Я подарю тебе ребёнка

Взяв с Дарины обещание держать меня в курсе ситуации, сам решаю на несколько часов уехать домой. Вика будет спать сейчас. Дарина права, мне тоже нужно.

Но до дома я не доезжаю. Меня клинит. Уверен, это дело рук её бывшего. А если я не прав, если неверно её понял… Вот и придётся убедиться.

Разворачиваюсь прямо посреди дороги и выжимаю в противоположную сторону. Злость кипит в венах, хорошо что я не остался в усиление. В таком состоянии работать нельзя. И, Боже, каким правильным решением было отдать Вику Дарине. Слишком много эмоций.

Под бизнес-центр, в котором расположен офис «Альфасинтфарм», я приезжаю рано. Ничего, подожду.

И ждать долго не приходится. Бывший Вики, видимо, карьерист, ну или мало ли причин, однако к офису он подъезжает раньше восьми. 

Я думал, что успокоился, пока ждал его, и градус разговора не будет столь высок, как изначально хотелось. Но я ошибся.

Едва только вижу этого придурка, нервы взвинчиваются до предела, внутри всё словно кипятком обдаёт. Кажется, разговора в принципе не получится.

Выскакиваю из машины и направляюсь к нему. Тот даже среагировать не успевает от неожиданности, когда я хватаю его за грудки и сильно встряхиваю.

— Доволен, муфлон?

Внутри бурлит лава злости и дикое желание вкатать чмыря в асфальт.

— Да ладно, доктор, — опомнившись, отталкивает мои руки и приглаживает рубашку на груди. — Это ж не я. Это ты.

— Что за херню ты несёшь, придурок?

— Да-да. Ты. Точнее, правда о тебе. Думай, доктор, думай, — говорит, а потом косит глазами на вход.

Испугался и ждёт подмоги, трус?

Но тут у меня стреляет в мозгу.

Не вход. Название.

Конечно.

Они ведь звонили, и Вика говорила — предупреждала.

Так вот как. Двух зайцев сразу: и бывшую жену опустил, и неугодного эксперта предупредил.

Ну мразь.

Знаю, что к операционному столу теперь недели две не встану. Ну ничего, Жестякову — звёздный час, Дарина, из отпуска Ребров вышел. Как говорила Аня, приходя в четыре утра с тусовок, скромно именуемых девичниками, иногда себя надо отпускать.

Вот я и отпускаю. А вместе с этим и кулак в рожу мерзавцу.

Он отшатывается и падает навзничь на капот машины, тут же взорвавшейся сигнализацией. Мою руку прошивает болью до самого локтя. Кажется, теперь без помощи травматолога не обойтись. Зато полегчало-то как!

— Зря ты это, доктор! — выкрикивает в спину мудак. — С рук тебе не сойдёт!

Да по хрену мне сейчас. Пару часов на остыть и к Вике надо. Не оборачиваясь, выстреливаю ему средний палец и падаю за руль.

Дышим. И думаем, что делать дальше.

20

Вика

Открываю глаза, фиксируя непривычную обстановку. Мне требуется несколько секунд, чтобы в памяти восстановился калейдоскоп событий.

Кровь!

Я вздрагиваю. Больничные стены, палата, жалюзи на окне опущены. Рядом стойка с капельницей и кресло, в котором сидит Захар. Его глаза прикрыты — дремлет. Но стоит мне пошевелиться, он резко распахивает глаза и меняет позу.

Спросить мне страшно. Смотрю ему в глаза неотрывно, пытаясь понять, каков приговор. Только пальцы судорожно сжимаю на простыне на животе.

— Он… — сглатываю, всё же решаясь спросить, — малыш…

— С нами, — Зернов говорит сразу самое важное, и я резко с облегчением выдыхаю. — Требуется поддержка, но он живой, сердце бьётся. Придётся задержаться в патологии, Вик.

— Почему так произошло? Что я сделала не так? — слёзы сами выступают на глазах. Меня не пугает необходимость остаться в больниц, главное, чтобы с малышом всё было в порядке.

— Стресс. Ты не виновата, Вика, так бывает.

Он замолкает, протягивает руку и прикасается костяшками пальцев к моим волосам, нежно заправляет за ухо выбившуюся прядь. Мне приятно, внутри разливается спокойствие и ощущение безопасности. Но тут я замечаю, что на костяшках кожа у него непривычно красная, будто провели по чему-то твёрдому… или ударили.

— Что случилось? — прикасаюсь к его руке и аккуратно трогаю пальцами.

— Ничего особенного, — Зернов коротко улыбается и мягко высвобождает руку.

— Ты же не… — приподнимаюсь на подушке. — Захар, только не говори, что ты «пообщался» с Ильёй.

— А его зовут Илья? Я, кстати, не знал. Хотя ты сейчас сказала, и я вспомнил — ты же к нему обращалась по имени тогда возле клиники, точно.

Ну зачем он так? Он же врач, тем более оперирующий, ему нужно руки беречь, а он как мальчишка. Но, конечно же, я не могу игнорировать чувство, что мне приятно, что он вступился. За всю жизнь я привыкла отстаивать себя сама. Не было никого, кто вот так бы сходу пошёл и дал моему обидчику в морду. Это, конечно, не по-взрослому и всё такое, и нас везде учат, что конфликты надо разрешать мирным путём, уметь разговаривать, обсуждать, приходить к консенсусу. Но видимо какое-то первобытное чувство, что за тебя пошли и вот так решительно вступились, греет.

Поэтому я не стану поучать и умничать, а просто говорю спасибо.

— Вик, думаю всё надо прояснить, — он становится серьёзным. — Чтобы ты не гоняла это в голове.

— Ты не обязан отчитываться передо мной, Захар.

Ты носишь моего ребёнка, — отвечает спокойно. — Так что обязан.

Если это его решение, я выслушаю, но уверена, что это абсолютно ничего не изменит в моём отношении к нему. Оно останется прежним.

— Не знаю, что именно тебе сказал бывший муж, и в курсе ли он вообще как всё было. Да и плевать мне на него. После стажировки за границей я работал в Москве. Большой перинатальный центр, обмен опытом, перспективы… Естественно, никто в здравом уме оттуда не уходит. У меня были поликлинические часы в том числе, где я вёл беременных пациенток.

Я затаиваю дыхание и слушаю. Вижу, как тяжело Захару даётся рассказ. Эмоциональное обнажение в принципе чаще всего людям даётся непросто.

— У меня на учёте стояла девушка. Она очень хотела ребёнка, а вот её любовник — нет. Он был старше, у него были жена и дети. В четырнадцать недель на плановом приёме девушка пожаловалась на тянущие боли внизу живота. Я назначил ей УЗИ. Результаты оказались неутешительными — эмбрион погиб.

В груди отдаёт болью. Я не знаю ту девушку, но будто чувствую её состояние сейчас.

— Я положил её в стационар и провёл процедуру аборта. Вот только через три часа после пришла узистка, проводившая обследование и в слезах призналась, что дала неправдивые данные. Отец ребёнка заплатил ей за это.

Чувствую, что вот-вот расплачусь. Это же зверство какое-то. Но прерывать Захара не хочу.

— Но уже было слишком поздно. Ребёнок был убит, девушка раздавлена горем. Случился скандал.

— Боже, Захар, — мой голос хрипит от подступивших слёз. — Ситуация ужасающая! Но твоей вины тут нет. Преступление совершили партнёр девушки и врач УЗИ, но не ты.