Я пишу - лучше всех
Шрифт:
О том же, кстати, свидетельствовал и переполненный зал Дома ученых, а также тот факт, что вечер шел четыре с половиной часа, и никто не ушел! Правда, художественная часть программы была действительно на высоком уровне - звучали В. Моцарт, А. Вивальди, Ф. Шопен, отрывок из оперы С. Прокофьева "Война и мир", романсы на стихи А. Фета и Беранже, чудесная каватина Нормы из одноименной оперы В. Беллини, несколько чудесных песен спела Татьяна Петрова...
Но как же всё это было долго, Боже Ты мой! Началось все ровно в 16-00, а слово я получил только в 20-10, с ума сойти! Из меня уже весь дух вышел, как воздух из воздушного шарика. Да и зал к этому времени был чуть живой, так что я не стал зачитывать текст нашего приветствия, а ограничился устным экспромтом.
(Я вот теперь думаю: не символично ли для нашего времени то обстоятельство, что на юбилее, связанном с именем писателя Льва Толстого, представителю Союза писателей России разрешили высказаться практически в самую
...Когда все закончилось, меня окружили какие-то люди и начали расспрашивать о Валентине Распутине и других писателях, а потом подошел бородатый парень и представился: "Иван Есаулов". Когда-то мы с Сашкой Громовым перепечатывали в своем журнале "Русское эхо" главу из его книги о соборности русской литературы, да и вообще я в своих статьях не раз ссылался на эту его книгу (так что критик Михаил Эйдельштейн даже заявил в "Новом мире", что идейно я весь выхожу из Ивана Есаулова), а вот лично мы с ним знакомы не были. Так что после окончания торжественной части мы с ним пошли в банкетный зал на фуршет и некоторое время пообщались. Однако народу было столько, что ни дотянуться до блюд на столах, ни даже просто стоять там было невозможно, так что я оставил ему свою визитку, мы договорились попозже созвониться, и я уехал домой. Когда получал в гардеробе пальто и шапку, увидел рядом литературного критика Льва Аннинского - тот тоже решил уйти с этого фуршета...
* * *
...Дома Алинка сказала, что меня искал по телефону из Питера Борис Григорьевич Друян (журнал "Нева"), который просил ему при случае перезвонить. Но было уже поздно и я отложил это на завтра.
23 ноября, пятница. В 13 часов состоялся секретариат Правления, на котором Ганичев отменил до окончания Пленума и Собора всякие командировки, так что нашу поездку в Саратовскую область пришлось срочно перенести на 18 декабря. Я только попросил их представителей, чтобы они сразу же по приезде устроили нам посещение какого-нибудь православного храма, так как 19 декабря - праздник святителя Николая Мирликийского, моего покровителя, и я хочу зайти хоть свечечку ему поставить. Из-за беспросветного количества всевозможных дел я так редко последнее время хожу в церковь, а от этого в душе накапливается чувство вины перед Господом. Одна надежда, что Он слышит ту молитву, которую я постоянно творю Ему в своей душе. Но тем не менее хочется хотя бы изредка зайти и под своды храма, услышать голос священника, певчих, потрескивание свечей...
Господи, помилуй мя, грешного!
* * *
...В три часа дня Зоя Алексеевна Богомолова устроила в комнате приемной комиссии чаепитие по случаю своего отъезда в Удмуртию - были М.М. Числов, Н.М. Сергованцев, Г.Г. Рыбникова, М.В. Зубавина, Н.И. Дорошенко, а чуть позже зашел и Валерий Николаевич Ганичев. Посидели, поговорили. А около четырех часов я ушел к себе и позвонил в Санкт-Петербург Борису Друяну, который сказал, что им понравились мои отклики на журнал "Нева", которые я дал в своем обзоре в газете "День литературы", и что они хотят напечатать шесть моих стихотворений, которые я им когда-то (уже даже и не помню, когда) посылал.
Сказал также, что Б.Н. Никольский распорядился высылать мне на адрес СП России все выходящие номера журнала "Нева". Я против этого возражать не стал - читаю я охотно и много, мне интересно следить за текущей литературой, ну а если встретится что-нибудь интересное, так я на него откликнусь и без специальных просьб об этом. Я вообще в этом смысле дурной - если мне попадается что-нибудь захватывающе интересное, я ношусь с ним, как с писаной торбой, пытаясь ознакомить как можно большее число людей. Ведь так хочется, чтоб о чем-нибудь хорошем узнало побольше читателей!..
24 ноября, суббота. Утром вынул из почтового ящика газету "Литературная Россия", в которой помещена большая статья Владимира Тыцких о ситуации вокруг хабаровского журнала "Дальний Восток" (см. об этом запись от 20 августа сего года), в которой цитируются мои письма губернатора Хабаровского края в защиту журнала и письма В.Н. Ганичева в поддержку руководителя краевой писательской организации Михаила Асламова, пытавшегося установить над журналом свою единоличную власть.
К сожалению, Валерий Николаевич тогда не счел нужным со мной посоветоваться, и наши действия вошли в противоречие друг с другом, чуть было не навредив этим самому существованию журнала. Слава Богу, Администрация Хабаровского края, кажется, сумела достойно оценить сложившуюся ситуацию и не отдала журнал во власть Асламова. Но сам этот конфликт оставил во мне привкус досады...
* * *
В 12-15 в эфир вышла моя очередная передача на радио - с понедельника Издательский Дом "Гелеос" начинает проводить в магазинах Москвы рекламные акции своей серии "Русская современная проза", и я вынужден был пригласить на радио Левона Григоряна и Виктора Широкова (у него только что вышла в этой серии книга "Шутка Приапа"), хотя и понимал, что
это может быть воспринято как открытая реклама. Но другого пути нет - "Гелеос" является одним из немногих издательств, которое начало сейчас поворачиваться в сторону патриотических писателей, и если его не поддержать в этом, оно перестанет печатать наших авторов, и кто тогда от этого выиграет?.. А так в нем сегодня готовятся к печати книги Александра Сегеня, Николая Коняева и только что вышла моя - сборник романов и повестей "Прости, брат". Хотя меня эта книга сегодня и расстроила, так как я обнаружил в ней два очень крупных ляпа - во-первых, первая и вторая часть поменялись местами, и из-за этого Предисловие ко всей книге оказалось помещенным в её середине - аж на 257-й странице!– причем в нем она носит ещё первый вариант названия - "Кто нарисует Бога?", который в процессе её подготовки был заменен на "Прости, брат"; а во-вторых, на всех колонтитулах (т. е. таких специальных строчках в верхнем углу каждой страницы) вместо моего имени набрано "Александр Переяслов".
Марина говорит, что это мне опять постарались напакостить бесы, которых я разоблачаю в своих повестях - они уже много раз устраивали мне свои фокусы. Стоило мне, к примеру, напечатать в начале перестройки в журнале "Донбасс" свою повесть "Дело № 666", в которой следователь гоняется по городу за сбежавшим с афиши чертом (правда, в журнальном варианте повесть увидела свет под названием "Пропавшая рукопись"), как журнал практически тут же прекратил свое существование, а номер журнала с этой повестью исчез из всех библиотек. Нам с Мариной с превеликим трудом удалось выцарапать в редакции последний (!) экземпляр этого номера, перегнать текст повести в компьютер, и после этого журнал куда-то бесследно исчез из нашей самарской квартиры. Чем не мистика?..
Примерно такие же истории долгое время сопровождали и повесть "Чудо о Змие", в которой рассказывается о терроризирующих Москву змеях. Стоило, например, журналу "Лепта" принять её к публикации, как он тут же закрылся. Затем я послал её в Красноярский журнал "День и ночь", и его выход после этого на долгое время остановился. Потом, наконец, повесть взялся опубликовать в журнале "Нижний Новгород" Валерий Шамшурин, и он-таки довел дело до публикации, но выход номера журнала с этой повестью (притом, в сокращенном варианте) задержался чуть ли не на год. И только после этого "Чудо о Змие" было в полном объеме опубликовано в журнале "Урал" и вместе с его базой было размещено в Интернете.
Не лучше обстояли дела и с повестью "90-й псалом", в которой я смоделировал современный вариант описанного в "Откровении" Иоанна Богослова Апокалипсиса - ту его фазу, когда всем уже проставили на лбу по три шестерки, без которых ничего нельзя ни продать, ни купить, и мой герой, пряча под капюшоном куртки свой непроштампованный лоб да избегая встреч с "сатанинским патрулём", ездит на электричке далеко за город, пытаясь там выменять у крестьян хоть что-нибудь съестное... Ее было начали в середине 90-х годов печатать в самарской православной газете "Благовест", но после опубликования первой же главы прекратили, так как читатели срочно побежали к батюшкам спрашивать: "Что, УЖЕ НАЧАЛОСЬ? Что же нам теперь делать?.." - и те через архиепископа Самарского и Сызранского Сергия потребовали остановки публикации.
Так что бес и правда не любит, когда о нем говорят во всеуслышание...
25 ноября, воскресенье. На улице потеплело до +2 градусов и начал таять снег. Днем посидел за компьютером, составляя информационную полосу для "Дня литературы", а вечером поехали с Мариной в театр "Современник" на пьесу Сергея Михалкова "Балалайкин и К", написанную им ещё в начале 70-х годов по сатирическому роману М.Е. Салтыкова-Щедрина "Современная идиллия" (кстати, весьма постмодернистскому, поскольку такие его персонажи как Глумов и Молчалин взяты автором из произведений своих более ранних предшественников по русской литературе), впоследствии снятую с показа. В пьесе довольно много параллелей с брежневской эпохой (как впрочем и с реалиями наших дней), много тонких "попаданий" в сегодняшние проблемы, актеры играют блестяще (особенно Валентин Гафт и Игорь Кваша), но смотреть спектакль очень тяжело. Увы, но герои, в отличие от исполняющих их актеров, абсолютно не отдают зрителям своей энергии! Вот как, к примеру, формулирует свое жизненное кредо один из основных персонажей пьесы - Глумов: "Главное победить в себе буйство духа... День прошел - и слава Богу... Будем удивлять мир отсутствием поступков..." И эта вот психология "премудрого пескаря" заполняет собой всю атмосферу спектакля, не только не наделяя зрителя дополнительной энергией, но выкачивая из него самого даже ту, что в нем имелась. (Это как в случае с солнцем и так называемыми "черными дырами": солнце свою энергию выделяет и отдает вовне, а черные дыры её только поглощают, всасывают.) Да и какой, спрашивается, энергией мог наделить своих зрителей этот спектакль, если все живое в нем не расцветает, а сознательно самими же героями подавляется? Герои боятся буквально всего: говорить, мыслить, проявлять свои симпатии и антипатии. Действие из-за этого почти совсем лишено динамизма, и пьеса смотрится очень и очень статичной.