. Я надеялась, что Дима подарит тебе что-нибудь и предложит хотя бы устроить совместный ужин.

– Свет и семья – это не про нас. А лучшим подарком от него был бы развод, поэтому прекрати надеяться на лучшее.

– Кара…

– Нет, пожалуйста, прекрати. Я не хочу говорить о нас с Димой.

– Правильно, лучше поговорите о нас с Ари, – внезапно раздается голос Олега, и Ари вздрагивает от неожиданности, когда он обнимает ее со спины и целует в шею.

– Ты зачем так пугаешь? – бурчит она, пытаясь вырваться из его объятий, но тщетно. Он лишь крепче обхватывает ее.

– Вообще-то я сообщил, что вернулся домой, как только пришел, но моя жена проигнорировала и даже не встретила меня.

– Потому что твоя жена – не собака, которая должна тебя встречать у двери. Видишь? Я вообще-то занята, – парирует Ари, рисуя на моих губах улыбку.

– Да уж, вижу, как ты занята. Не перетрудилась чесать языком с Карой? – спрашивает с усмешкой, но это был риторический вопрос. Олег сразу же бросает взгляд на меня и добавляет: – А ты вместо того, чтобы продолжать дуться на Диму, могла бы и сама организовать вам праздничный ужин. Уверен, ему уже надоело каждый вечер возвращаться домой и видеть твою недовольную физиономию. Наверное, поэтому и работает днями напролет, чтобы не портить себе настроение.

– Олег! – возмущается Арина, а я сжимаю челюсть до боли, лишь бы не выплеснуть из себя парочку нелестных эпитетов в адрес этого горе советчика.

– Что Олег? Разве я сказал что-то неправильное?

– Тебя вообще ни о чем не спрашивали, ты в курсе? – цежу я.

– Вот именно, – поддерживает Ари. – Не суй нос не в свое дело.

– О-о, мне кажется, неудавшаяся личная жизни Кары давно стала моим делом.

– С чего вдруг? – одновременно с Ариной удивленно спрашиваю я.

– Ну как же… Арина ведь постоянно после разговора с тобой ходит расстроенная, а мне потом приходится поднимать ей настроение.

– Не говори ерунды, это не правда, – отрицает сестра.

– Правда-правда, – Олег слегка кусает ее за щеку и снова спускает губы к шее. – Не то чтобы мне не нравилось веселить тебя, но все-таки хотелось бы избавить тебя от поводов для грусти.

Слова Олега огорчают меня. Причем сильно. А сцена того, как он ее целует и обнимает, не обращая внимания на меня, вызывает белую зависть, что опускает мое настроение ниже плинтуса.

– Олег, прекрати. И не мешай нам разговаривать, – Арина пытается отвязаться от мужа, но силы не равны. И, судя по плутоватому взгляду Лебединского, у него явно грандиозные планы на ее счет.

– Мы уже договорили, Ари. Хорошего вам вечера и с наступающим Рождеством, – сглотнув, произношу я.

– Нет, Кара. Не отключайся. Я не хочу оставлять тебя одну.

– Не переживай, я не одна, а с Марией. Со мной все будет в порядке. Развлекайтесь.

Встречаюсь с виноватым и жалостливым взглядом сестры, и начинаю чувствовать себя еще хуже.

– Люблю тебя, – проговариваю, выдавив из себя прощальную улыбку.

– Я тебя тоже. С наступающим.

Сбрасываю вызов и откидываю голову на спинку дивана. Все тело придавливает тяжестью грусти и чувства вины перед Ари. Каждый ее звонок, каждый разговор с ней на протяжении минувших недель придавал мне сил и приподнимал настроение, но я совсем не подумала о том, что наше общение огорчает ее. А я никогда не хотела расстраивать Ари. Она не должна вместе со мной тянуть ношу моего неудачного брака. Хватает и того, что ей недавно пришлось пережить покушение.

Лежу с закрытыми глазами, думая об Ари и обо всем, что произошло, и тоска настолько мощно порабощает тело, что лишает меня всяких сил. Даже не замечаю, как засыпаю, а спустя неизвестное количество времени просыпаюсь, накрытая вязанным пледом.

Несколько секунд уходит на то, чтобы полностью отойти ото сна и заметить Марию. Она ставит поднос со свежеиспеченным печеньем и молоком на кофейный столик и бросает взгляд на меня.

– Ой, прости, я тебя разбудила. Не хотела шуметь.

– Ты не будила, я сама проснулась. Который час? – протираю глаза и зеваю.

– Почти полночь. Ты очень рано заснула, так и знала, что не проспишь до утра, поэтому решила оставить тебе здесь выпечку, прежде чем отправиться спать.

– Титов уже спит? – вопрос срывается с моего языка неосознанно и, по всей видимости, очень зря.

Мария не спешит отвечать, лишь отводит взгляд в сторону.

– Мария, я задала вопрос, – придаю сонному голосу звучности, побуждая женщину ответить.

– Нет, не спит. Он еще не вернулся.

Понятно. Обычно в это время он всегда находился дома, но не сегодня…

И без того расколотое сердце покрывается новыми трещинами, побуждая меня еще сильнее разозлиться на саму себя.

Почему я не могу оставаться равнодушной? Почему не могу быть безразличной к тому, что этот монстр решил провести Рождество в более приятной компании, а не с вечно недовольной женой? Какое мне дело, где он шляется так поздно? Почему я не могу его просто ненавидеть? Разве он не дал мне достаточно проводов для этого? Нужно еще кому-то умереть от его руки, чтобы мое дебильное сердце вытянуло из своего центра этого мужчину, как болезненную занозу?

У меня нет ответа на этот вопрос. Есть только очередная порция боли.

– Каролина, я уверена, Дмитрий просто задерживается на работе.

– Бога ради, не надо мне ничего говорить, – не знаю, откуда нахожу в себе силы прозвучать четко и громко. Наверное, черпаю их в еще одном сочувственном взгляде, который бесит меня до зубовного скрежета. – Иди спать, Мария. Уже поздно. Я хочу побыть одна.

– Хорошо, как скажешь, – смиренно отвечает женщина, уже успев уяснить, что со мной бессмысленно спорить. – С наступающим Рождеством и спокойной ночи.

Мария бесшумно покидает гостиную, а я прикрываю глаза, чтобы в стотысячный раз суметь сдержать слезы.

Теперь так будет всегда, да?

Невыносимо, больно, ревностно и тошно?

Из этого и будет состоять моя жизнь в моменты, когда я не буду занимать себя каким-либо делом? Я всегда буду морально умирать, когда Дима не будет возвращаться домой ночевать? Всегда буду проецировать картины того, как трахается с другой? С Ангелиной…

Черт! Нет! Ни за что!